Промахнулся. Зарычав от боли и гнева, Илья припал к шее коня, помогая тому скакать против усилившегося ветра. По его щекам катились слезы. И от ветра, и от бессилия что-то изменить. Доблесть воина… – Ушли-и! – радостно закричал Рулав, когда погоня отстала. – Перу-ун! Остальные вразнобой подхватили его крик. Удача с ними! А Зарица… Ну, она же не одна из них. Тем более дочь разбойника и сама была такой же. Если бы не Илья, ее уже давно отправили бы за Кромку. Княжич спешился. Он был мрачней нынешнего хмурого неба. Единственная ниточка, размотав которую можно было добраться до Жерки, обрезана. Но еще больнее становилось, когда он думал об участи девушки. Попасть в лапы копченых он не пожелал бы даже самой злой разбойнице. А Зарица ведь не была законченной дрянью. Просто ее жизнь так сложилась. Не надо было ее с собой брать! Но прошлого не вернуть. Надо думать о будущем. Надо заставить себя думать о будущем. Думать о том, что по-настоящему важно. О поисках батюшки. * * * Зарица очнулась. Ее мутило, двоилось в глазах. «Что со мной?» – подумала она. Только что конь нес ее через степь, и вот она лежит на земле, в окружении неясных фигур, лиц которых никак не может разглядеть. Она попыталась проморгаться… И с трудом сдержала крик. Она попалась. Печенеги! Хотя нет, не все здесь печенеги. Есть и другие, явно словенской породы. Но выражения у всех одинаковые. Зарице захотелось зарыться в землю. Или умереть. Умереть… Умереть в бою! Зарица вскочила, выхватывая саблю… То есть ей показалось, что она вскочила. На самом деле она с трудом поднялась, с еще большим трудом, еле удерживаясь на ногах, вытянула из ножен клинок… Который у нее мгновенно вышибли. Толчок – и она падает навзничь. И словно по сигналу полтора десятка распаленных мужчин накидываются на нее, срывая одежду. Зарица хватается за кинжал, но его тут же отнимают. Жадные руки вцепляются в бедра, в грудь, рвут гашник, сдирая с девушки штаны… И всё заканчивается. Насильники отпрянули, как шарахаются шакалы от туши тарпана при появлении волков. Кто-то склонился над Зарицей. Лицо это двоится и расплывается, но в какой-то момент Зарице удается на мгновение сфокусировать взгляд и… – Матушка… – шепчет она и проваливается в беспамятство. Глава 28 Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Немногим ранее. Уловка мертвеца Они продержались три недели. Пустив на мясо не только всю домашнюю скотину, но и лошадей. Выбора не было. Всё равно фуража оставалось – чуть. Духарев оставил четырех коней (им сена хватало) на тот случай, если понадобится срочно послать за помощью. Люди белгородские держались на удивление спокойно. Никто не пытался устроить бунт. Вероятно, потому, что все видели: князь-воевода и его гридь кормятся так же, как все. Еще горожан немного поддержали два приказчика. Правда, не по своей воле. Холопы выдали их заначки, на которые можно было кормить полтысячи человек в течение нескольких дней. Заначки вскрыли, а приказчиков повесили. По законам военного времени и за нарушение распоряжения наместника. Сам Грузило не рискнул бы, но Духарев выдал ему документ, в котором было четко указано: сделано сие по его личному распоряжению. Жесткие меры оказались полезны. Тут же еще с десяток горожан приволокли содержимое своих схоронок. Но даже с этим подспорьем выиграть удалось от силы дней пять. При самых скромных размерах суточной пайки. Урезать ее еще Духарев не рискнул. И так еле-еле хватало для поддержания сил. А если защитники не смогут натянуть луки, то останется только перерезать себе глотки. А еще лучше выйти за стены и затеять последний бой. Духарев уже готовился к такому исходу, когда к воротам заявился очередной посол. Великий хан приглашал князь-воеводу для разговора. Ага, сейчас! Большой хан, однако, к беседе подготовился. Дабы Духарев чувствовал себя в безопасности, он предлагал шестерых заложников из числа своих ближайших родичей: четырех внуков и двоих сыновей. Не то чтобы Сергей Иванович считал, что это равная замена, но выбор у него и впрямь был невелик. Жить он будет только в том случае, если уговорит Курэя убраться восвояси. А так… днем позже, днем раньше… В конце концов, он неплохо пожил, и рискнуть собой ради сотен белгородцев… И он согласился. Выторговав право оставить при себе оружие. Тоже, конечно, искушение для большого хана. Оружие и бронь Сергея Ивановича можно было обменять по весу на удвоенное количество золота. Но, опять-таки, если город падет, оно всё равно достанется хану. А при оружии у него появляется возможность умереть не жертвой, а воином. А уж на полминуты полноценного боя его должно хватить. Заложников связали и оставили под стеной. Если что, их в два счета истыкают стрелами. А Духареву даже коня предоставили. И неплохого. Реку перешли без проблем. Ни дождей, ни снега давно не было, так что вода в самом глубоком месте не доставала коню до брюха. Через обширный печенежский лагерь к шатру большого хана Сергея Ивановича сопровождали элитные воины. Судя по экипировке. А сам ханский шатер оказался Духареву знаком. Походный шатер византийского полководца, магистра Варды Склира. Русы взяли его, когда разбили ромеев во Фракии. Святославу он нравился – легкий. Курэю же наверняка больше по вкусу то, что он целиком из раскрашенного китайского шелка. За годы, прошедшие со времен гибели Святослава на острове Хорса, шатер порядком обтрепался и уже не казался таким роскошным. Следовательно, хан поставил его не просто так, а чтобы напомнить Сергею Ивановичу: «Ты не забыл, что это я убил Святослава? Я и тебя… почти». Так и оказалось. – А, мертвец! Большой хан развалился на подушках с чашей в одной руке и плетью в другой. Плетью он постукивал по сапогу замершего рядом телохранителя. Еще один, массивный, ростом с Духарева, с обнаженной саблей, сопел сбоку. Пугал. – Там не было живых, на том острове, – сказал Курэй. – Вы все умерли. И ты тоже. Сказано было по-ромейски. Теперь Духарев уже не сомневался, что на Русь Курэй пошел не по собственной инициативе. Вернее, по собственной, но с подачи секретной службы Палатия. Языком своих нанимателей большой хан владел недурно. – Тебя это опечалит, хан, но я пока что не чувствую себя мертвым. – Сергей Иванович поискал взглядом, куда можно присесть, не нашел и уселся прямо на кошму. Это снижало возможности самообороны, но Духарев вдруг успокоился. Чуйка подсказывала: великий хан не собирается его убивать. Во всяком случае сразу. Курэю такое поведение гостя не понравилось. Плевать. Это игра не во взаимное уважение, а в «кто кого». И показывать слабину в начале разговора категорически нельзя. У горожан оставалось дня три от силы. Правда, в доме Духарева хранилась еще пара мешков муки и полупудовый бочонок меда. Кое-что он все-таки приберег. Однако, если разделить это на всех горожан, получится сущая ерунда. Потом – все. А если не делить, то они могут продержаться еще неделю. Но одной только собственной гридью стены всё равно не удержать. Единственный выход – убедить эту старую сволочь, что припасов в городе полно. – Живой, значит? Думаешь, возможность убить тебя еще один раз меня печалит? – Хан отхлебнул из чаши, рыгнул. В шатре завоняло скисшим молоком. – Сдай мне город, Серегей. Всё равно вас слишком мало, чтобы удержать его. – Что ж ты тогда его не берешь?