Гранин едва не силой усадил его в кресло и долго расспрашивал, как же он, без всяких картинок и образования, такую красоту научился мастерить. — Так сначала свистульки были… ложки да плошки, — отвечал Степан Архипов обстоятельно, — потом я птиц, да зверей, да цветы научился вырезать. А потом узоры сами собой стали вместе складываться. Одно начнешь, а другое само тянется. Саша Александровна вертелась тут же, прислушивалась с интересом, однако в разговор не вмешивалась, только переставляла безделушки на столе Мелехова. Стол тоже был удивительным — резным, расписным, с ажурным деревянным подстольем, похожим на легкое кружево. — И мастерскую откроешь? — спросил Гранин. — И учеников возьмешь? — И открою, барин, и возьму, — охотно согласился Архипов, — только ведь семья у меня, кормить надобно. — Это само собой, — согласился Гранин и отпустил Архипова, очень довольный таким приятным знакомством. — Денежную оплату у отца выправим, — тут же сказала Саша Александровна. — Пусть спокойно работает, — и нежно погладила завитушки на кресле. — А хорошо тут Мелехов устроился. Только что же он думал — мы никогда в усадьбу носа не сунем? — Всякая тварь к хорошему быстро привыкает, — вздохнул Гранин и потер шишку на голове. Потом он начал читать доходные тетради, да так и заснул над ними, а пробудился от лошадиного ржания на улице, громких голосов и смеха. Уже стемнело. Кто-то заботливо зажег во флигеле свечи, а Гранина укрыл овчинным тулупом. Трещали дрова в печи. Хлопнула дверь, быстрые шаги пролетели по комнатам, и атаман Лядов ворвался в конторку, впустив с улицы запах мороза и банный ароматный дым. — Вот вы где, — сказал он оживленно, сбросил с плеч лохматую лисью шубу и оседлал стул задом наперед. — Ну, Михаил Алексеевич, трещит голова? — Трещит, — согласился Гранин. — Оно всегда так, если по темечку схлопотать. А ведь Мелехов был вашим испытанием. Очень мне было любопытно, как быстро вы его на чистую воду выведете и как поступите после. — А как я мог поступить после? — Вступить с ним в долю, к примеру, — весело ответил Лядов. Гранин посмотрел на него с таким изумлением, что атаман и вовсе расхохотался. — Ну же, не надо так глазами-то лупать, — взмолился он, — всякое ведь и случается. Не такое уж и редкое явление. — Я к деньгам совершенно равнодушен, — честно признался Гранин. — Равнодушны, стало быть? К чему же вы стремитесь, Михаил Алексеевич? — К покою, Александр Васильевич. — Вот уж бесполезное желание! — Значит, вы знали, что Мелехов вас обманывает? — Давно догадывался, но никак руки до него не доходили. А тут Саша собралась в деревню, и я подумал — как же я ее этакому прохвосту отправлю? Без артиллерийской поддержки? — Незавидная из меня артиллерия, — с неловкостью заметил Гранин, — попался как лопух. — Попались, — согласился Лядов, — вы зачем к Мелехову-то ходили? Гранин помолчал, не зная, что ответить. Врать было неприятно, а правду говорить — страшно. — Поговорить хотел, — наконец произнес он скупо. Лядов, опасно раскачиваясь на стуле, некоторое время пристально на него смотрел, а потом улыбнулся: — Ну что же — спасибо за службу, Михаил Алексеевич. А я, пожалуй, пойду в баньке попарюсь. — Легкого пара, — с облегчением отозвался Гранин. Глава 11 С приездом отца в усадьбе стало шумно и весело. Все зачем-то носились из комнаты в комнату, заново перетряхивали перины, таскали подносы с пирогами, графины с квасом и морсом, бегали в амбар к денщику Гришке, который вызвался лично сторожить Мелехова, чтобы потом так же лично доставить его на северные заставы. Там, по словам отца, всяк или дохнет, или становится наконец человеком. Этакий самосуд был, по мнению Саши, не больно-то лучше каторги, но она и слова поперек не сказала. Хотя бы Михаила Алексеевича порка не огорчит. Управляющий отлеживался во флигеле, и Саша исподволь следила, чтобы его не слишком утомляли неумеренной заботой. А Шишкин даже дышать забыл, когда увидел жеребца Бисквита, которого отец выиграл в карты у Разумовского и с которым теперь не расставался. Услышав, что атаман собирается снова забрать Бисквита в столицу, чтобы «хоть зимой покрасоваться», старый вояка едва не заплакал. — Терпи, — шепнула ему Саша, — весной мы так или этак доставим жеребца в усадьбу. — В упряжь бы его, — исступленно забормотал Шишкин, едва не хватая атамана за руки. — Да ты спятил, — возмутился отец, — такую красу — в упряжь! — Обязательно, обязательно в упряжь, выносливость повышать. И попоны долой. И без кнута всенепременно. Лаской надо брать, Александр Васильевич, лаской! Приучать голубчика слова слушать… — Саша, забери его от меня, — взмолился отец. Марфа Марьяновна вывела лишившегося рассудка Шишкина вон, тихонько его увещевая. Отец раздраженно запустил пальцы в густые волосы, сбросил с пальцев перстни, потребовал анисовки, выпил и размягчился: — А он ведь еще за лошадьми отца ходил… Что ж, в упряжь — значит в упряжь. Не загубите мне жеребца за зиму? Саша взвизгнула и бросилась ему на шею: — Да Шишкин жеребцу свой дом отдаст и в свою постель уложит! — Будет, будет, — заворчал отец, не слишком-то уворачиваясь от объятий. — Ну же, Саша, скажи мне: не скучно тебе здесь? — Да мы еще и недели не прожили! — А сколько дел наворотили! Иные и за год столько не успевают. Он усадил Сашу рядом с собой, взял за руки, заглянул в лицо: — И чем же ты занята, егоза? — С утра слоняюсь по дому, после обеда — по саду, — засмеялась она. — Ну, не делайте такого лица. Сейчас начнется строительство конюшен и архиповской мастерской, а мы с Шишкиным и Михаилом Алексеевичем отправимся в вояж по заводчикам, подбирая себе племенных. А там и весна. — А Михаилу Алексеевичу зачем в вояж? Его дело — за стройкой смотреть. — Как можно не взять, он ведь уже десять книг по коневодству прочитал! Разве зря? — Как он тебе, Саша? — небрежно спросил отец. — Михаил Алексеевич? — также небрежно ответила она. — Обыкновенно. Совестливый вроде, старательный. Семеновича от чугунков спас, Аннушку завел. Вы пробовали уху? В ней даже перьев не плавало! Отец уехал через три дня, забрав с собой Мелехова и оставив Бисквита. Дом разом опустел, притих, потускнел. Саша махала вслед, пока аллея не опустела, а цокот копыт и скрип колес не стихли. Домашние, высыпавшие на проводы всей гурьбой, тут же разбрелись по делам, а она еще долго бродила туда-сюда по дорожке, усмиряя острую грусть из-за разлуки с отцом, беспричинно овладевшую ею. А ведь привыкла, привыкла к долгим разлукам — вольный атаман только зимой в городе жил, а потом до самой поздней осени ищи ветра в поле! И не всегда он брал с собой дочь, чем старше она становилась, тем реже и реже. Успокаивая себя тем, что если бы не мамина смерть, то Саша давно была бы выдана в другую семью и отца бы годами не видела, она воспряла духом и решительно направилась во флигель, куда уже несколько дней не казала носу. Михаил Алексеевич нашелся в конторке. Обложившись доходными тетрадями Мелехова, он увлеченно делал пометки и крикнул, не поднимая головы: — Груня, мне ничего не нужно! — Как удачно, что я с пустыми руками.