А вот и он сам вприпрыжку вывернул из-за здания средней школы, закинув на плечо огромную спортивную сумку. Вчера вечером мой папа оторвался в спортивном магазине. Заметив меня, Фостер помахал рукой и ускорился, перейдя на неровный бег. Марабель присоединилась ко мне на крыльце школы и пошла следом за мной вниз по ступенькам. — Я пробил, Дев! — сказал Фостер, почти задыхаясь. — Я бил, и бегал спринт, и ловил мяч... — Я еще никогда не видела его таким потным, раскрасневшимся и улыбающимся. — Это кто? — Это Марабель. Марабель, это мой двоюродный брат Фостер. Марабель слабо улыбнулась Фостеру. Его улыбка померкла, а взгляд опустился на ее живот. — Нам нужно ехать, — сказала я. — До встречи, Марабель. — Ага. — Она махнула рукой и опустилась на ступеньки. Я начала спускаться, но Фостер не сдвинулся с места. — Ты собираешься просто сидеть здесь? — спросил он. — Нет. — Марабель подняла сок. — Еще я буду пить сок. — Совсем одна? — Фостер выглядел обеспокоенным. Она похлопала свой живот: — Я никогда не бываю одна. Фостер беспомощно обернулся ко мне, и я прочистила горло. — Марабель, ты уверена, что не хочешь, чтобы мы тебя подвезли? — Нет, я в порядке. Я не стала настаивать. Во-первых, потому что она казалась вполне умиротворенной, а во-вторых, потому что не считала Марабель способной солгать. Но Фостер все еще выглядел взволнованным. — Давай, — сказала я, потянув за ремень его сумки. — Идем же. — Пока, — сказал Фостер, оглянувшись на Марабель, и тут же споткнулся. Только когда мы дошли до машины, он снова заговорил. — Как получилось, что у нее есть ребенок? — Ну, пока его нет, верно? — В смысле, как вышло, что она забеременела? — Откуда я знаю? Есть много способов забеременеть. — Как думаешь, она хотела? — Фостер, никто не хочет забеременеть в старшей школе. Пока мы выезжали на дорогу, Фостер, вывернув шею, смотрел назад, на крыльцо школы — А где отец? — Что? — Отец ребенка. Марабель никогда не говорила о нем, а я не решалась спрашивать. — Не знаю. — У нее есть парень? Когда бы я ни увидела ее, она всегда была одна, не считая малыша. — Не думаю. — Она хорошенькая, — сказал Фостер, помолчав. Я взглянула на него. Это правда, но тем не менее я меньше всего ожидала услышать подобное. — Да, хорошенькая. Фостер не ответил. 8 На следующее утро я проснулась от обычного бряканья в кухне. Сложно сказать, Фостер так гремел оттого, что не считался с остальными, или попытки делать все бесшумно превращали его в еще более неуклюжего, чем обычно. На самом деле я не думала, что Фостер нарочно был невнимателен к нам, просто он слишком давно привык делать то, что хочет. Например, есть кожуру запеченной картошки. Никто никогда не говорил ему этого не делать. Я поворочалась в кровати и уставилась в окно через щель между шторами и стеной, слушая собственное дыхание. Я уже проснулась, но еще не была готова это признать, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Это на самом деле узнаваемый звук — звук открывающейся и закрывающейся входной двери. Наша звучала как щелчок по дереву. И этот щелчок поднял меня с кровати. Я накинула одеяло на плечи. Во рту стояло то вяжущее ощущение, которое бывает по утрам, когда ты только что проснулся и еще не разговаривал. Я вышла за дверь на свет раннего утра и увидела Фостера в полной спортивной форме Темпл-Стерлинга. Он нарезал большие петляющие круги на лужайке перед домом. — Что ты делаешь? Он не остановился. Повернувшись и побежав через двор, он сказал: — Эзра пробежит мимо в любую минуту. Я хочу разогреться, но не хочу его пропустить. — Откуда ты знаешь, что он пробежит мимо? — Он пробегает мимо нашего дома каждый день в шесть пятнадцать. — Не пробегает. Это было по-детски. Но я не могла поверить, что кто-то еще нашего возраста добровольно просыпается так же рано, как Фостер. — Пробегает. Я вижу его каждое утро. И он сказал, если я не сплю... — Фостер развернулся и побежал обратно. — ...то могу пробежать дистанцию вместе с ним. — Дистанцию? Я опустилась на ступеньку и плотнее завернулась в одеяло. — Угу. Дистанцию четыре мили. — Он каждый день пробегает четыре мили перед школой? Фостер бросил на меня испепеляющий взгляд. — Ничего не делая, не станешь отличным игроком. Я не знала, что ответить на это, поэтому просто провела языком по внутренней стороне губ (вяжущее ощущение еще не ушло) и стала смотреть, как Фостер развернулся и начал еще один неровный круг по лужайке. Неожиданно меня осенило, что прошло ровно три месяца с его приезда. До этого лета я не видела Фостера пять лет. А теперь он уже три месяца, день в день, живет как... ну, почти как мой брат. Это слово вызвало странное чувство, как в тот раз, когда одна из девиц произнесла его в спортзале. «Это твой брат?» Я семнадцать лет была единственным ребенком. Утреннюю тишину нарушил звук других шагов, и, как и предсказывал Фостер, показался бегущий Эзра Линли. Его шаги были длинными, размеренными и четкими. Он был похож на заводную игрушку или что-то такое, совершенно бесперебойный. Приблизившись к дому, он не остановился. Даже не взглянул, когда Фостер начал махать рукой как сумасшедший. Он просто продолжал бежать. Фостер мгновение смотрел на меня, потом пожал плечами и рванул за ним. Я слышала разносившееся по улице «Подожди, Эзра, подожди меня!» — пока Эзра не завернул за угол, и Фостер, немного отставший, тоже исчез из вида. * * * Настало время школы, и во время обеда я отправилась выяснить насчет того, что миссис Уэнтворт во время нашей вчерашней встречи назвала «внеурочной возможностью». Эта возможность приняла вид школьной газеты — они вроде искали фотографов, и миссис Уэнтворт ясно дала понять, что навыки не являлись обязательным требованием. Я отыскала ученицу, отвечающую за выпуск «Темпл-Стерлинг Геральд», в редакции. Широкий стол перед Рэйчел Вудсон был завален бумагами, книгами, старыми выпусками «Геральд» и номерами ежемесячного литературного журнала Темпл-Стерлинга (в создании которого Рэйчел тоже принимала участие). Сидя среди всего этого, она выглядела немного затравленной и довольно сильно обеспокоенной, но Рэйчел всегда так выглядела. Мы знали друг друга с детского сада. Не помню, когда именно она заявила о своем намерении поступить в каждый из десяти лучших университетов, но должно быть, она решила это довольно рано, потому что даже тогда очень следила за тем, чтобы цвет в раскраске не выходил за линии. Она назвала свой план относительно колледжа «Беспроигрышная серия». Ей мало было просто хотеть попасть в Принстон, быть зачисленной в Принстон и учиться в Принстоне. Рэйчел хотела быть зачисленной всюду: Гарвард, Йель, Стэнфорд — во все лучшие школы. Полагаю, просто чтобы иметь роскошь отказаться от мест, ради которых дети по всей стране работают не покладая рук, только чтобы получить отказ. Это было странно. Рэйчел была исключительно гениальна. Она посещала почти все внеурочные занятия, которые только можно придумать. У нее было много друзей, и она была лучшей практически во всем. Нелогично, что кто-то настолько умный мог казаться хоть чуточку жалким, но иногда я испытывала необъяснимую жалость по отношению к Рэйчел.