— Что... что ты делал? — Я показала на машину, как будто она обозначала странное поведение Эзры. — Считал? Он просто покачал головой и продолжил молчать. — Я могу пойти с тобой, — сказала я. — Если ты хочешь увидеть его. — Не хочу. Это плохо? Я сглотнула: — Нет. Нет, не думаю. — Это слишком. — Он снова покачал головой. — Я не... Я не могу... Эзра замолчал, и когда он посмотрел на меня, я подумала, что он может заплакать. Я ощутила мгновенную потребность не допустить этого. Я могла бы отпустить еще одну неудачную шутку, но в голове было пусто. Я никогда не теряла друга. Бабушек и дедушек, когда была совсем ребенком. Дядю, которого едва знала. Но я не знала, каково это — потерять друга, даже не близкого. В моей жизни присутствовало много людей, с которыми я не была близка, но даже потерю одного из них — Рэйчел Вудсон или Марии Сильва — я не могла вообразить. Я сошла с тротуара, приблизилась к Эзре и обняла его. Он не обнял меня в ответ, и несколько секунд я чувствовала себя идиоткой, но потом он сомкнул руки вокруг меня и прижал ближе. Он был выше меня, мое лицо как раз поместилось в сгиб его шеи. — Ты в порядке? — наконец спросила я, не отпуская его. — Угу. Я ощущала, как его голос эхом отдается в грудной клетке. — Уверен? — Нет. — Пауза. — Может, постоим так еще немного? — Хорошо. Так мы и стояли. И это было не столько объятие, сколько моя попытка действием выразить то, что я не могла сказать словами. Мне хотелось, чтобы Эзра не выглядел таким несчастным. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя в безопасности так же, как мы с Фостером чувствовали себя в безопасности рядом с ним. Эзра несколько раз глубоко вдохнул, а потом снова начал считать. Я не останавливала его. Не задавала вопросов. Я не понимала, но в данный момент и не чувствовала необходимости понимать. Я просто хотела, чтобы Эзра был в порядке. * * * Мы уже вернулись с церемонии прощания домой, и через некоторое время я обнаружила Фостера под кухонным столом. Обнаруживать Фостера в странных местах уже стало привычным, например, сидящим в пустой ванне, или корзине для белья, или в шкафу для одежды. Но лежащим под столом в кухне — это что-то новенькое. Так что я подошла и уселась на пол, обняв руками коленки и опираясь спиной на посудомоечную машину. Она работала, и кухню заполняли громкие звуки полоскания. — Дев, он выглядел, как будто спит, — сказал Фостер после долгого молчания. — Сэм Уэллс. Он выглядел, как будто просто спит. Там было столько людей, что они заполнили три огромных помещения. — Полагаю, он был важен для многих людей. — Если бы ты умерла, что бы ты хотела чтобы о тебе говорили? Я поняла, что это один из тех вопросов Фостера, на которые не требуется ответа, поэтому позволила ему продолжать. — В смысле, тебе бы хотелось, чтобы люди говорили о тебе всю эту вежливую фигню или чтобы они говорили правду? — Правду? — Настоящее. Иногда ты слишком громко разговариваешь. И бесишься без причины. И иногда ты слишком критична к людям, которые этого не заслуживают. Я не рассердилась, отчасти потому, что Фостер размышлял о чем-то своем, отчасти потому, что это правда. — И если ты вдруг умрешь, то это не будет значить, что эти черты не были частью тебя. Но люди не будут говорить о настоящем. — Они хотят сосредоточиться на хорошем, — сказала я. — Его убило не хорошее. — Он помолчал. — Он поступил очень глупо, Дев. Но люди не могут этого сказать. Такое не принято говорить. Я не ответила. — Если бы Эзра умер, ты бы продолжала называть его придурком? — Не говори так. — Вечно ты так говоришь. Ты всегда говоришь мне, чего не говорить, но я всего лишь говорю правду, и я не понимаю, что в этом плохого. Если бы Эзра умер, мне бы хотелось, чтобы ты продолжала звать его придурком, если действительно так считаешь. Если человек умер, это еще не значит, что его смерть должна изменить твое отношение к нему или то, каким он был на самом деле. То, что его не стало, не значит, что он не был плохим человеком или никогда не терпел неудач. До меня дошло. Как будто лампочка загорелась, или что-нибудь менее шаблонное. — Фостер... — Не говори про мою маму. Ни единого слова. — Что, если я просто хочу сказать правду? Настала его очередь молчать. Его губы сердито кривились, а глаза не отрывались от внутренней стороны столешницы. — Если бы она умерла, мы бы не забыли, как она поступила с тобой. Никогда. Мы бы могли даже немного ненавидеть ее, даже если бы она умерла. Фостер сглотнул, но не посмотрел на меня. Молчание длилось довольно долго, а потом он сказал: — Он мог бы ей помочь. Посудомоечная машина выключилась, и тишина давила на нас. — Что? — Твой папа мог ей помочь. Прежде чем она зашла так далеко. То, что мой папа умер, не значит, что он не мог ей помочь. — Не думаю, что они знали... В смысле, не думаю, что кто-либо знал, насколько далеко все зашло. — Если бы ему было не все равно, он бы знал. Я не могла говорить за своего папу. Но я знала, что тут замешано горе. Может, ему следовало чаще звонить. А может, к тому времени, как они поняли, что что-то не так, было уже поздно. Но кто я такая, чтобы говорить Фостеру о горе? Что я о нем знаю? Мне потребовалась минута, чтобы собрать достаточно слов для предложения. — Не думаю, что ты должен винить его за все это. — Я сглотнула, горло внезапно сжалось. — Не думаю... Это поможет? Голос Фостера был хриплым. — Так легче. Чем винить ее. Я кивнула, и мы продолжили сидеть в молчании. 26 Неприятная девица на уроке физкультуры оказалась права: игра с Лейк-Фолс была назначена на пятницу после церемонии прощания с Сэмом Уэллсом. Не думаю, что кто-либо на самом деле знал, как быть. Можно ли проводить ее как обычно? Могут ли группы поддержки поддерживать? Может ли толпа так же гудеть, есть хот-доги, так же кричать и сходить с ума? Похоже, они могли, потому что так и делали. Перед игрой объявили минуту молчания в память о Сэме Уэллсе. Но когда она закончилась, все, кажется, вернулось к обычному состоянию. Наша команда вышла на поле с обычным решительным видом, но что-то в сегодняшней игре пошло не так. Они играли халтурно. И каким-то образом чем халтурнее играла команда, тем лучше играл Эзра, тем быстрее он обходил защитников, тем дальше гнал себя. Он играл поразительно, и к концу первой половины Темпл-Стерлинг опережал соперников на четыре тачдауна. Лейк-Фолс, несмотря на небрежную игру Темпл-Стерлинга, не подошел к нашей очковой зоне даже на двадцать ярдов. На бровке мистер Харпер фотографировал и наших игроков, и чужих — уверена, что на этой неделе спортивный раздел будет организован немного по-другому. Дань уважения Сэму или что-нибудь такое. Стойкость команды, оставшейся без капитана. Что в буквальном смысле случилось с Темпл-Стерлингом. Когда команда вернулась на вторую половину, Эзру на поле не выпустили. — Выпустите меня. Я стояла достаточно близко, чтобы слышать, как Эзра спорит с мистером Макбрайдом. — Ты пока не играешь.