После этого все остальные слова утратили смысл, а сердце снова болело и тянуло, как перед приступом в Грозовой башне. Обещаниям канцлера Гранин ни на грош не верил, но слово старого атамана стоило куда дороже. Василий Никифорович залпом опустошил кружку молока, довольно крякнул, вытер усы и хитро прищурился: — Ты, брат, моей Саше признался в предательстве, а она тебя пощадила. Это не то, чему ее учили, знаешь ли, мой сын такой мягкотелости никогда не разделит. Да и меня удерживает от расправы только моя старость — многое я пережил и многое теперь понять способен. Опять же — от дуэлей моя Саша ради тебя отказалась. — Ради лекаря, — поправил Гранин бездумно, у него никак не получалось растолковать суть этой странной беседы. — И какая, к дьяволу, разница? Карлуша мерзавец, но не дурак! Для чего он отправил сюда именно тебя? Ты ведь даже молодой неопытной девице сбрехать не мог. Незавидный из тебя лазутчик, прямо скажем. — И для чего? — Он спрятал тебя на двадцать лет, а потом отряхнул, как дряхлую дерюгу от пыли, подлатал и зашвырнул в мою семью. Очень любопытно, — на лице Василия Никифоровича отразился юношеский азарт. — Ох, хитер Карлуша, но я тоже не лыком шит! Этот клубок всенепременно распутаю. Казалось, Лядов даже помолодел от нетерпения снова ввязаться в драку. Старые враги что старые влюбленные — жить друг без друга не могут. Гранин устало потер виски — сказывались и бессонная ночь, и слишком много сильных переживаний, и общая тревожность, давно терзавшая его. Казалось, что исповедь принесет облегчение, — но она принесла только еще больше загадок. — Я бы никогда… — произнес он мучительно, стыдно, запоздало разобравшись в недомолвках Василия Никифоровича, — не осмелился… не помыслил даже! Между мной и Александрой Александровной пропасть. И ложь, и сорок лет, и моя семья, и все прочее… — Ну так отдай лишнее черту, — невозмутимо ответствовал старый атаман. — Зачем таскать такую ношу, если ее можно сбросить? Твое прошлое тянет тебя назад. В груди будто надломилось, и в глазах потемнело. Отказаться от памяти о сыновьях? О жене? О матери? О травах и нужных словах? Что же тогда останется? Вспыхнули воспоминания о мокрых от слез губах под ладонью, кончиках пальцев на щеках, вспыхнули — и погасли. Гранин умер бы за Сашу Александровну, но не мог похоронить всего себя — живьем. — Вы не о том говорите, — выдохнул он упрямо. — Я ни за что не позволю себе связать Сашу Александровну обязательствами перед лекарем. Она должна быть свободна в своем выборе. — Экий ты совестливый, брат, — протянул Василий Никифорович с неким удивлением. — Я свою Варвару Афанасьевну из княжеского терема умыкнул и в степи приволок, и никаких угрызений. Любовь себялюбива и отчаянна, а у тебя просто кишка тонка. Это и к лучшему — моя Саша заслуживает человека, который будет добиваться ее бесстрашно и упорно. Значит, померещилось мне пустое, оно и ладно. Расскажи-ка лучше про прохвоста Мелехова — Сашка, бестолочь, совершенно забросил поместье. И до самого обеда Василий Никифорович разбирался с гроссбухами, оставленными вороватым приказчиком, а после отправился в деревню «к своим солдатушкам». — Ну теперь только к утру принесут, — заметила Марфа Марьяновна, внимательно следившая за тем, как Семенович чистит снег на подъездной аллее. — И чего вы тут мерзнете? — спросил Гранин, который с большим облегчением проводил Василия Никифоровича до околицы и вернулся обратно. Марфа Марьяновна поплотнее запахнулась в знакомый овечий тулуп — именно в нем была Саша Александровна ночью, когда Гранин нес ее, беспамятную, во флигель. — Егоза-то наша совсем взбеленилась, — доверительно известила кормилица, — а тебя, барин, она с раннего утра звала, да ты с Василием Никифоровичем заперся. Ступай, ступай, голубчик, — и она размашисто его перекрестила. Гранин с некоторой опаской взглянул на усадьбу, казавшуюся с улицы тихой и мирной, вздохнул и пошел к взбеленившейся егозе. Разговор со старым атаманом взбултыхнул его душу, и сохранять невозмутимость было непросто. Непрошеные, ненужные ростки слепых неурочных желаний пробивались сквозь пересохшую, очерствевшую корку, покрывшую его душу много лет назад. Саша Александровна, против обыкновения затянутая в корсет и облаченная в нарядное платье, сменила небрежную косу на фривольные кудри. Гранина она встретила недовольной гримаской. — Явились, — произнесла холодно, — да неужели! А мы с Ани уж и не чаяли. — Простите, — спокойно ответил он, приглядываясь к ней и гадая о причинах столь разительных перемен. Саша Александровна была вспыльчивой, но не надменной, сейчас же от нее веяло вековой мерзлотой. — Кажется, мы собирались пошить мне костюм для верховой езды, а вместо этого вы где-то прячетесь от своих обязательств. Мне пришлось объяснять, какой наряд нужен, без вашей помощи. Так что не обессудьте, если выйдет не то. — Меня задержал Василий Никифорович. — Ах, все равно, — она прошлась по передней, взяла со столика стопку писем. — Папа прислал из столицы ответы на наши лошадиные запросы. Извольте прочесть мне их вслух. — Саша! — укоризненно вмешалась Изабелла Наумовна, откладывая книгу, с которой устроилась у окна. — Ты ведешь себя как сумасбродная помещица. Кажется, тебя научили грамоте! — У меня от этих каракулей глаз дергается, — отрезала Саша Александровна. Гранин без возражений забрал у нее письма, при этом она подала их вытянутой рукой, словно боялась обжечься. Он склонил голову, заглядывая в мятежные черные глаза, молчаливо спрашивая, что же случилось, и Саша Александровна резко отвернулась. Неужели он обидел ее ночью? Ведь ни словом, ни жестом не намеревался показаться слишком вольным, но, кажется, не вышло. Ровно читая описания разводных кобыл, Гранин то и дело ловил на себе пристальные взгляды Изабеллы Наумовны, а вот Саша Александровна косилась в окно, раздраженно крутила перстни на пальцах, притоптывала туфлей, а в его сторону не смотрела вовсе. — Что же, мне все ясно, — заключила она, когда последнее письмо было отложено, — значит, после святок мы едем к Винокурову и Клавдееву, а у остальных ничего занимательного. — Зимой? — немедленно вмешалась Изабелла Наумовна. — Да ведь дорога неблизкая! — Так и что, — Саша Александровна задрала подбородок повыше, — торчать здесь безвылазно до самого лета? — Воля твоя, но я никуда не поеду! — Воля ваша, вот и покрывайтесь здесь мхом, — и Саша Александровна стремительно покинула комнату. — А вы, — Изабелла Наумовна подозрительно уставилась на Гранина, — извольте объясниться! Откуда вдруг корсеты и новые наряды? — Не могу знать, — отступая назад, пробормотал он, — возможно, это связано с визитом к графу Плахову. — К Плахову! — вскричала гувернантка восторженно. — Да неужто Саша взялась за ум? Ушам не верю! А я-то решила, что она совсем спятила здесь от скуки. Гранин едва не рассмеялся, в последний миг только почтительно склонил голову, откланиваясь. Скука! Кому-то в этом имении скучно! На кого-то в этом имении не нападают черти по ночам, а при свете дня — рассерженные барышни. Оставив Изабеллу Наумовну предаваться мечтам о графском сватовстве, Гранин отправился на поиски Саши Александровны и нашел ее в малой гостиной. Она грустно гладила одну из шпаг, появившихся здесь вместе со старым атаманом. — Я, — начал было Гранин, разом охрипнув от ее печали, — пришел извиниться. Если я обидел вас чем-то… — Вы? Обидели? — она вызывающе рассмеялась. — Ну что вы, Михаил Алексеевич, разве можно. Вы же просто… обратились в каменное изваяние. Очень благоразумно с вашей стороны, — поспешно заверила его Саша Александровна, снова отворачиваясь, — и очень своевременно. На меня как раз нашла какая-то нелепая блажь, и… — Да посмотрите же на меня, — перебил ее Гранин, — невыносимо, что я вижу лишь ваш затылок. — Чем это вас не устраивает мой затылок? — немедленно возмутилась она, но все же бросила на него короткий, осторожный взгляд. И вдруг испугалась: — Господи, да вы и правда не в себе. Что такое? Это мой дед испортил вам настроение? Не принимайте близко к сердцу, мы, Лядовы, бываем невыносимыми. — Ваш дед тут вовсе ни при чем, — с невыразимым облегчением улыбнулся Гранин, обрадовавшись, что Саша Александровна снова стала похожа на саму себя, а ее морозный покров начал подтаивать. И она невольно улыбнулась ответ, будто в речном отражении. — А хотите, мы вам ледяную горку в саду зальем, пока вы весь дом не разнесли. — Я же не ребенок, — немедленно вспылила Саша Александровна, оскорбленно поджала губы, а потом тряхнула головой: — А впрочем, заливайте, коли охота. Подите сюда, расскажите, чего дед от вас хотел. — Дела усадьбы, — уклончиво откликнулся он, — письма-то ответные писать будем? — Будем, — Саша Александровна снова погладила шпагу и отняла от нее руку. Посмотрела пронзительно и ясно, не пряча более глаз: — Что же с вами еще-то делать! Только писанину и разводить. И упрек в ее голосе был настолько очевиден, что даже Гранин его поймал и смутился. Глава 19 Дед пробыл в усадьбе неделю, и каждое утро Саша в охотку просыпалась рано утром и спешила навстречу новому дню — так ей нравилась суета, которая царила вокруг. Правда, к ее вящему огорчению, Василию Никифоровичу ни в какую не сиделось на месте. То он вместе с Михаилом Алексеевичем впрягался самолично камни таскать для будущей конюшни, то пропадал среди крестьян и старых служивых, то его уносило в лес на охоту. А однажды под утро он вернулся от цыган с пестрым платком поверх шубы и на неказистом палевом жеребце. — Продул я нашу Красавицу, — громогласно и безо всякого огорчения объявил он, передавая Марфе Марьяновне полушубок.