* * * В первом часу ночи Анна предприняла очередную попытку дозвониться до Константина и в который раз услышала, что абонент находится вне зоны досягаемости. Что значит «вне зоны»? Мы же в цивилизованной стране. И потом, сколько это может продолжаться? Она набирала его номер каждые полчаса, начиная с девяти. В это время он всегда бывал «в зоне» и, если не успевал позвонить первым, то уж во всяком случае отвечал на ее звонки. Что помешало ему сегодня? О том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи. Анна почистила зубы, накинула шерстяной пуловер, вышла из комнаты и постучала в соседнюю дверь. – О! – промолвил Дэймон, сонно моргая глазами. – Какой приятный сюрприз! А меня что-то сморило… – Извини. Просто я волнуюсь. Костя с девяти вечера не отвечает на звонки. А ведь мы договаривались, что… Дэймон взял ее за рукав и втащил внутрь. – Я восхищаюсь широтой твоих взглядов, дорогая, и все же, во имя человеколюбия, позволь мне закрыть дверь, иначе наши уважаемые соседи всю ночь не сомкнут глаз, пробуя угадать, что тебе понадобилось в столь поздний час в жилище холостого мужчины. После рюмки коньяка ей немного полегчало, и все же тревога периодически напоминала о себе приступами нервной дрожи. – Быть может, девайс у него просто вышел из строя, – успокаивал ее Дэймон. – С ними это случается, причем довольно часто. У меня, например, ни один девайс больше года не живет. – Вряд ли. У него он совсем новый. – Все ломается. Но все эти доводы казались ей убедительными не более пяти минут. Лежа в одежде поверх покрывала, она бездумно скользила глазами по выкрашенным в бледно-лимонный цвет стенам, по потолку. Над телевизором красовалась стандартная гостиничная репродукция в металлической рамке: какой-то средневековый собор под дождем. Надо же, такой кошмар в комнате художника! Интересно, это его не коробит? Да нет, скорее всего, он относится к ней как к столу или тумбочке… и вообще, он же не всегда здесь живет. Большую часть года номер занимают другие люди. – Значит, здесь это и случилось, – вернулась она к вчерашнему разговору. – Он лежал на этой самой кровати. – Да. – Дэймон лениво перекатился на живот, приподнялся на локтях, заглянул ей в глаза. – Я поделился с тобой частью своей жизни. Теперь твоя очередь. Давай, – он подтолкнул ее в бок, – расскажи мне. – О чем? – Какие у тебя есть скелеты в шкафу? Анна немного подумала. – Я спала с отцом своей подруги. – О! – Дэймон взглянул на нее с каким-то новым интересом. – Неплохо для примерной ученицы и папиной дочки, с которой всю жизнь пылинки сдували. – Ты так считаешь? Ну, может быть… Хотя для меня это был единственный приемлемый способ расстаться с невинностью. Выслушав откровения своих более шустрых подруг, я пришла к выводу, что делать это наспех, на заднем сидении машины, или на пустующей даче зимой, или спьяну на вечеринке, как это принято у подростков, я ни за что не стану. Ни за что. Это не для меня. Мне нужен был зрелый мужчина, который отнесся бы ко мне с любовью и пониманием и научил всему, что нужно знать и уметь. – Браво, маленькая принцесса! – Вскоре он появился. Мы были на даче одной из моих подруг, отмечали всем классом день ее рождения. Он заметил, что я сторонюсь сверстников, и когда веселье было в самом разгаре, подошел и предложил мне встретиться на следующей неделе в его квартире на Фрунзенской набережной. Вернее, в квартире его престарелых родителей, которых он как раз накануне отправил на месяц в санаторий, в Кисловодск. – Под каким предлогом он тебя туда пригласил? – Ни под каким. Мы поняли друг друга с полуслова. Я кивнула, он назвал место, где мы должны были встретиться, и номер своей машины. Разумеется, ему не пришло в голову приставать ко мне на детской вечеринке. Он был настоящий джентльмен: учтивый, элегантный… Именно такой, каким я и мечтала видеть своего первого любовника. – Сколько тебе было? Четырнадцать? Пятнадцать? – Шестнадцать. А ему сорок три. Ну и что? Он следил за своей внешностью, все время занимался спортом. Тело у него было просто прекрасное. Мы встречались два раза в неделю, и я, наконец, перестала комплексовать из-за своей внешности. Я убедилась в том, что могу быть желанной для мужчины. Моя грудь была для него самой лучшей женской грудью, моя задница – самой лучшей задницей… – Какие-нибудь грязные подробности? Анна слегка покраснела. – Да, в общем, нет… В этом смысле похвастаться особо нечем. Изредка он привязывал меня за руки к спинке кровати, но это не причиняло мне никаких неудобств. Это были не те игры, которые… – Не надо! – взмолился Дэймон. – Позже я много думала об этом. Все пыталась понять, почему же меня совсем не мучает совесть. А потом поняла: ведь никто же не пострадал. Я не разрушила его брак. Его жена ни о чем не узнала. Я получила то, чего хотелось мне, а он – то, чего хотелось ему. Вот и все. Больше ничего не случилось. – Так об этом до сих пор никто не знает? – Теперь уже знает. Я сама рассказала отцу, когда Леонид… когда в позапрошлом году он скончался от инфаркта. Но помимо нас двоих не знает больше никто. – Мне очень жаль, – произнес Дэймон дежурную фразу. – Мне тоже. – И что же сказал твой отец? – Он дал мне почитать «Тэвистокские лекции» Юнга. Мы чувствуем себя не лучшим образом, когда ведем себя примерно, нам намного легче, если мы слегка грешим. Это потому, что человек несовершенен. Индусы при строительстве храма оставляют один угол недостроенным, словно бы предлагая помнить: совершенство – удел богов, человеку оно не доступно.[92] – Я прочла и сказала: да, папа, это мне понятно, но что же главное? А он ответил: главное – не заставлять страдать других. Дэймон уговорил ее расстаться на время с телефоном, но заснуть все равно не удавалось. Если его аппарат неисправен, он мог воспользоваться чужим. Их там целая компания, и у каждого наверняка есть телефон. Должен же он понимать, что она волнуется! Или… или он этого хочет? Заставить ее поволноваться. – Тебе нужно поспать, – не выдержал Дэймон, когда она в сто двадцать пятый раз перевернулась с боку на бок. – Да и мне тоже. – Я могу уйти. – Не можешь ты никуда уйти, – сказал он сердито. – Я тебя не пущу. – Что же делать? – Закрой глаза и лежи смирно. Хочешь, я спою тебе колыбельную? – Наведешь на меня чары, друид? В темноте она не видела его лица, но почувствовала его руки у себя на затылке. Тихим, низким голосом он запел необыкновенно красивую песню – гэльскую песню или, лучше сказать, балладу. Прислушавшись, она все поняла, и чуть не заплакала. Он пел ей одну из древнейших колыбельных песен, известных человечеству: колыбельную, которую сложила Грайне для своего возлюбленного Диармайда. Поспи немного, совсем немного, ведь нет опасности в кратком сне… Проснулась она от каких-то тихих щелчков, сопровождающихся слабым попискиванием. Открыла глаза и увидела, что Дэймон, откинувшись на подушку и держа перед собой телефон, отправляет кому-то SMS-сообщение. – Который час? – пробормотала она, зевая. – Семь утра. – Ух ты! – Анна села рывком и тут же почувствовала, как участилось сердцебиение. – Надо проверить, как там Ко… – Сделано, – тихо сказал Дэймон, не отрываясь от своего занятия. – И что? – Ничего нового. С протяжным вздохом, больше похожим на стон, Анна спустила ноги с кровати. – А ты давно не спишь? – Да только что проснулся. Но по выражению его лица она догадалась, что это ложь. После завтрака, который совершенно не лез в глотку, но который пришлось туда запихнуть под инквизиторским взглядом мистера Диккенса, Анна поднялась к себе и там возобновила попытки связаться с Константином. Умом она понимала, что его молчание и правда может иметь самое безобидное объяснение, но сердце било тревогу, и тут уж не годились никакая логика и никакой здравый смысл. – Позвони мистеру Бирну, – посоветовал Дэймон, возникший в дверях с чашкой горячего шоколада. – Ты с ним знакома? – Да. Мы виделись пару раз в его дублинском офисе. Думаю, он меня помнит. Я была с Костей. – И как он тебя представил? – Как свою невесту.