Сам Илья почти не пил. Заметил, что Болеслав ограничился двумя кубками, а третий только пригубляет, и тоже решил воздержаться. На этом пиру не только друзья собрались. Вон Ода, вдовая княгиня. Страшная женщина. Не лицом, лицо обычное. Взглядом. Разок посмотрела на Илью – будто ядом плеснула. И ему сразу захотелось нарушить отцовы заветы и пришибить бабу чем-нибудь тяжелым. Злоба ее не за то, что Илья рыцаря с коня сшиб, а потому, что он, Илья, рус. Гридень великого князя Владимира. И выходит, что это Владимир его рукой бьется на стороне Болеслава. Тому не особо-то и нужна поддержка Руси. Зато неплохо продемонстрировать: удара от Киева в спину Болеслав не ждет. А справа от вдовы, что интересно, не воевода или боярин – священник важный. Глянула на Илью Ода, что-то шепнула священнику, и тот тоже на руса уставился. И тоже злобно. Этому-то что не нравится? Вон Болеслав Господа через слово поминает. И уже раз десять поклялся веру Христову защищать повсеместно и язычников просветить, докуда его, Болеслава, конь доскачет. – Господин рыцарь… Воислав Горацек. Главный советник Болеслава. Можно сказать, наперсник. – Господин рыцарь, можно тебя отвлечь ненадолго? Илья поднялся, поймал взгляд Рулава, качнул головой: пируйте, всё хорошо. Они с чехом отошли в укромное место за колонной. Чех неспешным движением кисти шуганул миловавшуюся впотьмах парочку, присел на скамью, похлопал ладонью, приглашая Илью занять место рядом. – Собеслав сбежал, – сказал он. – Твой князь победил. Теперь Болеслав ждет его в Гнезно. Так они уговорились. – Неужто князь сам не управится с мачехой? – подковырнул Горацека Илья. Чеха он недолюбливал. С того самого раза, когда впервые увидел его в краковском замке Болеслава. – Князь будет огорчен, если Владимир не сдержит обещания. – Выпад Ильи чех пропустил мимо ушей. – И было бы неплохо, если бы ты, рыцарь, поспешил к своему князю и напомнил, что Болеслав его ждет. – Думаешь, у великого князя Владимира плохая память? – прищурился Илья. – Не злись, рыцарь, – примирительно произнес Горацек. – Я сейчас не голосом Болеслава говорю, а своим собственным. И говорю так, будто не ты сейчас предо мной, а твой отец или твой брат Богуслав. Говорю с тобой как с мужем умудренным. Вникаешь? Илья удивился. Но кивнул. Как скажете. Можно и в умудренного мужа поиграть. В перерывах между пирами и битвами. – Мало ли почему твой князь может забыть о своем обещании. В жизни всякое бывает, – продолжал чех. – А своего князя я знаю. Он очень разумен для своих лет, но всё же он немногим старше тебя, а потому наверняка обидится, если Владимир забудет о приглашении. Твой князь пришелся ему по душе… Тем больше будет обида. Надо ли нам с тобой, чтобы между Русью и Польшей возникла обида? Илье сразу вспомнились батины слова о том, что Болеслав может стать опаснейшим врагом, а потому… – Нет, не надо. – Ты выполнишь мою просьбу? – А ты уверен, что Болеслав меня отпустит? – Об этом я позабочусь, – заверил Горацек. – Завтра мы займем Детинец, а послезавтра отправляйся. Если не терять время и почаще менять лошадей, то на четвертый-пятый день ты увидишь своего князя. Глава 8 Гнезно. Честь и милость князя Болеслава Горацек не соврал: на следующий день Болеслав занял Детинец. Без боя. Ода с сыновьями и верными германцами беспрепятственно покинула Гнезно. В отличие от польских бояр и их людей. То есть эти тоже вознамерились отбыть из столицы по домам, где непременно начали бы пакостить Болеславу, но дружинники князя проворно отделили их от германцев и повязали. Ода было возмутилась, но Болеслав напомнил, что гарантировал неприкосновенность только мачехе, ее сыновьям и ее людям, то есть – германцам. А те, кого он взял под стражу, – не ее, а его подданные, и на них клятва не распространяется. Поскольку у Болеслава было куда больше воинов, протестом всё и ограничилось. Пленных же вывели на площадь перед Детинцем, где им было предложено выбрать: идти ли им прямо, то есть принести клятву верности молодому князю, или проследовать налево, где их ожидали палачи. Одлилен и Прзибивой, мятежные бояре, которых Илья видел на пиру, с гордостью отказались. Одлилен напомнил, что Болеслав дал им слово, что их жизням ничто не угрожает. Правда, речь шла только о вчерашнем пире, но ведь в клятве этого не прозвучало. Так что если Болеслав действительно такой хороший христианин, как утверждает, ему следует бояр немедленно отпустить. И их людей тоже, потому что даже если их люди и сделали что-то, неугодное Болеславу, то ответственность за них несут их господа. Болеслав задумался. Илья ожидал, что решительный князь плюнет на словесные уловки и отправит обоих на плаху. Тем более что и плахи, и палачи уже ожидали в готовности… Но Болеслав его удивил. – Верно, – сказал он очень серьезно. – Именно так я и сказал. И хорошо, что ты напомнил, боярин, о моей клятве и о Господе нашем, заповедовавшем прощать врагов и не отнимать их жизней. Илья поморщился, вспомнив Владимира, который после Крещения тоже не желал карать татей… Выходит, и этот – туда же. Толпа, внимавшая князю, зашумела. Кому-то пришлось по душе милосердие Болеслава, но большинству точно не понравилось. Оду здесь, в Гнезно, полагали чужой, равно как и поддержавших ее бояр. – «Не убий!» – сказано в Писании! – прогремел Болеслав. – И слово мое крепко! Но там же, в Писании, сказано: «Око за око!» Так что жизни я вам, бояре, оставлю, а вот глаза придется отдать! Одлилен с Прзибивоем дружно завопили, но на сей раз протесты не помогли. Отволокли к палачам и ослепили. – Жестоко, – пробормотал Маттах. – Лучше смерть. – А он молодец, Болеслав! – одобрительно пробасил Гудмунд. – Им бы еще руки отрубить и языки вырвать. Всем врагам наука будет. Но хватило и глаз. Воющих бояр оттащили в сторонку, а князь обратился к их людям, предложив простой выбор: пройти направо, где ждут священники со Святым Писанием, и принести клятву верности своему князю. Или проследовать налево, к палачам. Среди людей боярских наверняка было немало храбрых и верных, которые пошли бы на смерть ради чести. Но ослепнуть… Налево не повернул никто. Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее – А славно вышло, – похвалил Духарев, глядя на свежевозведенные стены, часть из которых была поднята на его средства. В частности, и новенькие дубовые ворота, усиленные железными стяжками, прочно сидящие меж десятиметровыми привратными башнями. Не хватало рва, но при таком расположении крепости он не обязателен. Тем более что осадных башен у степняков точно нет. – Божьими молитвами и нашими с тобой трудами, князь, – подольстился к Сергею Ивановичу наместник белгородский Грузило. Сообразительный муж. Он еще с первого знакомства догадался перед Сергеем Ивановичем спинку прогнуть. А может, Добрыня подсказал. Но результат налицо. Вложился в великокняжий проект Духарев заметно больше, чем планировал. И тем весьма ускорил строительство. И не в ущерб качеству. Не простой частокол окружил город, а настоящие стены, собранные из прочных, заполненных землей клетей. С просторным и крепким заборолом, прорезанным щелями-скважнями, из которых так удобно бить по нападающим или отталкивать лезущих наверх. А вот снизу, с земли, а уж тем более с берега реки поражать защитников куда как сложнее. Внутри тоже успели немного обустроиться, причем Духареву под строительство отвели лучшую часть. Земли хватило и на дома, и на склады, и на стойла для скота, и на гридницу с конюшней. Сам наместник устроился куда скромнее, а дружина его теснилась в длинном, сколоченном кое-как доме, который, впрочем, следующим летом намеревались перестроить в подобие Детинца, в который переселится и сам наместник. Но это следующим летом. Население же городское к осени перевалило за тысячу. А сколько еще обитало за стенами в посадах и близлежащих селах! Сейчас, правда, половина уехала. Купцы с челядью и мастера… Те, кто предпочел зимовать дома. Кто в Киеве, кто в Чернигове или Смоленске… Там, где веселее. Однако в случае набега людей в Белгороде вновь прибавится. В общем, народу-то много, а вот припасов – мизер. Год назад по окрестным селам прошлись степняки, и земля опустела. Этой весной засеяли немного, так что городские закрома почти пусты. Понятно, у каждого жителя имелся свой небольшой запас, но именно что небольшой. Зерно для сева обещал выделить великий князь в лице Добрыни. За пятую часть будущего урожая. А этой зимой подкормить город взялся Духарев. Он потом свое вернет. С земли, с торговли. Белгород обещал стать местом бойким. – Так что с обозом? – напомнил Грузило. – Скоро ль будет? – На днях, – пообещал Духарев. – Дороги подмерзли, так что первые припасы вот-вот придут. Я сам приму и тебе передам, под опись. Большой обоз, месяца на два точно хватит, а остальное подвезут, когда реки встанут. Не боись, Бортич, голодать не будете. Однако наместник всё равно глядел невесело. – Ну, говори, что гложет? – потребовал Сергей Иванович. – Вижу, опасаешься чего-то. Чего? – Копченые, – не стал таить Грузило. – Орды эти… – Так они вроде далеко стоят? Сергей Иванович знал от старшего сына, что одна из орд болтается близ уличских земель. А вторая? Надо бы уточнить. «Завтра велю Витмиду дозоры разослать», – подумал он. Не хватало еще, чтоб копченые их врасплох застали. Зачем тогда стены строили, спрашивается? – Ну, так что скажешь, Бортич? – Да не знаю я, – вздохнул наместник. – Вчера смерды с дальних хуторов прибежали. С пожитками. Вроде, кто-то совсем близко степняков видел. Даже скот бросили, так перепугались. – Вроде или видели? – Да не знаю я! – в сердцах выкрикнул наместник. – Плохо, что не знаешь, – укорил князь-воевода. – Я могу не знать, я только приехал, а ты – должен!