— А я разве пристаю? — выгибаю бровь, — Мои руки — вот они. Выбиваю дробь пальцами по стене над её головой. — И там и останутся, — добавляю. — И никакого интима, — не сдаётся Лютик. — Просто поцелуй, — пытаюсь выдать это как можно беспечней, — Да дети даже в садике целуются, не будь такой ханжой! — Я не ханжа, — бурчит. — Давай. Сама, — продолжаю подначивать. — Сама?! — Ну да, чтобы не говорила потом, что я приставал, — расплываюсь в улыбке, — Или слабо? — Пф! — выдает неопределенное. Наши глаза встречаются. Зависаем в зрительном контакте. Я не знаю, как Алиске, а меня прямо коротит. Ну…давай…Детка… Облизываю губы нетерпеливо, и вижу, как она непроизвольно зеркалит, показывая мне кончик своего розового языка. Пока думает, меня крутит всего забить на эти игры, просто вжать её в стену и взять всё самому. И я уверен, что большинство девчонок чего-то подобного бы от меня и хотело. Но не эта. И мне приходится изнывать, отсчитывая мгновения, пока она сама выберет меня. Наконец в черных в темноте глазах вспыхивает так желанный мне азарт. — Уберешь руки со стены — и все желания отменяются, а ты стираешь запись, — выдает Цветочек тоном учительницы, рассказывающей новую сложную тему. — Заметано, считай, что меня привязала, — хмыкаю хрипло, сгорая от предвкушения. Не верится, что сейчас поцелует сама. Алиса медлит, её нервное возбуждение, смешанное с неуверенностью в том, что вообще стоит со мной в это играть, так осязаемо, что накрывает нас обоих вязким коконом. Её руки так и убраны за спину, лопатки прижаты к стене, лихорадочный взгляд мечется по моему лицу. Медленно к ней наклоняюсь, облегчая задачу. Ладони вжимаются в кирпичную кладку до побелевших костяшек. Замираю в миллиметре от Алисиного рта. Просто коснись…Сама. И она касается. Тихо выдыхая на меня влажный горячий воздух, мягко и целомудренно прижимается губами к моим. Застываем. Во мне тонкие тонки бегут. Боюсь пошевелиться, боюсь её спугнуть. На рецепторах медовый вкус кожи, но я хочу больше. Гораздо… И натянутые нервы чуть не взрываются, когда Алиса делает следующий шаг и робко толкается языком в мой приоткрытый рот, тут же наполняющийся слюной с её сладковатым, густым вкусом. Встречаю её своим языком, давлю на губы, вынуждаю сильнее приоткрыть рот, тоже меня пустить. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сладкая…Такая сладкая… У меня пульс шкалит, шумя во всем теле, пока глажу её язычок своим и ловлю, как рвано тихонько дышит, откидываясь затылком на кирпичную стену и постепенно вся обмякая. Хочется её обнять до рези в руках, но я не могу. Лишь вжимаюсь наконец своим твёрдым телом в её, вдруг такое податливое, и целую жарче, неотвратимо увеличивая напор. Это уже почти секс… Тянет воронкой всё глубже и глубже. В голове мешанина какая-то из обрывочных знойных мыслей. Я знаю, что этот поцелуй не закончится ничем, но от этого почему-то только сильнее ведёт, ведь тогда поцелуй — и есть цель. Когда у меня было такое в последний раз? Лет в пятнадцать? И то я там больше думал о том, что заодно можно девчонку полапать. Сейчас же я могу коснуться Алису только своей голым торсом и языком. Могу лишь вжаться ноющим пахом в её бёдра, на инстинкте имитируя древние ритмичные движения. Её руки тоже не на мне. Алиска продолжает держать их за спиной, хотя уже глухо стонет мне в губы, сладко посасывая мой язык. И от её нежного, ластящегося ко мне кошкой тела невыносимо горячо. Плавимся, подыгрывая друг другу. Хочется уже целовать её ниже так, что ноги подкашиваются. Шею, грудь, живот, киску… Я бы прямо тут у стены к ней полез, давно мало что соображая. И только страх, что, стоит мне оторваться от её губ, и Алиса тут же опомнится и решит, что желание вполне исполнила, останавливает. Вообще этот страх, что она сейчас всё резко прекратит, так и звенит во мне. Уверен, что она сейчас просто забылась… Это заставляет не давать Цветочку ни секунды передышки, сплетаясь с ней языком и кусая припухшие мягкие губы. Она так эротично тихо постанывает при этом, выгибаясь навстречу всем телом, что мысленно я уже давно имею её, прижав к крыльцу. Девичий смех вдалеке не сразу добирается до затуманенного сознания. Но к нему добавляются мужские голоса. Какая-то компания. И они всё ближе…Идут прямо к нам. Понимаем это одновременно, резко отшатываясь друг от друга. Хватаем воздух, прожигая встретившимися лихорадочными взглядами. Смотрю на свой ядовитый Цветочек, и меня топит примитивным желанием и каким-то ещё гораздо более тонким, сложным чувством, от которого внутренности словно в невесомости зависают, а Алиса… Я не вижу, но уверен, что Алиска заливается краской стыда. От неё волной идёт растерянность, шок и…сожаление. И это подрывает меня. Да мы ничего такого не делали, эй! А у нее такой вид становится, будто Родину предала! Сейчас того и гляди побежит каяться. Это из-за Яныча, да? Потому что я — не он?! — Алис, — убираю затекшие руки со стены, хватаю её за локоть, не давая сбежать, потому что по глазам вижу — сейчас стартанет. Отводит глаза. Поддеваю пальцем подбородок, чтобы снова взглянула. — Пусти, Артём, сейчас уже сюда придут, — глухим, смущенным голосом. — Пусть придут…Алис, давай встречаться, — выпаливаю на выдохе. У неё удивленно вытягивается лицо. Хлопает ресницами, приоткрыв рот, а затем…Начинает нервно смеяться. Смеяться, твою мать! И это вдруг жесть как обидно, потому что я ведь ни хрена не шучу. — Что? Что не так?! — рычу на неё, задетый за живое. Мотает головой, не отвечая. Давит смех. — Спокойной ночи, Артём, — мягко вырывает локоть. И одним юрким движением огибает меня, прорываясь к крыльцу. — Алиса! — кричу ей вслед. Оборачивается лишь на секунду, победно улыбается и хлопает дверью. Блять. Меня просто разносит. Ну, правильно…Я же не Наумов, да? Так, только поиграть и продинамить. Сука!