Приличная особа, вдова, без маленьких детей, примет на воспитание или усыновит ребенка любого пола. * * * За небольшое вознаграждение подательница сего объявления обеспечит ребенку уютный дом и родительскую заботу; детей старше десяти лет не предлагать. * * * УСЛОВИЯ 5 шил. в неделю, усыновление младенцев до трех месяцев — 13 фунтов. Я не сразу поняла, почему младенцы до трех месяцев заслуживают отдельного упоминания, но у нас была девочка постарше, которая знала всего понемножку, и от нее я услышала, что миссис Мак и раньше усыновляла младенцев. Лили Миллингтон, так ее звали, рассказала мне про малыша Дэвида, и про малютку Бесси, и про близнецов, чьих имен никто уже не помнил. Как ни печально, все они оказались хилыми и скоро умерли. Я сразу решила, что миссис Мак просто ужасно не везет, и тут же поделилась этой мыслью с Лили Миллингтон, но та приподняла брови и ответила, что везение — или невезение — тут совершенно ни при чем. Миссис Мак заявила, что взяла меня к себе только из расположения к отцу и Иеремии, которого, как выяснилось, хорошо знала; на меня у нее были особые виды, и она была уверена, что я ее не подведу. И вообще, добавляла она, устремив на меня суровый взгляд, мой папа лично заверил ее, что я девочка хорошая, которая всегда делает то, что велят, и не заставит отца краснеть из-за своего непослушания. — Ты ведь хорошая девочка, скажи? — спросила она меня. — Твой папа не ошибся? Я сказала, что да, я хорошая. Дело в том, продолжила она, что в ее доме нахлебников нет, каждый зарабатывает себе на пропитание как может. А все, что я заработаю сверх того, она будет отсылать в Америку, моему отцу, чтобы помочь ему поскорее встать на ноги. — Чтобы он поскорее послал за мной? — Да, — подтвердила она и взмахнула рукой. — Вот именно. Чтобы он послал за тобой как можно скорее. Лили Миллингтон расхохоталась, когда я сказала ей, что у миссис Мак есть на меня виды. — О да, к делу она тебя пристроит, даже не сомневайся. Уж чего-чего, а изобретательности ей не занимать, нашей миссис Мак, да и от своего фунта мяса в день она тоже не готова отказаться. — А потом я поеду в Америку, к папе. Каждый раз, когда я произносила эти слова, Лили ерошила мне волосы точно так же, как это делал отец. Как было не полюбить ее, хотя бы только за это? — Вот как, куколка? — говорила она и прибавляла: — То-то у вас все будет расчудесно. — А если бывала в особенно веселом настроении, спрашивала: — А для меня в твоем чемоданчике местечка не найдется? Ее папаша был «негодником», заявила она, без него только лучше. Зато мать была актрисой («Ну, можно и так сказать», — фыркала миссис Мак всякий раз, когда это слышала), и сама Лили, когда была помладше, на Рождество всегда участвовала в постановках. — «Газовые феечки», вот как нас называли. Потому что мы были у самой рампы и на нас светили желтым. Я легко могла представить себе Лили и феей, и актрисой, которой она собиралась стать. — Я буду актрисой-антрепренером, как Элиза Вестрис или Сара Лейн, — обычно говорила она и проходила по кухне, подняв подбородок и широко, по-кукольному, расставив руки. Миссис Мак, когда оказывалась поблизости, никогда не упускала возможности запустить в нее через всю кухню мокрым полотенцем и прикрикнуть: — А ну-ка, перемой лучше посуду да расставь по полкам! И не забывай, с какого боку твой кусок хлеба маслом намазан. Лили Миллингтон обладала острым язычком и горячим нравом, а еще — настоящим талантом вызывать гнев миссис Мак, но при этом была веселой и сметливой девочкой. В те первые недели после беспамятства в комнатах над птичьей лавкой в Севен-Дайелз она стала для меня настоящим спасением. Рядом с ней жизнь казалась не такой мрачной. Лили Миллингтон придавала мне отваги. Мне кажется, не будь рядом ее, отсутствие отца просто убило бы меня, ведь я так привыкла быть дочерью часовщика, что без него даже не знала, кто я такая. Странная, однако, штука — человеческий инстинкт самосохранения. Живя у миссис Мак, я не раз воочию наблюдала, как людей приучали терпеть нестерпимое. Да я и сама обучилась этому искусству. Лили Миллингтон взяла меня под свое крыло, и дело пошло. Миссис Мак сказала чистую правду: в ее доме каждый сам зарабатывал себе на кусок хлеба. Но мне, в соответствии с природой ее «особых» видов на меня, была предоставлена короткая начальная передышка. — Оглядишься у нас чуток, попривыкнешь, — сказала она, со значением кивая Капитану. — А я пока все подготовлю. Пока шла подготовка, я старалась как можно реже попадаться на глаза хозяйке. Для женщины, которая брала на воспитание детей, миссис Мак не особенно их любила и то и дело громко обещала, что не пожалеет ремня для всякого, кто будет «вертеться у нее под ногами». Дни тянулись долго, а уголков, где можно было спрятаться от миссис Мак, в доме оказалось не так много, и поэтому я увязывалась за Лили Миллингтон, когда та выходила по утрам на работу. Сначала это пришлось ей не по вкусу: она боялась, как бы из-за меня ее не «сцапали». Но потом смирилась и со вздохом сказала, что должен ведь кто-то показать мне, зеленой, что к чему в нашем ремесле, а не то я сразу попадусь, как только пойду на дело. На улицах тогда царил настоящий хаос: по мостовым гремели пестрые экипажи и тяжелые омнибусы на конной тяге; на рынок в Лиденхолл везли уток и поросят; продавцы всевозможной еды — тушеных бараньих ножек, маринованных улиток, пирогов с угрем — громогласно расхваливали свой товар на каждом углу. Дальше к югу тянулись темные, мощенные булыжником переулки Ковент-Гардена, приводившие нас на рыночную площадь, где лоточники, предлагавшие снедь вразнос, выстраивались в очереди к телегам фермеров, носильщики перетаскивали на головах целые пирамиды корзин с овощами и фруктами, и всюду сновали бродячие торговцы с птицами и змеями, щетками и метелками, Библиями и балладами, дольками ананаса ценой в пенни, фарфоровыми фигурками, связками лука, тростями и живыми гусями. Вскоре я стала узнавать завсегдатаев рынка в лицо, а Лили Миллингтон позаботилась о том, чтобы и они меня запомнили. Моим любимцем стал фокусник-француз, который каждый второй день давал представления на южном углу рынка, ближайшем к Стрэнду. За его спиной был прилавок, с которого фермеры продавали яйца, крупные и свежие, так что вокруг постоянно толкался народ, и недостатка в зрителях у фокусника не было. Меня особенно привлекла его внешность: он был высок и строен, а цилиндр и узкие брюки-трубы подчеркивали изящество фигуры; он носил фрак и жилет, над щегольской темной эспаньолкой вились аккуратно подстриженные и подкрученные усики. Он работал молча, выразительно поглядывая темными глазами, которые казались еще больше оттого, что были подведены угольным карандашом, а монеты тем временем исчезали со стола и потом находились в шарфах и чепцах зевак. Еще он умел вынимать из карманов кошельки и незаметно снимать украшения со зрителей, не знавших, возмущаться или радоваться, когда обнаруживали свои ценности в руках этого экзотического чужака. — Ты видела, Лили? — воскликнула я, когда впервые стала свидетельницей того, как он вытащил монету из-за уха какого-то ребенка. — Магия! Но Лили Миллингтон только вцепилась зубами в морковку, которую взяла неизвестно где, и велела мне в следующий раз смотреть лучше. — Иллюзия, — сказала она, перебрасывая длинную косу через плечо. — Магия — это для тех, кто может ее себе позволить, то есть не для таких, как мы. Я еще только начинала понимать, кто такие «мы» и чем зарабатывала себе на хлеб Лили Миллингтон и другие. Но что бы они ни делали, мастерства им было не занимать, это я знала точно. В основном «работа» сводилась к многочасовым блужданиям по улицам. Время от времени, приказав мне ждать, Лили ныряла в толпу и вскоре выныривала из нее. А иногда начиналась погоня: раскрасневшиеся, мы бежали, не знаю от кого, петляли по лабиринтам переулков, запруженных товарами и людьми. Но бывало и по-другому. В такие дни, стоило нам выйти за двери дома миссис Мак, Лили Миллингтон становилась пугливой и походила на тощую задиристую кошку, не очень-то доверяющую людям. Она находила на рынке уголок, где оставляла меня, наказывая не отлучаться и ждать ее. — Никуда не уходи, слышишь? И ни с кем не говори, ясно? Лили скоро за тобой придет. Куда в таких случаях отправлялась Лили, я не знаю, но отсутствовала она дольше обычного, а возвращалась с угрюмым и замкнутым видом. Именно в такой день ко мне впервые подошел человек в черном. Я ждала Лили уже целую вечность — так мне, по крайней мере, казалось — и, устав стоять, покинула уголок, где она меня оставила, подошла к кирпичной стене и присела, опершись на нее спиной. Я так засмотрелась на девочку-цветочницу, которая продавала розы, что увидела человека в черном пальто только тогда, когда он подошел и остановился прямо напротив меня. От его голоса я вздрогнула. — Так-так, кто это тут у нас? — Он нагнулся, взял меня ладонью под подбородок и повернул к себе лицом, не прерывая внимательного осмотра. — Как тебя зовут, девочка? И кто твой отец? Я уже открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг, откуда ни возьмись, выскочила Лили и встала между нами. — Вот ты где, — сказала она, вцепляясь своими худыми, но сильными пальцами мне в руку, — а я тебя по всему рынку ищу. Ма уже купила яйца, ждет нас. Пора нести их домой. Я и глазом моргнуть не успела, а она уже тащила меня за собой, петляя по переулкам. Но, немного не дойдя до Севен-Дайелз, остановилась. И развернула меня к себе: на щеках у нее горели два красных пятна. — Ты ему что-нибудь сказала? — спросила она меня. — Тому типу? Я потрясла головой. — Точно? — Он только хотел знать, как меня зовут. — Ты ему сказала? Я опять потрясла головой. Она положила обе ладони мне на плечи, которые еще ходили ходуном от быстрого и долгого бега. — Никому и никогда не говори, как тебя зовут на самом деле, слышишь меня, Берди? Никогда. Особенно ему. — Почему? — Это опасно. Здесь нельзя называть свое имя. Когда ты выбираешься отсюда, тебе надо становиться кем-нибудь другим, иначе никак. — Как в фокусе? — Точно. А потом она рассказала мне про работный дом и про то, что человек в черном пришел оттуда. — Если узнают правду о том, кто ты такая, Берди, тебя запрут в работном доме и больше никуда не выпустят. А там люди только и делают, что работают, пока пальцы в кровь не сотрут, и за малейшую провинность их порют. Миссис Мак тоже, конечно, не сахар, но там с такими, как мы, случаются вещи и похуже. Одной девочке велели подмести пол. Она подмела, но оставила пятнышко грязи, тогда ее раздели догола и избили до синяков палкой от метлы. А какого-то паренька сунули в мешок и подвесили на стропилах за то, что он в постель писал. Набегающие слезы уже жгли мне глаза, и Лили подобрела. — Ну ладно. Закрывай свою водокачку, пока я сама тебя не вздула. Но обещай, что ты никогда и никому не назовешь своего настоящего имени. Я дала торжественную клятву, которая пришлась ей по вкусу. — Хорошо. — Она кивнула. — Пошли домой.