Он принялся изучать карнизы старых домов на площади, как будто в их сплетениях запечатлелись последняя молитва и вопли ужаса. Когда Чарли, задрав голову, осматривал достопримечательности, Салли заметила у него на шее царапины — следы усердной работы бритвы. — Только она и огонь, — пробормотал он. — И ее сознание, и обуявший ее ужас. Он повернулся лицом к Салли и засмеялся — воспоминание о приятном дне, который они провели вместе, вернуло его в спокойную атмосферу, которой пламя не коснулось. Он посмотрел на часы. Боже, грузовик будет ждать его на ипподроме уже через полчаса. Они бросились искать такси, но им попадались лишь редкие личные авто и фермерские подводы. Они помчались обратно в собор, откуда британский водитель кареты «Скорой помощи», оказавшийся в городе по какой-то неустановленной надобности, доставил их обратно на ипподром. Там они остановились на гравийной дороге перед зданием администрации. Обоим было неловко — они сближались все теснее и не вполне понимали, что с этим делать. Грузовик рванул с места и спас их от неловкости. Она спрашивала себя, а если бы он, прежде чем сесть в грузовик, попытался бы ее поцеловать, она чувствовала, что он этого хотел, но решил, вероятно, что по его же милости этот день выдался чересчур уж бестолковым, сумбурным, перенасыщенным случайными событиями, следовательно, неподходящим для поцелуев. Отправить телеграмму в ресторан! Сама мысль об этом, казалось, выходила за рамки всего, что она могла себе представить. Люди телеграфировали в случае смертей, свадеб и срочных неожиданных приездов. А он решил заказать столик по телеграфу. * * * Со времени их визита в таунхаус Тарлтонов старшая медсестра Митчи и Наоми жили в номерах, снятых для них в отеле «Дорчестер». Хотя тот, что занимала Наоми, был несколько скромнее, чем у старшей медсестры Митчи, тем не менее он поражал ее пышностью и в особенности, по контрасту с Лемносом, огромной кроватью. Она не спала в комнате одна почти два года. Но шикарное одиночество действовало на нервы. В качестве платы за жизнь на широкую ногу Митчи незамедлительно взвалила на нее обязанности составлять список личного состава для госпиталя на двести раненых, — для начала, как выразилась Митчи. Наоми распланировала график дежурств медсестер, которых еще предстояло набрать из состава армейской службы медицинских сестер, добровольцев Красного Креста или гражданских больниц. Только для двух двенадцатичасовых смен при условии одного выходного дня в неделю требовалось сорок квалифицированных медсестер. Ночью потребуется почти такое же количество женщин, как и днем, поскольку хорошо известно, что раненых нередко подвозят именно в ночное время. Время от времени за Митчи и Наоми приезжал внушительный «Виттесс Фаэтон» и доставлял их к ослепляющему великолепием дому в районе Мейфэр, где Наоми занималась бланками заявок и регистрацией денежных поступлений, необходимых для будущего госпиталя. Бланки заявок свидетельствовали, что леди Тарлтон обращалась за помощью к армии. Но средства поступали или с ее собственных счетов, или от пожелавших остаться неизвестными состоятельных англичан и австралийцев, которые были ей чем-то обязаны. Наоми заполняла и заявки на госпитальные пайки — вплоть до указания количества соли и горчицы и три раза в неделю овсянки, которые леди Тарлтон оплачивала поочередно вместе с членами ее лондонского комитета. На средства леди Тарлтон были приобретены автоклавы, ручные и ножные шины, кровати и два первоклассных операционных стола. Она даже сумела выбить через службу медицинского снабжения рентгеновский аппарат. В армию отправлялись заявки на дезинфицирующие средства, антисептики, перевязочные, шовные материалы, хирургические инструменты и все остальное, чем армия, положа руку на сердце, должна была без всяких напоминаний обеспечивать своих раненых. В одном из писем ее заверили, что, поскольку добровольческий госпиталь организуется в округе Булонь-сюр-Мер — то есть именно там, где он и должен быть расположен согласно рекомендации начальника медицинской службы, — административной организации под названием «Главный склад медицинских принадлежностей» будет вменено в обязанность обеспечивать всем необходимым и вышеназванный госпиталь. Поставки и оборудование для соответствующей клинической лаборатории позволят избежать необходимости отправки проб в уже и так перегруженные работой лаборатории армейских госпиталей общего профиля. Диапазон писем и формуляров — количество папок, которые Наоми пришлось завести, — уже сами по себе свидетельствовали о серьезности намерений леди Тарлтон. И если поначалу Наоми казалось, что организация госпиталя — просто прихоть богатой женщины, систематизация переписки леди Тарлтон — отправленных и полученных ею писем — очень скоро это впечатление изменила. Ясным весенним утром, когда казалось, что Ла-Манш со всеми его судами и проносящимися эсминцами можно увидеть во всю его ширь, — Митчи и Наоми вместе с леди Тарлтон заняли отдельную каюту на войсковом транспорте, идущем к берегам Франции. Они еще пили чай, а генерал-лейтенант, взяв перед виконтессой под козырек, распорядился первыми пропустить ее и двух ее спутниц спуститься по сходням. Так же как Саутгемптон мало напоминал традиционную Британию, так и бухта, в которой они высадились в Булонь-сюр-Мер, не имела ничего общего с традиционной Францией. И хотя вдали на холме виднелся замок, этого было мало. От него их отделяла громадная и неряшливая сортировочная станция, где прибывшие на ранних паромах в полном боевом оснащении войска, разделенные поротно и побатальонно, курили, дожидаясь снующих туда-сюда поездов. Одиночество в толпе, ожидание и страх, царившие здесь, казалось, породили какой-то свой собственный запах. И вдобавок сажа, покрывавшая здесь буквально все. В сплошной массе защитного цвета выделялось несколько групп — здесь килты шотландцев, там широкополые фетровые шляпы австралийцев. Но в основном множество неотличимых друг от друга солдат в касках. И все они — пушечное мясо. С пирса им было видно, как судовой кран доставившего их через Ла-Манш парохода опускает на пристань большой черно-белый «Виттесс Фаэтон», облаченный в военную форму шофер, Карлинг, следил за разгрузкой, выкрикивая советы, которые никто не слушал, и английскому экипажу наверху, и французским грузчикам внизу. Негромко лязгнув, «Фаэтон» опустился на пристань. Карлинг открыл заднюю дверцу. Леди сели в машину и стали ждать, пока доставят багаж — внушительный дорожный кофр леди Тарлтон и более скромные по габаритам чемоданы Митчи и Наоми. — Карлинг, — пояснила леди Тарлтон, — был денщиком Тарлтона в Дарданеллах. Тарлтон какое-то время был там бригадным генералом, но его отозвали. Теперь, когда сам Тарлтон выбыл из строя, поскольку его кавалерийские добровольческие полки были уничтожены, и в военном ведомстве решили, что ему следует отказаться от военной службы, Карлинг стал моим помощником и работником на все руки, как говорят австралийцы. Нет, помощником. Работник на все руки это вы, старшая сестра Митчи! Наоми ломала голову, какая такая провинность лорда Тарлтона вынудила напрямик ему заявить, что от него больше не требуется водить кавалерийские добровольческие полки на дула пулеметов. Багаж был уложен, и «Фаэтон» умчал их от громадной сортировочной станции и соседствующего с ней рыбного рынка. Женщины на улицах пригорода пекли блины на дровяных печах. Их обступили ожидающие своей порции солдаты и дети в сабо. Затем «Фаэтон», одолев подъем, оказался в настоящем городе, куда больше похожем на ту Францию, которую Наоми себе представляла. Высокие старинные здания в стиле, который, как она узнает позднее, принято называть «стилем эпохи Второй империи». Наоми заметила вывески «Angleterre» и «Anglais»[26], на улицах и магазинах. В остальном все выглядело отнюдь не по-английски. Расстояние всего в двадцать шесть миль, которое они одолели по воде, придало всему явно неанглийский вид. В Австралии можно проехать двадцать шесть миль, и ничего не изменится. Двести шестьдесят миль — и все вокруг будет то же самое. А тут паромная переправа разделяла два разных мира. В отеле в стиле эпохи Второй империи под названием «Пари Гран» их багаж выгрузили под присмотром Карлинга, а в высоком сводчатом вестибюле «подали», как выразилась леди Тарлтон, утренний чай. Вестибюль был пронизан светом, льющимся из огромных окон, казалось, он существует в не имеющем отношения к войне мире и совершенно отдельно от того предприятия, организацией которого они заняты. — Мисс Дьюренс, — проговорила леди Тарлтон, покачивая головой, словно чтобы получше ее разглядеть. — Расскажите о себе. — Боюсь, мне не о чем рассказывать, леди Тарлтон, — сказала Наоми, не зная, что тут можно ответить. — Вы же знаете Австралию, леди Тарлтон. Всю жизнь прожила там, как все остальные. Леди Тарлтон засмеялась, но не сухо, а искренне, ее смех был слишком дружелюбным, чтобы счесть его за покровительственный. — Мне по душе искренность вашего ответа, — сказала она, левой рукой поправляя пряди своих каштановых волос, всегда казавшиеся единым целым. Но тут вмешалась старшая медсестра Митчи: — Мэм, мисс Дьюренс взяла на себя командование нашим плотом. Мне кажется, окажись на ее месте мужчина, я бы тут не сидела. Наоми чувствовала, что не в силах внести коррективы в эту болтовню. Но леди Тарлтон тряхнула головой и указала на восток, словно линия фронта проходила прямо тут. — Ну, мы успели насмотреться на то, что происходит, когда всем заправляют мужчины. Скажите, а правда, мисс Дьюренс, что вы проходили подготовку в бушленде? — Два года в провинции, мэм. А потом в большом городе. — Расскажите об акушерстве в провинции. — Родильная горячка хорошо известна в округе Маклей, — сказала Наоми. Она рассказала, как много свидетельств работы этой убийцы молодых матерей можно обнаружить на больничном кладбище. Бедняки в верховьях реки вынуждены полагаться на жену фермера с некоторым акушерским опытом, которая и принимала роды. Если что-то пошло не так, требуется минимум двое суток, чтобы добраться до долины. В город их доставляют уже в тяжелой горячке. Леди Тарлтон пристально посмотрела на Митчи. — Видишь, Мэрион. Видишь! Будь у нас больше времени… — В Западном округе, — сказала Митчи с понятной и поэтому простительной гордостью, — мы организовали службу патронажных медсестер в буше, которые посещали женщин на протяжении всей беременности. Бывало, что женщин с серьезными проблемами перевозили в город. Но… Все это заглохло без леди Тарлтон, которая заботилась о финансовой стороне. — Которая не давала покоя спонсорам, ведь именно это имеет в виду старшая сестра Митчи, — подмигнув, пояснила леди Тарлтон. — Если бы австралийцы не умоляли министра по делам колоний избавить их от присутствия моего мужа, мы бы наладили эту схему по всей стране, она стала бы обычным явлением и функционировала бы бесперебойно. Но мой муж терпеть не может премьер-министров из лейбористов, коих с упорством, достойным лучшего применения, предпочитают избирать австралийцы. Тарлтон отказал премьер-министру в просьбе назначить выборы. И как написал один шутник в «Сиднейском бюллетене»: «Прощайте, лорд и леди Тарлтон, аристократы, не передать, как мы рады лицезреть ваши задницы». — Да, — подтвердила Митчи. — Вас тогда ни за что ни про что облили грязью. Женщины стали заложницами политики. Леди Тарлтон и Митчи задали такую планку откровенности, что Наоми оставалось лишь надеяться, что ей не придется ей соответствовать, впрочем, после чая от нее не потребовали откровений в том же духе. Они снова уселись в автомобиль и поехали по сельской местности мимо живых изгородей, за которыми скрывались небольшие, но плодородные поля. Осмотрели несколько свободных шато в обильно заросших весенними цветами садах. Но внутри некоторые оказались в непригодном состоянии из-за того, что верхние этажи слишком долго простояли запертыми. Владельцам было либо не под силу их восстанавливать, либо сами они патриотически отсутствовали, отбыв в Вест-Индию и Северную Африку до окончания войны. С французскими агентами по недвижимости леди Тарлтон свободно говорила по-французски с прекрасным произношением. Если нижние этажи выглядели сносно, она вела всех, включая Митчи, наверх, чтобы удостовериться в наличии обещанного света, воздуха и защиты от сквозняков. Иногда она спрашивала: — Сколько коек можно здесь разместить, Митчи? — Двенадцать, — отвечала Митчи. — Или, скажем, два десятка в этой просторной комнате, бывшей библиотеке владельца. — Так много? — И в Египте, и на Лемносе было намного теснее, — заверила ее Митчи. — Можно поставить сорок кроватей в зале на первом этаже. А семейная часовня может стать палатой по крайней мере еще человек на пятнадцать и идеально подойдет для выздоравливающих офицеров. — Нам следует планировать, исходя из того, что мир до зимы не наступит, — сказала леди Тарлтон, очевидно, скептически относившаяся к военным перспективам грядущего лета. — Поэтому парк при доме должен быть достаточно обширным, чтобы вместить палатки и бараки. Потом надо выкопать ямы для уборных. Неподалеку должен быть лес, защищающий от жары и дающий ходячим раненым и колясочникам возможность для прогулок. Были осмотрены три шато. В музыкальный голос леди Тарлтон закрались пессимистичные нотки, и она начала задавать французскому агенту, Митчи и Наоми вопросы, не требовавшие ответа. — Кое-кто из кожи вон лезет и тратит наше время, предлагая владения трусливых дворян или насмерть перепуганных буржуа, прикупивших дома из-за чванства и покинувших свою страну в час опасности. Но я постоянно твержу агенту, что мне не нужна усадебка. Мне нужно большое шато и в хорошем состоянии. И приличная сантехника тоже. Я не занимаюсь реставрацией. Она крикнула ехавшему с ними агенту: — J’ai besoin d’un grand chateau. Tres grand[27]. Тот закурил, словно уже знал безусловно подходящий громадный замок. И едва они свернули в сторону Вимрё, как тот не замедлил показаться на невысоком прибрежном холме. Назывался он Шато-Бенктен. Даже ведущая к нему обсаженная тисами дорога обещала простор. Просека вокруг была широка, но неподалеку виднелись и перелески. Фасад белый, украшенный орнаментом и колоннами с канелюрами. Капители под крышей венчали резные каменные лица королей и графов или мудрецов. К тому моменту, как леди Тарлтон осмотрела главный зал внизу, замок ей явно понравился. Свет самым соблазнительным образом заливал пыльные доски наверху. Задние и верхние комнаты следовало проверить на предмет размещения персонала. — Мэрион, — предупредила леди Тарлтон, словно старшая сестра Митчи страдала легкомыслием, — представьте его не в сегодняшнем относительном великолепии, а с сосульками на карнизах и арктическим ветром, пытающимся сорвать замки. Старшая сестра Митчи возразила, что все преодолимо с тех пор, как в палатах появились печи. — Да, конечно, — согласилась леди Тарлтон. Затем договор аренды на Шато-Бенктен представили нотариусу в Булони, который во время праздничного обеда по случаю заключения договора в отдельном зале «Пари Гран» рассказал, что его отец оказывал услуги нередко гостившему в Булони Чарльзу Диккенсу. Леди Тарлтон потчевала их бордо. Наоми удалось осушить бокал непривычного для ее неискушенного нёба вина, поразившего плотностью. И, как и другим колонистам, послевкусие показалось ей гораздо приятнее самого вина. 6. Ипподром и шато Приближалось лето. Желтое по краям небо над ипподромом изгибалось куполом ослепительной морской синевы. В условленное время Салли ждала Наоми в административном бараке рядом с арочным входом. От отеля сестре предстояло два часа добираться на машине, и задержки вовсе не исключались. Не прошло и получаса, как большой черно-белый автомобиль подкатил к бараку. Мужчина средних лет в форме рядового вышел из водительской двери и поздоровался с Салли. Вслед за ним из задней двери показалась Наоми. «Вернулась ее убийца», — сразу же мелькнуло в голове у Салли. Но эта мысль ошеломила ее не так, как когда-то. Но Наоми улыбалась во весь рот, и это ободрило Салли. «Я ее люблю», — подумала она. Это ощущение ее удивило. «Я ее люблю и хочу, чтобы у нее все было хорошо». Они сердечно обнялись, причем ответное объятие Наоми было настолько радостно и беззаветно, что это чувство передалось и Салли. — Где ты пропадала? — спросила Салли. — Прости меня, — ответила Наоми. — Я обещала вернуться, и вот я в Булони, а теперь и с тобой в Руане. — О, я понимаю, ты вместе с Митчи. Да и что такое в конце концов какие-то полсотни миль или чуть больше! Салли увидела перед собой рослую даму с золотисто-каштановыми волосами в желтовато-коричневом платье с темно-синей отделкой и в соломенной шляпке на самой верхушке копны едва ли не намеренно растрепанных волос. Из письма сестры недельной давности следовало, что это леди Тарлтон. Она ожидала увидеть суровую даму, но не подобное создание, которого, похоже, не коснулись годы и которое даже в роскоши не утратило непосредственности, ибо ему было плевать на условности мира сего. — Не обращайте на меня внимания, — сказала леди Тарлтон Салли. — Я вам с сестрой не помешаю. Я собираюсь схлестнуться с офицером медицинской службы, начальником руанского госпиталя. И не только схлестнуться, как загадочно выражается Шекспир, но и как следует его припугнуть. Садитесь в машину. Салли послушалась. Женщины устроились на скрипучей коже, и Карлинг закрыл дверцу. — Дело, которому посвятила себя ваша сестра, мисс Дьюренс, — скромное, — сказала леди Тарлтон со своего места. — Но дай я им волю, они превратят его в дом отдыха и офицерский клуб. Ваша сестра расскажет вам, как они тянут с предоставлением мне военврачей для работы вместе с моим молодым шотландским доктором — вернее, докторшей, а также о двух молодых врачах, причем слабогрудых. Будь моя воля, я бы вообще брала в качестве врачей исключительно женщин. Они не так надменны, как военврачи. И, разумеется, надежнее, чем едва оправившиеся от чахотки мальчишки. Ее отличало странное отсутствие сдержанности, а искренность почти обескураживала. Было ясно, что в лице Наоми она обрела верного соратника. Ее слова заставляли лицо Наоми светиться сознанием цели. Едва Салли, как некогда Наоми, успела привыкнуть к роскоши обивки и красному дереву, как шофер завел мотор. Когда они оставили позади арочные ворота, леди Тарлтон вновь обратилась к Салли, которая глазела в окошко, словно через стекло этого чуда техники мир предстает иным. — А вы не хотите присоединиться к нам, мисс Дьюренс? В шато, я имею в виду. Салли сразу же подумала о лейтенанте Констебле и его изувеченном лице, и у нее возникло ощущение, что леди Тарлтон что-то недоговаривает. — Весьма польщена… — сказала она. Леди Тарлтон покачала головой. — Понимаю, — проговорила она со странной улыбкой, опасно балансирующей на грани вульгарности. — Сестры могут любить друг друга. Но иногда в госпитале есть место только для одной.