– Нет, я имею в виду, что не знаю про пьесу. Не знаю ни о чем, что будет на следующей неделе, на следующий день… – Ханна, что ты хочешь этим сказать? – Ты знаешь что. Доктор Венкман сказал… Послушай, просто я… не могу думать о будущем. Не могу даже представить себе, что буду там. И знаешь, папа, я уже не ребенок. Не могу жить в выдуманном мире. Надо быть реалисткой. Двери открылись, и толпа потекла в зал. Люди оживленно разговаривали друг с другом о своих делах, строили догадки о том, насколько неудачно сложится у французов семейный отдых. Я повернулся к Ханне: – Тяжелая выдалась неделя. – Тяжелые выдались десять лет, – усмехнулась Ханна, но, поняв, что сказала нечто ужасное, постаралась вывести себя из мрачного настроения. – Мы вообще собираемся смотреть этот фильм? Мы посмотрели. Французская семья отправляется в Дордонь, потому что дочери предстоит уехать на учебу в университет, а сын поступает на военную службу. Это их последний совместный отдых, и он ужасен: постоянно идет дождь, крыша их маленького замка протекает, а потом ломается электрический генератор. Итак, сидя в темноте, они начинают рассказывать друг другу о своей жизни и надеждах, и оказывается, что они совсем не знают друг друга. Позже парня убивают на военных учениях на Ближнем Востоке. Пожалуй, стоило пойти на диснеевский мультик. Во вторник утром я сидел у себя в кабинете в театре. С минуту повертевшись в кресле, я услышал звонок в дверь. Я подумал, что это, наверное, Тед, или уборщица Джанис, или, может быть, один из волонтеров для работы на пульте, но, выглянув через стеклянную дверь, увидел незнакомого мужчину с блокнотом. По его костюму я решил, что он свидетель Иеговы. Взгляд его был направлен вверх, на здание. Быть может, он забросил на крышу футбольный мяч и раздумывает, как достать его оттуда. Маловероятный сценарий. Я рывком распахнул покоробленную дверь. В этом холодном здании почти все предметы были немного деформированы. – Здравствуйте, – сказал я, стараясь говорить обыденным непринужденным тоном. – Мистер Роуз? – спросил он. На вид ему лет пятьдесят с лишком, аккуратно подстриженная борода, очки в металлической оправе, редкие волосы, едва прикрывающие череп. – Да, я Том Роуз, управляющий. Чем могу вам помочь? – Я из компании «Чапл сюрвейерс». Мне надо оценить недвижимость. Он произнес это тоном, предполагающим, что я точно знаю, о чем идет речь. Но я ничего не понимал. Несколько мгновений я смотрел на него, думая, что он, наверное, попал не в тот театр или это я попал не туда. После всего, что происходило у нас с Ханной, я никак не мог привести мысли в порядок. – Гм… я… Вы уверены, что попали в нужное место? Я не вызывал оценщика. – О-о… – произнес он, и на миг мне показалось, что произошла какая-то нелепая ошибка. – Я здесь по поручению муниципалитета. Они попросили меня оценить стоимость недвижимости и прилегающего земельного участка. Я вдруг почувствовал, что забрел в причудливый и страшный параллельный мир, состоящий исключительно из неприятных сюрпризов. Так, наверное, чувствуют себя герои мыльной оперы «Жители Ист-Энда». Я открыл рот, намереваясь что-то ответить, но у меня перехватило дыхание. – Я… я… – Это займет всего лишь несколько минут, я вам не помешаю. Мне надо лишь быстро все осмотреть, – сказал мужчина. Его тон сделался мягким и примирительным, словно он искренне опасался доставить мне беспокойство. За кого он меня принял? Сегодня я не принял душ, не побрился и даже не посмотрелся в зеркало. Показался ли я ему болезненным? Или привел в ужас? И то и другое было вполне возможно. – Зачем? – Это слово прозвучало как странный сдавленный писк лабораторного животного, которое принудительно кормят. Если вид у меня и был пугающий, то голос вряд ли мог испугать. – Зачем муниципалитету понадобилось оценивать это здание? Повисло молчание. Полагаю, ни один из нас не мог до конца осознать происходящее. Мы попали в одну из пьес Пинтера. – Мистер Роуз, я здесь лишь для того, чтобы оценить недвижимость. Могу вам дать контакты для связи с муниципалитетом. Вам следует с ними переговорить. – На листке бумаги, вырванном из блокнота, он написал фамилию и номер телефона. – А теперь не мог бы я пройти? Он попытался протиснуться мимо меня, но что-то заставило меня загородить ему дорогу. Что я делаю? Что происходит? – Нет, – сказал я. – Нет, я не разрешаю. – Муниципалитет дал мне полномочия. – Извините, меня это не касается. Не знаю, что происходит, но сегодня этого не будет. – Я чрезвычайно занят. Мне неудобно перепланировать. – Как же вам объяснить? – Я действительно не знал, что именно ему сказать. Казалось, все это происходит помимо моей воли. – Сегодня вы сюда не войдете. Не могли бы вы уйти? – Мистер Роуз… – Я настаиваю, чтобы вы ушли. Немедленно. Пожалуйста. Я чувствовал в крови бурление адреналина, словно мне ввели внутривенно две сотни банок «Ред булл». Пальцы у меня сжались в кулаки. Боже, я угрожаю физическим насилием оценщику, назначенному городским советом? Попаду ли я в местные новости? Мужчина отступил назад, бросив быстрый взгляд на блокнот и словно сверяя свой график на момент 12:05; угрозы со стороны неуравновешенного управляющего театром. – Я сообщу об этом муниципалитету, – наконец сказал он, потом повернулся и быстро вышел. Позже в тот же день состоялось очередное совещание административной группы театра «Уиллоу три». Мы всегда проводили наши собрания на сцене, чтобы напомнить себе, зачем здесь находимся и что это не просто бюрократическая обязаловка. Я разместил стулья кружком в центре, а посередине поставил складной столик для непременных пирожных и печенья, исправно поставляемых Тедом, который умел на удивление хорошо печь бисквит королевы Виктории. Зашел разговор об отмене совещания из-за того, что происходит с Ханной, но я настоял. Шоу должно продолжаться. Салли вела протокол. Были вопросы, связанные с возмещением убытков после отмененных в выходные спектаклей, и к тому же на прошлой неделе кто-то вывихнул лодыжку на занятиях по брейк-дансу, и пришлось проверять нормы по безопасности и охране здоровья, чтобы нам не вкатили иск на миллионы фунтов. – Есть что-то еще на повестке? – спросила Салли. – Том, муниципалитет интересовался страховкой? – Нет, – ответил я, запихивая в рот имбирное печенье. – Не считая того, что утром появился какой-то оценщик, пожелавший осмотреть театр. Я велел ему убираться. Все это очень странно… Тед, эти имбирные орешки из «Уэйтроуз»? Они такие вкусные! – Кто-кто появился в театре? – резким тоном, совершенно ему несвойственным, прервал меня Тед. Я сразу понял, что, скорее всего, облажался. – Появился оценщик недвижимости. Он сказал, что его прислал муниципалитет. – Атмосфера неожиданно накалилась, и я решил, что договорю до конца. – Я подумал, это какая-то ошибка. То есть котел здесь совсем ни при чем, верно? Муниципалитет никогда не реагирует так быстро. Так ведь? Ох, блин! Вы считаете, я должен им позвонить? – Да, следует позвонить в этот чертов муниципалитет! – завопила Салли. – Есть одна-единственная причина, по которой они прислали к нам оценщика, и дело тут явно не в том, что они намерены построить нам новую оранжерею, – добавил Тед. Я достал свой телефон, взял листок бумаги, который оставил оценщик, и неловко набрал номер. Казалось, телефон звонит несколько минут. Я включил динамик, чтобы все слышали. – Коммерческий офис, – произнес женский голос на другом конце провода. – Да, говорит Том Роуз из театра «Уиллоу три». Могу я поговорить с советником Дженкинсом? – К сожалению, его нет на месте. Вы можете оставить сообщение. – Утром к нам приходил инспектор, сказал, что его прислали оценить стоимость здания. Сказал, его нанял ваш отдел. Наступила пауза. Я слышал постукивание пальцев по клавиатуре. – Пожалуйста, не вешайте трубку, – произнес голос. На несколько секунд повисла звенящая тишина, потом зазвучала бодрая музыка – плохая запись «Испанской блохи» в исполнении Герба Алперта. Казалось, играет неопытный юношеский джазовый оркестр, запертый в грузовом контейнере, полном пчел. На другом конце линии раздался раздраженный женский голос: – Вы должны были получить официальное письмо. – Я ничего не получал, – ответил я. И тут я вспомнил про то письмо официального вида, которое пришло на днях – в день происшествия с Ханной. Я предпочел не упоминать о нем. На другом конце линии прозвучало нечто напоминающее глубокий вдох. – Коммерческий отдел рассматривает возможность продажи ряда объектов недвижимости в нашем регионе как средство получения капитала для выполнения предписанных законом обязательств, – монотонно произнесла она, словно читая отрывок из письма, которое я не получил – или получил, но не распечатал. – Театр – один из таких объектов. – Вы намерены продать театр? – спросил я. – Не думаю, что решение уже принято. Я не состою в правлении. Вам следует поговорить с… – Но я управляющий. И когда вы собирались сообщить мне? – Как я уже сказала, вы должны были получить письмо с подробным описанием ситуации. – Я его не получил, – настаивал я на своем. В горле у меня застрял ком, и я говорил с трудом. На какую-то долю секунды в голове у меня мелькнул образ маленькой Ханны, танцующей на сцене. – Я пришлю копию, – сказала женщина. – И попрошу советника Дженкинса перезвонить вам. До свидания. Линия замолчала. Я снова приложил телефон к уху, а потом потряс его, как будто это помогло бы продолжить разговор. – Они хотят продать театр? – ловя ртом воздух, спросила Салли. Мы все уставились друг на друга, как незадачливые грабители банка, по ошибке нажавшие кнопку вызова полиции. – Продать театр? – повторила Наташа, словно эти слова казались ей полной чепухой. – Но они же не могут так сделать, да? Посмотрев на нее, Тед пожал плечами. Некоторое время мы подавленно молчали. Салли обхватила голову. – Странно, что этот тип появился сразу после страховщика, – сказала она. – Думаете, это просто совпадение?