— Ошибаешься, — шипит мне в лицо. — Все, что связанно с моим ребенком — мое дело! И если ты посмеешь ему навредить, клянусь, — выдыхает и на полном серьезе продолжает, — я убью тебя, Пчелка. И от того больнее, что он до сих пор использует мое детское прозвище. Будто ничего не изменилось. Будто я все еще маленькая Пчелка Майя, а он дядя Леша, который на каждый праздник присылает нам с братом подарки и неизменно дарит мне цветы при каждой встрече. Единственный. У меня в глазах слезы собираются. Как же я его любила… Дверь в кабинет открывается: — Барышня, долго вас ждать?! — Она не идет, — отвечает за меня мерзавец. — Спасите меня, — шепчу я, бросая умоляющий взгляд на женщину. — Он — тот, о ком я вам только что говорила! — Семейные разборки — не мой профиль! — она хлопает дверью. Я с отчаянием возвращаю взгляд глаза в глаза самой большой опасности в моей жизни. Самой большой ошибке. — Дядь Леш, — шепчу я сквозь слезы. — Ну отпустите вы меня, умоляю… Вижу, как взгляд его темных глаз смягчается. И рука в моих волосах тяжелеет. Он проводит костяшками пальцев по моему подбородку, собирая мои слезы. — Не могу, Пчелка, — хрипит он. — Я обещал твоему отцу, что позабочусь о тебе. — Ненавижу! — шиплю я. — Да как у вас язык поворачивается приплетать сюда моего отца! После всего… Чудовище! Отпустите меня! Вы не имеете права ко мне прикасаться! Его лицо опять становится непроницаемым. Он снова встряхивает меня за волосы. Грубо притягивает к себе за талию, вжимая в свое тело, явно демонстрируя кто здесь хозяин: — Еще как имею! И буду прикасаться! Ведь матерью моего ребенка может быть только… моя жена! — Ч-что? — меня еще сильнее колотит. Голова кружится. Ноги подкашиваются. — Хочешь ты того или нет, мы сейчас едем в ЗАГС. — Я отказываюсь! — Вне зависимости от твоего ответа, нас поженят, — безразлично отвечает он. — Я бы мог провернуть все и без тебя. Но решил, что ты захочешь присутствовать на собственной свадьбе. — Ублюдок! Я никуда не пойду! Только через мой труп… Мои ноги вдруг отрываются от пола, и я оказываюсь в руках мерзавца: — Труп не может выносить для меня потомство, — холодно заявляет он, направляясь к входной двери со мной на руках. — Ребят, вещи для моей жены готовы? Его охранники кивают и накрывают меня белоснежной шубкой: — Это не мое! — протестую я. — Теперь твое, — продавливает меня Мансуров. — Моя жена не может ходить в потасканном пуховике. — Если беспокоитесь о репутации, то для начала не стоит красть людей среди бела дня! — Не угадала, — он слегка заворачивает меня в шубу. — Я вовсе не о репутации беспокоюсь. Его ребята открывают перед нами двери женской консультации, и мы выходим на мороз. Икаю от слез. Прячу голову под белый мех и уношусь воспоминаниями в тот раз, когда ему тоже не угодил мой внешний вид. — Ну здравствуй, дружище! — папа горячо обнимает своего давнего друга. — Спасибо, что пригласил! — Хотел убедиться, что ты меня понял в прошлый раз, — холодно отзывается Мансуров. Папа серьезнеет. Весь подбирается. Прочищает горло: — Мне казалось мы уже все обсудили, Лех. Мне не нравится воцарившаяся атмосфера. И кажется я понимаю, о чем они. Дело в том, что отец должен своему другу кругленькую сумму денег. И в прошлый раз, встретившись в мой день рождения они даже подрались из-за этого. Я собственными ушами слышала, как Мансуров угрожал отцу. Но на утро они вроде помирились, и я понадеялась, что это была стычка по-пьяне. Но сейчас это напряжение… — Дядь Леш, — встреваю я нерешительно, пожалуй, впервые в жизни решившись заговорить с ним первая, — у в-вас такой дом красивый. Он наконец замечает меня у папиного плеча. Уголок его губ дергается в ухмылке: — Тебе нравится? Киваю уверенно: — Только страшно представить, как же его убирать такой большой. В понедельник начал к воскресенью закончил, и начинай сначала? — смеюсь я. — Для этого прислуга есть, — оживляется папа. — Иначе с таким дворцом и не справиться. Вот это да, Леха! Это ты себе отгрохал хоромы, конечно! Пока отец изучает «хоромы», я как обычно глаз не могу оторвать от их владельца. Он как всегда… бог. — И кто все эти люди? — заговорщически шепчет папа, кивая на кучу машин на парковке. — Друзья. Коллеги. Партнеры, — пожимает плечами Мансуров. — Иди знакомься. Может связями полезными обзаведешься. Папа шагает к дому первый. А его друг смеряет меня строгим взглядом. Фокусируется на моих сапожках на невысоком каблуке: — Дорожка скользкая. Руку давай, — не дожидаясь моей реакции ловит мою ладонь и кладет в сгиб своего локтя. Не отпускает, согревая до дрожи замерзшие пальцы своей огромной ручищей. — Где твой брат? — интересуется сухо. — Он решил праздновать со своими друзьями, — спешу ответить. — А ты? — Что я? — Разве у тебя нет друзей? — М-м, — качаю головой. Никого, с кем я хотела бы встретить Новый год сильнее, чем с этим мужчиной. — Что, и парня нет? — продолжает допытываться. — Нет. — Почему? — задает он странный вопрос. Поднимаю на него удивленный взгляд: — Что значит «почему»? Нет и все. — Не зовут или сама не хочешь? — не отстает. — Папа не одобряет, — честно отвечаю. Замечаю, как под густой бородой играют желваки: — А ты что думаешь? Тебе самой кто-нибудь нравится? Теряюсь. Смущаюсь. Меньше всего я ожидала услышать подобный откровенный вопрос от него. — Если отец против, я могу повлиять. Только скажи, — продолжает он. Гляжу, как он открывает передо мной входную дверь. Высокий. Мощный. С большими шершавыми руками. Бесцеремонный. С запущенной бородой. И равнодушием во взгляде. Разве мне может понравится кто-то другой, когда рядом есть ОН? — Заходишь? — кивает в дом.