Я хорошо знала эту фотографию. Я видела ее столько же раз, сколько и все остальные. Она всегда была последней, на которую я смотрела перед тем, как закрыть крышку коробки на целый год. Я взяла фотографию в руки и уставилась на лицо, смотрящее на меня. На глаза. На губы. Было что-то… Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что это. А потом… Я втянула весь воздух, который только могли вместить мои легкие, зажала рот рукой, прежде чем из него вырвался крик. Этого не могло быть. Нет. Не может быть. Но чем больше я моргала, тем больше видела правду. Деталь, которую я упускала до этого момента. Я сомкнула пальцы вокруг фотографии, прижав ее к внутренней стороне ладони, и бросилась вниз по лестнице в поисках отца. — Папа, — сказала я, когда увидела его на кухне, стоящего рядом с тетей и кузеном. — Иди сюда. Он выглядел обеспокоенным, когда сделал несколько шагов, чтобы подойти ко мне, его пальцы коснулись моего лба. — Детка, что случилось? Я протянула руку и медленно раскрыла ладонь, показывая ему фотографию, которая лежала посередине. — Как его зовут? Я знала. Все в этом доме знали. У меня не было причин слышать, как он это говорит. Но я услышала. Он посмотрел на фотографию и снова на меня. — Это Кейси Риверс. Не было трех слов, которые ранили бы больнее. Я упала на колени. И мой отец был первым, кто оказался рядом со мной. ШЕСТЬДЕСЯТ СЕМЬ ХАНИ ВЕСНА 1989 — Я знаю, сладкий малыш, — сказала Хани, покачивая Эндрю на руках. Она также прижимала телефон к уху, ожидая, пока ее муж возьмет трубку. — Обещаю, я сделаю все возможное, чтобы ты почувствовал себя лучше. У ее сына с самого сна была высокая температура, и она дала ему лекарство, которое помогло на некоторое время. Но с течением времени температура снова повысилась, и ей не нравилось, как он кашляет. — Скорая помощь. Это Меган. — Меган… — сказала Хани, хорошо зная медсестру. Она была одной из тех медсестер, которые часто работали с Эндрю. — Это Хани. Эндрю свободен? — Привет, Хани. Он только что принял пациента на операцию. Все в порядке? Придерживая телефон плечом, Хани прижала руку ко лбу, щекам и груди своего ребенка. — Это мой сын. Ранее у него была высокая температура, и Эндрю предложил мне дать ему жидкий Мотрин. Но температура вернулась, и бедняжка весь горит и кашляет. Я начинаю волноваться. — Как давно ты дала ему Мотрин? — Четыре часа. — Она провела большим пальцем под нижней частью его носа, очищая его, и тогда она увидела покраснение. — У него сыпь на шее. — Ты можешь привести его? — спросила медсестра. — Когда я скажу доктору Пейджу, я уверена, что он согласится. Интуиция подсказывала Хани, что что-то определенно не так, и именно поэтому она позвонила в первую очередь. Теперь ей просто нужно было доставить маленького Эндрю в больницу. А поскольку они жили так близко, она могла дойти туда пешком быстрее, чем доехать на машине. — Я выйду через две минуты, — сказала Хани, поблагодарила ее и повесила трубку. Хани пошла в детскую и положила Эндрю в его кроватку, пока одевалась сама. Затем собрала все необходимое в сумку для пеленок и повесила ее на бок коляски. Она подняла Билли на руки и поцеловала теплую, сонную принцессу в лоб, пока застегивала на ней пальто. Ее дочь даже не шелохнулась, когда Хани усадила ее в коляску. Вернувшись к Эндрю, она укутала его в большую пуховую куртку, воркуя ему в лицо, чтобы отвлечь его от ерзанья. Затем прижала ребенка к груди и повязала на него шарф. Несмотря на то, что днем было теплее, было уже больше часа ночи, и на улице было прохладно. Хани не хотела, чтобы ветер бил ему в лицо, и, выйдя на улицу, почувствовала себя счастливой, что приняла такое решение. В этот час в Портленде было тихо, улицы были почти безлюдны. Фонари давали много света, освещая путь очень хорошо, чтобы обеспечить Хани необходимую видимость. По обе стороны от нее стояли дома и коммерческие помещения, и все они были такими темными и тихими. Хани прижала Эндрю, когда они приблизились к концу квартала и остановились у знака «Стоп». У него из носа текло и пузырилось, что доставляло ему еще больше неудобств, так как он плакал. Она вытерла его, и он заплакал сильнее, поворачивая голову в разные стороны. — Все хорошо, любовь моя. Мы уже почти пришли. Сейчас папа положит на тебя свои волшебные руки и тебе станет совсем хорошо. Она раскачивала свое тело, пытаясь успокоить его, пока проверяла состояние Билли. Голова ее дочери лежала на боку с открытым ртом, она беззвучно спала. Она взялась за ручку коляски и толкнула ее через дорогу. Когда они оказались на тротуаре, она смогла увидеть больницу ― большое кирпичное здание высотой в несколько этажей. Это было то же самое место, куда она бросилась, когда почувствовала себя плохо, место, где ее лечил муж, где он вылечит их сына, как только она привезет его туда. Она ходила по этому пути бесчисленное количество раз. Она знала все выбоины, места, где тротуар трескался, а между ними росла трава, поэтому катила коляску, избегая ухабов и провалов. Когда она приблизилась к концу квартала, то заметила на перекрестке машину, которая ехала по вершине холма. Поскольку машине горел красный свет, а сигнал на пешеходном переходе говорил ей, что нужно идти, она начала переходить дорогу. С каждым шагом она все крепче сжимала руку с коляской, другой рукой придерживая Эндрю, который суетился под шарфом. — Все в порядке, малыш, — пела она. — Шшш. Ты в порядке. Взгляд Хани метался между тротуаром и машиной, которая на скорости спускалась с холма. Она была уверена, что он остановится. Водитель ни за что не проехал бы на красный свет, особенно когда через перекресток двигалась женщина с коляской. И все же Хани торопилась, удивляясь, почему ширина этой улицы в два раза больше предыдущей. Ее ноги могли двигаться только так быстро с обоими детьми, но она шла в быстром темпе, когда достигла середины дороги. В этот момент она поняла, что машина не собирается останавливаться. Она подняла руку в воздух, размахивая ею, чтобы привлечь внимание водителя. Когда прошло несколько секунд и это не помогло, она замерла и закричала: — О, боже! Страх пытался парализовать ее. Она не позволила ему. Тем более что из-за холма машина ехала все быстрее, а времени у Хани оставалось все меньше. Она сжала Эндрю и протащила коляску на несколько шагов назад, стараясь двигаться в противоположном от машины направлении. Ей удалось немного освободить им дорогу, но тут водитель свернул, и фары снова направились прямо на них. — Нет! У нее не было времени, чтобы отступить еще дальше. Все, что она могла сделать, это бежать вперед и надеяться, что ей удастся избежать столкновения с машиной. — Детка, держись! — крикнула она, сжимая пластиковую ручку. Ее рука дернулась назад, как будто она сжимала тетиву лука, а затем она со всей силы толкнула коляску. Выпустив ее из рук, она обхватила Эндрю своим телом, стараясь защитить его как можно лучше, и бросилась бежать. Пальцы ее ног уперлись в тротуар, когда она сделала первый прыжок, следующая нога приземлилась, и она повторила то же самое действие. Ей оставалось сделать всего несколько шагов, когда она крикнула «Стой!» во всю мощь своих легких, и ее уши наполнились самым громким звуком, который она когда-либо слышала. Громче, чем гудок поезда, на котором она ездила в детстве, громче, чем выстрел, когда она однажды охотилась на оленя. Громче, чем самый сильный раскат грома. Пока она смотрела, как коляска Билли благополучно переехала на другую сторону дороги, она еще плотнее прижалась к сыну, давая ему максимальную защиту, и понесла ребенка так далеко, как только могла.