– Отчего же ты так разволновалась? Отчего? Анна чуть со стула не свалилась. Хороший вопрос. Отчего женщина разволновалась, повстречав привидение? – Видишь ли, – пояснила она с безграничным терпением, – это случается не очень часто. Возможно, я просто не привыкла. Такой уж я человек. Мне не снятся вещие сны, у меня не бывает никаких предчувствий. – С виноватой улыбкой она развела руками. – Со мной не происходит никаких чудес! – Значит, он просто стоял под деревом? – Да. Высокий мужчина со светлыми волосами, в длинном зеленом плаще. – Анна подробно описала его внешность и завершила свой монолог словами: – Не знаю, кто это был, хотя, если не принимать во внимание длинные волосы и это королевское одеяние… Нет, нет, – перебила она сама себя. – Не знаю. – Это мог быть владыка Бруга, – небрежно проронил Дэймон. – Великий Энгус Мак Ок. Правда, он позволяет смертным видеть себя лишь тогда, когда сам этого хочет, и лишь тем из них, кто так или иначе заслужил его королевское внимание. – Как же можно заслужить его внимание? – Говорят, это удается тем, кто отличается либо необычайной красотой, либо необычайным мужеством. Не забывай, он король-воин. Красота и мужество… Будь это так, то именно соблюдение упомянутых требований сделало бы невозможным появление перед Анной Тереховой, преподавателем из Москвы, короля сидов. Разве ее можно назвать красивой женщиной? Что касается мужества, про это лучше вообще помалкивать. – Я слышала, что он и сам очень красив, – сказала Анна, заметив, что недавно подсевший к стойке грузный рыжеволосый ирландец из местных с волнением прислушивается к их разговору. – Так красив, что половина женщин, когда-либо видевших его, потеряла зрение, а другая половина заболела от неразделенной любви. – В здешних деревнях можно много чего услышать, – отозвался Дэймон. – Или на городских окраинах. Таких, как окраина Дроэды. А знаешь, почему красота имеет даже большее значение, чем доблесть? Принято считать, что люди, отличающиеся необычайной красотой, происходят от брака смертных и сидов. Что родословная их отцов или матерей восходит к детям Дану. * * * Лежа на сиденье, Ларри наблюдал за ним с какой-то странной, полубезумной улыбкой, переводя взгляд то на его лицо, то на руки, лежащие на рулевом колесе. – Ведь твоя мать тоже ирландка, да? – Что значит «тоже»? – Как и моя. – Ну… вобщем, да. Была ирландкой. – Как ее звали? Дэймон не любил говорить о своих родителях, однако сейчас с удовольствием произнес: – Бриджит О’Нейлл. – Чтоб мне провалиться! Это же настоящий эпос! Ей нужно было назвать тебя не Дэймон, а Диармайд. Сердце скакнуло в нем и забилось часто-часто. А Ларри, как ни в чем не бывало, продолжал: – По преданию, Диармайд был приемным сыном Энгуса Бругского и, помимо всего прочего, пользовался особым покровительством Мананнана Мак Лира[34]. Его роковая красота сводила с ума всех женщин Ирландии. Дэймон терпеливо улыбнулся. – Я знаю, Ларри. – На щеке этого кельтского Адониса темнела очаровательная родинка, обладающая поистине магическими свойствами. Стоило кому-нибудь из женщин или девушек взглянуть на нее, как ее сердце тотчас воспламенялось от любви. – Протянув руку, Ларри коснулся кончиком пальца маленькой родинки на лице Дэймона. На скуле под правым глазом. – Этим счастьем он был обязан своей матери Дуибне, которая происходила, разумеется, из клана Туата-Де-Даннан. – Я знаю, знаю. Хватит, мой Фергус. Ты заставляешь меня краснеть. Ларри откинулся на спинку сидения и уставился на дорогу. Судить о его истинном состоянии можно было только по легкой испарине, время от времени покрывающей бледное лицо. – Сколько продержишься? – спросил Дэймон, отчаянно сожалея о том, что пришлось заговорить на эту тему. – Сколько нужно, столько и продержусь. – Улыбку Ларри трудно было назвать обнадеживающей, но что поделать. – Не думай об этом, старина. Знаешь, что самое поразительное в этой истории? Что мы все-таки сидим с тобой вместе в этой чертовой машине и мчимся быстрее ветра прямо на север. – Это не чертова машина, – негодующе возразил Дэймон. – Это моя машина. Кстати, не самая плохая. Они ехали в Редстоунс – поместье в горах Невады, на территории которого располагалась частная реабилитационная клиника доктора Парсонса. К тому времени они были знакомы в общей сложности десять или двенадцать часов, не считая времени, проведенного вместе под кайфом. * * * – У тебя есть планы на сегодняшний день? – интересуется Дэймон, видя, что она прикончила коктейль и больше заказывать не собирается. – Может, прокатимся до Тары? – Честно говоря, я собиралась лечь в постель. Что-то меня знобит. – Лечь в постель? – Улыбка Дэймона красноречивее всяких слов. – Моя постель подойдет, королева? Надеюсь, эта болтушка Несс уже успела сменить белье. Ну вот, я иду. Иду в твою постель, несчастный псих, помешанный на дикой, ошеломляющей, варварской красоте этой земли и столь же варварской и нечеловечески прекрасной мифологии ее древнего народа. Портьеры задернуты, но дневной свет просачивается в помещение, позволяя любовникам разглядывать друг друга, сколько душе угодно. Поначалу Анна еще делает вид, что взгляд ее совершенно случайно упал на суковатое колесо с восемью спицами, украшающее (или уродующее?) смуглое плечо Дэймона, или на побелевший от времени шрам, но потом расслабляется и, уже не скрывая своего любопытства, водит пальцами по черным линиям, повторяя очертания рисунка. Ей интересна каждая мелочь: проколотая мочка уха, в котором, очевидно, когда-то была серьга; серебристые нити, изредка мелькающие в массе темных волос. Дэймона все это ни капли не смущает. Его худощавое гибкое тело ночного хищника простерто на кровати в позе «делай-со-мной-что-захочешь». Ей хочется многого, но пока что она играет в те игры, которые предлагает он. – Ты красивый, – шепчет Анна губами, уставшими от поцелуев. – Мне нравится твое лицо, твои глаза. Ты даже не очень похож на мужчину, то есть, я хочу сказать, если тебя причесать и накрасить как женщину и нарядить в женские одежды… – И вычеркнуть из моей жизни лет десять или пятнадцать… – мечтательно подхватывает Дэймон. – И преподать мне урок хороших манер… Плечи его вздрагивают от смеха. Упираясь руками в подушку по обе стороны от его головы, Анна склоняется над ним низко-низко, так что ее волосы падают ему на лицо. – Я думала, ты другой. Ты был совсем другим, когда вы с Шэннон жили вместе. – У каждого из нас имеется множество масок на все случаи жизни. – А истинное лицо? – О, истинного лица нельзя показывать никому. Вот так же мог бы ответить и Константин. Даже подолгу находясь с ним рядом, она не могла быть уверена в том, что видит его самого, а не одну из его многочисленных ипостасей. – Ты знаешь, что говорят о тебе люди? Вопрос не застал его врасплох, как можно было предположить. – Знаю. – Тебе это льстит? Дэймон пожал плечами. – В какой-то степени. Анна рассмеялась, не спуская с него глаз. Можно ли вообще понять, шутит он или говорит серьезно? – В этом есть хоть сколько-то правды? И снова это движение плечами, демонстрирующее высшую степень наплевательства. – А как же. Ровно столько, сколько хочется рассказчику. Ирландцы вообще суеверный народ, плюс общая для всех людей тяга к таинственному. – Но ты же сам сказал, что люди, отличающиеся редкой красотой, происходят от брака смертных и сидов. – Shit![35] – внезапно вспылил Дэймон. – Да хватит о моей красоте! Далась вам всем эта красота! Ты посмотри… нет, ты только посмотри на меня, – указательным пальцем, точно карандашом, он тыкал себе в лицо, прямо в левый глаз, – по-твоему, это красота? Но даже если и так, даже если мою внешность и можно назвать привлекательной, разве мало на белом свете красивых людей? Разве Константин не красив? Анна отвернулась, ничего не ответив. Он понял, что с некоторых пор упоминание этого имени она считает бестактностью с его стороны, и его это позабавило. – Тебе кажется, что, вступив в любовную связь, мы совершили предательство? Или ты совершила предательство? Но ведь ты ему не жена. Ты свободная женщина и можешь спать с кем угодно. Она лежала так тихо, что он даже не улавливал ее дыхания. Думала о чем-то или молча переживала его грубость? Возможно, ему следовало облечь свою мысль в более приемлемую форму, но он сказал так – и точка. К тому же Дэймон считал Анну умной женщиной, а в некоторые моменты она даже чем-то напоминала Донну. Донна научила его называть вещи своими именами, и он старался, старался изо всех сил. Пока еще мог это делать. Пока они оба могли. Пока не прозвучали эти слова: «Да, иди с ним. Иди… и возвращайся только тогда, когда поймешь, что готов остаться со мной навсегда». – Знаешь, я не сказала тебе, – начала Анна шепотом. – Сегодня утром, у Бруга… Дэймон внутренне сжался, но постарался не выдать себя.