— И действительно, Василий Никифорович, открыть бы больничку да школу… мне ведь и сруба деревянного хватит, а земли у вас вдосталь. — Свалился бессребреник на мою голову, — проворчал дед, но уже сдаваясь, смиряясь. — Пустишь нас по миру — голову откручу! А сруб свой ставь, нехитрое дело. Только это зимой время на всякие глупости есть, а наступит весна — невпроворот дел у управляющего имением. — Я успею, — заверил его Михаил Алексеевич с легкой улыбкой. — Посмотрим, посмотрим, языком чесать все горазды! Саша поставила стакан на пол и прильнула к дедовской груди, ластясь, подлизываясь. — Миленький мой, любименький, — заворковала она нежно, — зато будут вам наследники, как вы и хотели! Видите, как послушна ваша внучка, как заботлива! Стоило вам приказать — и я мигом исполнять бросилась, лишь бы вам в радость… — Ой лиса, — однако он не стал отталкивать ее, прижал к себе покрепче, погладил по спине, — Патрикеевна! Нет с тобой сладу, Саша, одна ты у нас с сыном радость, вот и балована, вот и перелюблена. — А кому еще меня любить? Мамы нет, другой дед угробить норовит! Только вы с папой, да вот Михаил Алексеевич теперича… — Ты этого мерзавца дедом не смей называть, — тут же посуровел старый атаман. — Карлуша тебе душегуб, а не родная кровь! — Один ты у меня, один, — тут же согласилась Саша, — самый добрый, самый хороший! Тут он засмеялся, махнул на нее рукой и предложил Михаилу Алексеевичу выпить анисовки, раз уж такое дело. На бал Саша не стала возвращаться, переоделась в ночное да и забралась в постель в своей комнатке. Только отправила Михаила Алексеевича подглядеть, как там Изабелла Наумовна. «Пляшет с Александром Васильевичем», — доложил он слегка заплетающимся голосом и отправился далее пить с ее дедом. На том Саша и успокоилась. Дом сотрясался от менуэтов и полонезов, а она лежала и дремала, и все мерещились ей всякие ужасы. А если папенька к барьеру Михаила Алексеевича пригласит? А если ударит? А если сошлет на рудники? С дедом-то едва-едва удалось совладать, а тот хоть мечтал о ее замужестве! Надобно предупредить Михаила Алексеевича, чтобы один к отцу и не думал соваться, успела подумать Саша и забылась тревожным сном. А проснулась от шепота Изабеллы Наумовны: — Саша, Саша, ну хватить тебе дрыхнуть сурком! Взволнованная, пританцовывающая гувернантка в неверном утреннем свете казалась сотканной из теней. — Беллочка Наумовна, — простонала Саша, раздирая глаза, — вы еще не ложились! Подите сюда, я вас расшнурую, бедная вы моя, бедная, поди на ногах еле стоите. Она спрыгнула на холодный пол, повернула гувернантку спиной к себе. — Мы танцевали, Саша, ах, как мы танцевали! Александр Васильевич всем представлял меня как маркизу де Ламонд, прибывшую в столицу исключительно на святки. Мол, решила посмотреть на варварские обычаи… Это было так весело, Саша, — перестать быть гувернанткой-невидимкой! Саша не спешила разделять эти восторги. Она знала отца — он любил розыгрыши и шутки. Представить гувернантку высшему обществу как иноземную аристократку могло показаться ему крайне забавным, но думал ли он в эту ночь о чувствах Изабеллы Наумовны? И пока та без устали рассказывала про бал, Саша молча помогла ей снять платье, избавила от корсета, заставила забраться под одеяло и принялась вытаскивать шпильки из волос. Сожаления и опасения теснились в ее голове. Ну почему Саша снова была так безрассудна? Разумно ли было подвергать Изабеллу Наумовну таким потрясениям? Каково ей будет, когда праздничный чад развеется и придет время возвращаться на свое место? Ах, папенька, беззаботный повеса, ах, чего тебе стоило быть немножечко человечнее? Впрочем, пыталась утешить себя Саша, возможно, у бедняжки откроются глаза и она поймет, сколь безнадежно ее увлечение? Отринет его и сможет жить, не тоскуя о невозможном? А сама Саша так сумела бы? Или все равно верила бы в лучшее, невзирая ни на что? Вздохнув, она обняла покрепче Изабеллу Наумовну и уснула под ее горячечный счастливый шепот. На следующий день все встали поздно. Слуги уже убрали дом, проветрили комнаты, выкинули разбитый фарфор, и о вчерашнем приеме более ничего не напоминало. Саша надела одно из своих стареньких платьев, сама заплела косу и едва добудилась Изабеллу Наумовну. — Ну же, голубушка, завтракать пора, — приговаривала она, тормоша гувернантку, — этак вы все на свете проспите! Кряхтя и постанывая — наплясалась, милая, — Изабелла Наумовна с трудом рассталась с одеялом. За столом дед и Михаил Алексеевич маялись с одинаково похмельным видом. — А где папа? — спросила Саша. — Не вставал еще? — Тю! — ухмыльнулся дед. — Не ложился! Спозаранку умчался к графине Крамской в имение на охоту и прочие забавы. И что он нашел в этой вдовице, не пойму я, однако уже второй месяц обхаживает, авось остепенится, подлец. — Что-то мне дурно стало, — пролепетала Изабелла Наумовна и поспешно вышла из столовой. Саша только руками всплеснула и помчалась догонять страдалицу. Битый час ушел на то, чтобы уговорить Изабеллу Наумовну остаться в доме Лядовых, — та рвалась прочь куда глаза глядят, начать все заново, в другой семье. И Саша юлила, обещала начать читать книжки, заверяла, что без своей гувернантки она и вовсе отобьется от рук, потеряет всякие представления о приличиях, лезла целоваться и обниматься. А потом они с Михаилом Алексеевичем торопливо усадили Изабеллу Наумовну в экипаж и отбыли в усадьбу, пока гувернантка не сбежала. При этом Михаил Алексеевич что-то быстро пообещал деду, да только Саша не услышала. В экипаже несчастная быстро уснула, изможденная бурной ночью и утренними потрясениями. И Саша наконец получила возможность спокойно поговорить с Михаилом Алексеевичем, без бдительной заботы Марфы Марьяновны: — Что вы сказали деду напоследок? — Что приеду через неделю поговорить с Александром Васильевичем. — Я с вами, — немедленно объявила Саша. Он улыбнулся — легко, светло, и у нее сразу все в груди потеплело. — Саша Александровна, — мягко заговорил Михаил Алексеевич, — вы считаете меня простаком, знаю… Она было попыталась возразить, но он наклонился вперед и взял ее за руку, отчего всякие мысли быстро вылетели из Сашиной головы, будто кто-то заслонку открыл. — Из тех недотеп, что подставляют вторую щеку, — тут он снова улыбнулся безо всякого огорчения. — Но я бы ни за что на свете не отступился от данного вам слова. Я никогда не откажусь от вас, разве что вы сами об этом попросите. Поэтому на самом деле Василий Никифорович не ставил меня перед выбором — не из чего там было выбирать. Однако это признание, вопреки ожиданиям, вовсе не обрадовало Сашу. — Между долгом и своими желаниями вы всегда выбираете долг, правда? — спросила она грустно. — Но я не хочу быть вашим долгом! Он стянул с ее руки рукавицу и невесомо поцеловал кончики пальцев. — Ну какой же вы долг, Саша Александровна, — произнес укоризненно, — одна сплошная радость. — Оставим это, — взмолилась она, краснея. — Я мечтаю о вас так страстно, что это совершенно неприлично в моем возрасте, — признался Михаил Алексеевич с безыскусной неловкой честностью. — Господи, ну как можно такое говорить! — и Саша поспешно отвернулась к окну, кусая губы. Ей хотелось смеяться безо всякой причины, броситься ему на шею и сбежать на другой конец света. Все сразу! — Я поклялся Василию Никифоровичу, что не позволю себе ничего лишнего и что всенепременно поговорю с Александром Васильевичем, как только тот вернется с охоты. Поэтому вам лучше будет остаться в усадьбе, чтобы не создалось ощущение, будто я только и прячусь за вашими юбками. — Глупости какие, — возмутилась Саша. — Пусть глупости, — согласился он, — но как же вашему отцу решиться отдать дочь человеку, который даже руки ее попросить не может в одиночку? — Мы вернемся к этому позже, — увильнула Саша, мысленно поклявшись себе, что не бывать такому. — О чем вы говорили с дедом до того, как я столь лихо, по-гусарски, ворвалась в комнату? — Канцлер заболел, — подумав, сообщил Михаил Алексеевич. — Кто-то отравил его при дворе.