Константин прибыл, по своему обыкновению, в пятницу вечером. Они поужинали вдвоем в ближайшем ресторанчике, прошлись по улочкам темной, в двенадцатом часу ночи уже погруженной в беспробудный сон Дроэды, промочили ноги под неожиданно злым и холодным дождем и вернулись в отель. Константин с увлечением рассказывал о своей очередной находке – заржавленном колесе времен короля Конхобара – а наутро предложил в качестве культурной программы посетить Тару, резиденцию верховных королей Ирландии. Анна согласилась, не раздумывая. Какая, в конце концов, разница. Лишь бы не сидеть целый день в четырех стенах, присматриваясь друг к другу, как тайные агенты враждующих кланов сицилийской мафии. Его небывалая, отчаянная нежность в постели поразила ее и в каком-то смысле обезоружила, лишив желания отыскивать новые доказательства его вины, следить за выражением лица, ловить на слове… Однако оргазма она не испытала. Он любил ее, любил без устали, как одержимый, а она боялась разразиться бурными рыданиями. Ей казалось – какая чушь! – что с Константином она изменяет Дэймону. Разгоряченная плоть требовала удовлетворения, пульсируя с возрастающим жаром: Дэймона сюда, Дэймона! Константин ничего не мог с нею поделать, как ни старался. Он все понял, но не сказал ни слова. Да и что тут скажешь? Впервые ему не удалось осчастливить своими ласками женщину, желанную женщину. По той простой причине, что сама женщина оказывала ему не очевидное, но упорное сопротивление. Физическое сопротивление можно сломить, можно распять ее на постели, крепко держа за руки, раздвинуть коленом ее плотно сжатые бедра… А такое? Она просто уничтожала его молчаливым презрением. Опуская голову на ее подушку, он вдыхал едва уловимый аромат туалетной воды от Армани и скрипел зубами в бессильной ярости. И молчал, молчал. * * * Смена декораций. Туристический центр в Таре. Держа Константина под руку, Анна обозревает окрестности и время от времени задает вопросы, отвечая на которые он получает возможность лишний раз блеснуть эрудицией. Вал Теа или Темайр, информирует Константин, таково исконное значение и древнее произношение имени Тара. Согласно традиции, это место было королевской резиденцией еще до прихода в Ирландию Сыновей Миля, правда, в то время оно называлось по-другому. Сиды завладели Тарой, которую еще именуют Друим-Кайн, что значит Прекрасная Гора, и Лиатдруим, что значит Серая Гора, и Друим-Дескинн, что значит Смотровая Гора – все это имена Тары. Валом, Холмом или Крепостью Теа его стали называть в честь супруги первого короля гойделов Эремона. Теа, дочь Лугайда, получила эти земли в дар от своего мужа и здесь же была погребена после смерти. Иными словами, Вал Теа – это ее могильный холм. С тех времен в Таре проживает верховный король Ирландии, и его владения простираются на север, и Гора Заложников располагается к северо-востоку от трона, поля же Тары – к западу от Горы Заложников. А на северо-востоке, на Горе Сидов, бьет родник, называемый Немнахом, из которого струится вода, названная Нит, и на той реке поставлена первая в Ирландии мельница. Следует ли относиться к этому как к научно подтвержденным фактам? Да, разумеется! На холме Тары были найдены останки жилищ со следами работы кузнецов и эмалировщиков, а также останки римских изделий, подтверждающие контакты с Галлией и Британией. Дальнейшие раскопки показали, что так называемый Холм Заложников был построен на месте мегалитического могильника, покрытого многочисленными захоронениями бронзового века, что говорит о древнейшем статусе Тары как некрополиса и доисторического святилища, позже превращенного кельтами в королевскую резиденцию. Наряду с Тарой знаменитыми королевскими ратами считались крепости Эмайн-Маха в Уладе, Круахан в Коннахте и Кашель в Мунстере. К северу от Горы Заложников лежит камень Лиа-Файл, который издает крик от прикосновения всякого подлинного короля. Стена Трех Шепотов стоит возле Дома Жен, в котором семь дверей, обращенных на восток, и семь дверей, обращенных на запад, и в этом Доме пируют короли Тары.[82] Анна шутливо аплодирует, изображая почтеннейшую публику. Изогнувшись в поклоне, Константин касается губами ее руки. Все прекрасно. Как будто и не было той мучительной ночи, что прошла в ожесточенной борьбе на сбитых, влажных от пота простынях – в безнадежной борьбе, иссушающей тело и душу. Оба элегантны, остроумны, в меру общительны и веселы. Анна интересуется происхождением синяков на красивом лице своего спутника, и немедленно получает правдивый и полностью удовлетворяющий ее ответ: – Помнишь рат на склоне Бен-Булбена, где я нашел обод? Ну, я тебе говорил. Там такие завалы – сам черт ногу сломит. Ну, навернулся пару раз… сама понимаешь. Понимаю, конечно. Споткнулся, упал. С кем не бывает. Вот Дэймон, к примеру, недавно упал с лошади. Вокруг царит обычное субботнее оживление. Шумные американцы, чопорные англичане… Осматривая древности, они щелкают фотоаппаратами и беспрерывно гомонят. Услышав несколько гэльских слов, Константин оборачивается, не скрывая любопытства. Поскольку он проживает в Донегале, одном из немногих ирландских графств, где гэльское наречие до сих пор не вышло из употребления, он понимает практически все, хотя говорит крайне редко. Гортанная, горловая речь ирландцев трудна для русских. – На холме Тары потомственные короли Ирландии венчались на царство, – увлекая Анну прочь от этой толпы, он возвращается к своей излюбленной теме, к тому же самой безопасной на данный момент, – то есть вступали в священный брак с богиней Эйре – Матерью-Землей и олицетворением верховной власти в Ирландии. Почему Эйре? В «Книге захватов Ирландии» это объясняется следующим образом: когда предки сегодняшних гойделов ступили на ирландскую землю, которой до этого владели нечеловеческие расы, навстречу им вышли три королевы из племени сидов – Банба, Фотла и Эйре – и попросили назвать остров в их честь, что и было им обещано. Но в конце концов, в ущерб двум другим именам, за островом закрепилось имя Эйре, так как она «славно приветствовала» пришельцев: «Давно предвидели мудрецы ваш приход, и будете вы владеть этими землями до конца времен». – Константин разводит руками, словно извиняясь за опрометчивость королевы. – Что касается легендарного камня Лиа-Файл, – продолжает он с воодушевлением, – то после падения Тары он был вывезен из Ирландии и в настоящее время находится в Вестминстерском аббатстве, где происходит коронация наследников Британского престола. Он вмурован в основание престола, правда, кричит ли он по-прежнему от прикосновения короля, доподлинно неизвестно. Хотя все может быть. Согласно некоторым источникам, нынешняя правящая династия Великобритании восходит корнями к одному из правителей Тары. Он говорит и говорит, ободренный вниманием Анны. Ее поощрительная улыбка – все равно что пропуск в потерянный рай. Но думает при этом, увы, о другом. Виновен ли он? Виновна ли она? И если в обоих случаях ответ «да», то кто виновен в большей степени? Он-то знает, что его измена – в действительности никакая не измена, а так, мелкое хулиганство. Но как относится к этому Анна? К его измене и к своей собственной. Насколько серьезно она увлечена этим подонком? Почему, черт возьми, она избегает разговоров на эту тему? И почему избегает он сам?.. Ты искал тяжкий груз и стал им для самого себя.[83] Быть может, ей ничего неизвестно? А ты тут сходишь с ума от стыда и злости. Нет, на это расчитывать не приходится, ведь был же звонок. Звонок был. А это значит… Черт! Спокойно. Допустим, она знает. Но что, если Дэймон солгал? Что, если она и не думала пускать его в свою постель? Гаденыш ответил вместо нее по телефону – ответил в такое время, когда ему полагалось быть совсем в другом месте – но ведь могли же они просто засидеться допоздна по-соседски… болтать, смотреть телевизор… Ага, еще скажи: в ладушки играть! Как будто ты не видел его рот, его руки… Убить его мало, этого ублюдка! Подвесить за яйца на самом высоком суку. Слушая Константина со всем вниманием, на какое способна под пронизывающим ветром и накрапывающим дождем, Анна старается убедить себя в том, что перед ней тот самый человек, которого она привыкла считать своим верным рыцарем, своим возлюбленным супругом. Его натянутая улыбка и заискивающий взгляд, наряду с отвращением, вызывают у нее чуть ли не жалость: бедный мой рыцарь… похоже, ты попал в переплет… бедный, бедный. А что, если он ничего не знает? Если Оуэн не сказал ему о звонке. Нет, быть того не может. Наверняка знает. Но что именно? Он знает, что ты знаешь про него и про Ирину. Но про тебя и про Дэймона он знать не может. Не должен! В самом деле, откуда он мог узнать? Если Оуэн сказал ему о звонке… и сказал, кто звонил… тем более что Дэймон оставил номер своего мобильного… Нет, нет. Даже если Оуэн ему и перезвонил, даже если Костя сам ему перезвонил, Дэймон ведь не такой дурак, чтобы… Дурак-то он не дурак, но он мог проболтаться по другой причине. По какой? Да нет никакой разумной причины, которая могла бы побудить его вот так по-скотски похваляться своими победами, рискуя вызвать ярость соперника и возмущение подруги. Хотя вряд ли в своих поступках он руководствуется исключительно разумными причинами… И все равно нет. Женщина могла бы поступить таким образом, но не мужчина. Женщина часто изменяет из чувства мести, а позже сообщает об этом своему любовнику с целью причинить ему боль. Мужчина действует более прямолинейно. Однако… однако… Психология творческой личности является в сущности женской психологией, поскольку творчество вырастает из глубин бессознательного, иначе говоря, из царства Матерей.[84] Так что же тебе известно, любимый? И что известно тебе, ненаглядная? Стоя на вершине королевского холма, они доброжелательно улыбаются друг другу и с неосознанной жестокостью ждут, кто первый начнет сдавать игру. – Когда Кухулин примчался к Эмер на своей боевой колеснице с предложением руки и сердца, та сказала ему: «Я – Темра женщин», подчеркнув таким образом свое высокое положение. И она была права. – Константин подходит ближе. – Ни одна женщина, кроме нее, не была достойна любви Кухулина. – И все же он променял ее на Фанд, – замечает Анна с улыбкой. На Константина она не смотрит. Рассеянно озирается по сторонам. – Это была ошибка, – протестует тот с неуместной горячностью, безуспешно пытаясь перехватить ее взгляд. – Всего-навсего ошибка, глупость… – Я так не думаю. – Анна открывает сумочку, достает пудреницу и как ни в чем не бывало принимается изучать в зеркальце свое отражение. – Насколько я помню, он сам отстаивал свое право на любовную связь со всякой понравившейся ему женщиной. Его молчание тяжелее камня. Некоторое время Анна выжидает – может, все-таки у красавца-мужчины сдадут нервы? – потом поворачивается и не торопясь направляется к зданию туристического центра. – Зачем ты позоришь меня, Кухулин, перед женами и мужьями Ирландии? Под твоей защитой пришла я сюда, обезоруженная твоей любовью! Не сможешь ты покинуть меня, даже если захочешь! – Лучше ответь мне, Эмер, почему не могу я побыть с этой женой, учтивой, красивой и достойной самого короля? Ни лицом, ни статью, ни красноречием не уступает она тебе. Эй, Эмер, заканчивай гневаться понапрасну! Не сыскать тебе мужа храбрее и благороднее меня![85] * * * На трассе номер три их нагнал автомобиль – низкий, длиннющий «понтиак транс-эм», черный как ночь. Константин издал страдальческий стон. Он тоже узнал водителя, хотя тот был в темных очках и наглухо застегнутой кожаной куртке с поднятым воротником. – Yoo-hoo! – воскликнул Дэймон совершенно по-американски. Ослепил их улыбкой, прибавил газу и без особого труда обошел плавно катящийся по дороге «триумф». Почему-то Константин расценил это как личное оскорбление. Глаза его сузились, превратившись в серо-стальные щелочки, лицо окаменело. Стиснув зубы, он рванул вперед, за «понтиаком». Анна хотела что-то сказать, но, взглянув на него повнимательнее, передумала. Какой мужчина способен рассуждать здраво, когда из окна впереди идущей машины ему показывают… ну да, вы угадали – средний палец левой руки, нагло поднятый вверх. Поймай меня, если сможешь! Поравнявшись с обидчиком, Константин начал прижимать его к обочине. Дэймон не поддавался. Машины шли вплотную друг к другу, убийственные взгляды, которыми обменивались водители, огненным пунктиром прошивали пространство разделяющих их салонов. Анна, сидящая посередине, откинулась на спинку сидения и в отчаянии закрыла глаза. – Тормози! – орал Константин, в любую минуту готовый услышать скрежет металла о металл. – Ты, черт шизанутый! Тормози, мать твою, иначе полетишь у меня кверху задницей прямо к богу в рай! Не отвечая, Дэймон послал свою машину вперед – так пришпоривают лошадь – а потом развернулся на полном ходу и резко, с визгом, затормозил. Встал поперек дороги. Константину удалось избежать столкновения, только вырулив в последний момент на встречную полосу, где, к счастью, никого не было. Анна закричала. Ее прошиб холодный пот. Угробить они друг друга собрались, что ли? А заодно уж и ее. – You dig, man?[86] – послышался голос из «понтиака». От звука этого голоса у Анны застучали зубы. – Дерьмо! – прорычал Константин. Позабыв обо всем на свете, они неслись по дороге, не отставая друг от друга ни на дюйм, бешено маневрируя, словно гонщики «Формулы-1» на последнем круге, все глубже уходя в это безумие, уже не слыша и не желая слушать, что кричит им сквозь слезы сжавшаяся на пассажирском сидении Анна. Ну, все. Последний раз ты видишь это небо. Скоро прибудет эвакуатор, чтобы оттащить на свалку металлолом, и карета «скорой помощи», чтобы забрать трупы. Потом – перелет в Россию, похороны в закрытом гробу… Примерно такие мысли мелькали в ее помутившемся от страха сознании. «Понтиак» Дэймона безусловно превосходил по мощности «триумф» Константина, однако Константин был более опытным водителем, к тому же глядел в оба глаза. Вскоре он нагнал черного дьявола и, скрежеща своим правым бортом о его левый борт, начал понемногу выдавливать его на встречную полосу. Жуткие, леденящие кровь звуки, сопровождающие трение металла о метал… вибрация кузова… запах паленой резины… – Костя, не надо! – попыталась крикнуть Анна. Все без толку. Что же делать, господи? Что делать?.. Хоть выпрыгивай из салона на полном ходу. Руки-ноги, конечно, переломаешь, но по крайней мере останешься жива! Тоже не факт. Как назло, стали появляться встречные и попутные автомобили. Не отдавая себе отчета о своих действиях, Анна потянулась к ручке левой передней дверцы, но Константин, даже не взглянув в ее сторону, резко ударил ее по руке, а потом толкнул в грудь, прижимая к спинке сиденья. Она закрыла глаза, но почти сразу открыла. Боже!.. Навстречу мчался взявшийся неизвестно откуда грузовик. Обливаясь холодным потом, Анна следила за его приближением и не могла пошевелиться. Ее вдавило в спинку сиденья, как летчика-истребителя при взлете. Изредка бросая взгляд то на Дэймона, то на Константина, она видела белые, безжизненные лица, развевающиеся волосы, руки, подрагивающие на рулевом колесе… «Триумф» теснил и теснил. Рыская, точно пьяная шхуна, «понтиак» шел по разделительной полосе, упуская драгоценные мгновения, которыми можно было бы воспользоваться, чтобы предотвратить катастрофу. Притормозить, уйти влево, пропустить грузовик, а потом возобновить гонку, если не пропадет охота. – Тормози! – не выдержал Константин, обеспокоенно поглядывая то на Дэймона, идущего с ним ноздря в ноздрю, то на приближающийся грузовик. Кажется, он все еще не мог поверить в то, что Дэймон ничуть не менее сумасшедший, чем он сам. – Уходи назад, слышишь? Ты, больной!.. Уходи назад! Улыбаясь со стиснутыми зубами, Дэймон с силой боднул его в правый борт. – Мать твою! – На такой скорости выровнять машину удалось с большим трудом. – Ладно, обходи меня! Только живо! Давай же, черт!.. Я торможу! До крови прикусив губу, Анна молча наблюдала за маневром. Вот Дэймон вырвался вперед, благодаря их отчаянному торможению… резко переложил штурвал… Есть! Грузовик, опасно накренившись в сторону, промчался мимо. За стеклом мелькнуло перекошенное от ярости лицо водителя. Но устраивать разборки на дороге он, видимо, не привык, или у него просто не было времени. Дэймон проехал еще десяток метров и остановился у обочины. Константин сделал это еще раньше. Посмотрев на зеленеющие за окнами бескрайние поля, Анна судорожно всхлипнула. Господи, неужели все?.. Не говоря ни слова, Константин вышел из машины и двинулся быстрым шагом к стоящему невдалеке «понтиаку». Анна тяжело вздохнула. Нет, еще не все. Не дожидаясь, пока разъяренный соперник вытащит его за шкирку, как нашкодившего кота, Дэймон вышел сам. Захлопнул дверцу. Шагнул вперед и замер в ожидании – улыбка Джеймса Бонда, черные очки… Куртку он снял и остался в футболке с коротким рукавом, демонстрируя смуглую кожу, прекрасные мускулы и изысканные татуировки. – Не подходи, – услышала Анна его негромкий голос. И попятилась к машине, совершенно не представляя, как поступит Константин, которому и были адресованы эти слова. Константин остановился. Взгляд его был прикован к тяжелому металлическому предмету в правой руке Дэймона. Не пистолету, нет – всего лишь фрагменту цепи. Матово поблескивающему, приятно оттягивающему руку. Такие обычно бывают на вооружении у бруклинской шпаны и прочих отморозков с промышленных окраин, которым не хватает денег на огнестрельное оружие.