Натка вспомнила рассказ Таганцева о том, как маленькая Настя, оказавшись в больнице, часами лежала без помощи и общения, привязанная к кровати собственными колготками. Что это, если не жестокое обращение? А если малышка, попав в новое место, которым, несомненно, окажется для нее Наткина квартира, испугается и будет подсознательно ждать, что ее снова станут обижать? Впрочем, уж что-что, а то, что это никогда не случится, Натка точно гарантирует. Никто из них никогда не обидит Настю – ни она сама, ни Костя, ни Сенька, ни Лена с Сашкой. – Тамара Тимофеевна, а к какому поведению Насти в первые дни нам стоит быть готовыми? – спросила она. – Вы извините, если я сумбурно говорю и спрашиваю. Просто у меня столько мыслей, что они в голове разбегаются, как тараканы. – Малышка может быть то возбужденной, то, наоборот, вялой. Часто плакать, капризничать. Она может либо избегать вступать в контакт с вами, отказываться играть или вести какую-то общую деятельность, либо наоборот, что называется, прилипать к вам, не давая отвлечься ни на секунду. К сожалению, возможна агрессивность, стремление обратить на себя ваше внимание любым способом, в том числе плохим поведением. Иногда тебе будет казаться, что девочка делает все, чтобы вывести тебя из себя. А после того, как ты сорвешься на крик или любую другую эмоциональную реакцию, становится «шелковой». Кстати, учиться не поддаваться на подобные провокации придется с самого начала. – А как нам правильно себя вести? – Все проблемы с приемными детьми лечатся простым рецептом. В лекарстве должно быть всего две составляющие: любовь и терпение. Если ты не уверена, что у тебя хватит терпения или любви, то лучше не начинать. Это аксиома. А что делать? У вас в семье наверняка есть какие-то ритуалы. – Ритуалы? – Ну, вы с сыном что-то вместе делаете? Может, сырники печете по субботам, может, книжки на ночь читаете вслух. Вот в эти ритуалы и обычаи и нужно будет вовлекать малышку. Делать все вместе. Понимаешь? – Кажется, да. – Настенька должна будет чувствовать ваше постоянное внимание, заинтересованность. Не холодно ли ей, не грустно ли, не голодна ли она. Тепло и участие – вот что она должна видеть и ощущать постоянно. Я правильно поняла, что вы сначала решили оформить гостевой режим, а не сразу подавать документы на усыновление? – Да, это Лена посоветовала, – сказала Натка. – Так быстрее, и девочку никто не заберет. – Лена – большая умница, – улыбнулась Тамара Тимофеевна. – Я очень высокого мнения о твоей старшей сестре, Наташенька. Она знает жизнь и понимает, что не все в ней бывает гладко. И вот о чем я хочу тебя в связи с этим предупредить. Пока ты будешь собирать документы и ждать встречи с девочкой, ты станешь мучиться и переживать. Это совершенно нормально. Но потом, когда ты получишь разрешение забрать Настю на три месяца домой, у тебя возникнет ощущение эйфории. Чувство, что ты все можешь, тебе все подвластно. Так вот, в этот самый момент сумей сказать себе «стоп», найди силы вернуться в спокойное и уравновешенное состояние, чтобы действовать максимально разумно. Понимаешь, детдомовские дети, даже самые маленькие, прекрасно понимают, зачем ты появилась в их жизни. Старшие уже могут словами сформулировать, что их выбирают, к ним, как бы это кощунственно ни звучало, прицениваются. А маленькие, такие как ваша Настя, конечно, так это не осознают, но на уровне эмоций все равно ощущают. По поведению персонала, например. Они всегда знают, что к кому-то другому приходят, кого-то забирают в семью, и от каждого взрослого ждут, что он придет именно за ним. От этого им так важно понравиться, осознать, что он «подходит», соответствует ожиданиям. Тебе когда-нибудь приходилось соответствовать чьим-то ожиданиям? Натка невольно вспомнила, как много лет назад ходила на «смотрины» к матери Сенькиного отца и насколько унизительно это было. От неприятных воспоминаний, давным-давно канувших в прошлое, ее даже передернуло. – Вот, значит, ты прекрасно понимаешь, о чем я сейчас говорю, – с удовлетворением в голосе заметила Тамарочка. – Представляешь, что значит для ребенка-сироты понимание, что он «не подошел»? Если у этой малышки есть и другие претенденты на усыновление, значит, к ней регулярно ходят «на смотрины» разные люди, и каждый раз она подсознательно боится того, что от нее снова откажутся, второй раз бросят, как когда-то сделала ее мать. Это очень болезненная травма. Натка почувствовала, что против воли у нее по лицу текут слезы. – Я никогда этого не допущу! – пылко воскликнула она. – А вот тут кроется очень серьезная ошибка, – спокойно сказала Тамара Тимофеевна и подлила Натке в чашку еще чаю. – И совершая ее, ты загоняешь ситуацию в тупик, из которого потом будет очень трудно вылезать. Без потерь точно не получится. Понимаешь, как бы ужасно это ни звучало, ребенок может вам не подойти. Да-да, именно этот ребенок, каким бы замечательным он ни был, вполне может не подойти вашей семье или твоему сыну. Поэтому первое очень важное правило – до того, как вы заберете Настю сюда в Москву, максимально собери информацию о ней. Из всех источников, из которых сможешь. Таганцев – опер, поэтому ему, я уверена, будет проще. Все, что касается происхождения, здоровья, способностей, особых потребностей – лучше всего узнать до следующей очной встречи с Настей. И отменить ее, если вы узнаете что-то, что поколеблет ваше решение. – А второе? – Что второе? – Вы сказали, это первое важное правило, значит, есть еще и второе. – Да, Наташенька. И оно заключается в том, чтобы честно признаться себе, что ребенок вам не подходит, сразу, как только вы это почувствуете. Если это произойдет, ты будешь испытывать острое чувство вины. Мол, мы дали ему ту самую надежду, о которой я тебе говорила, а теперь наносим удар, возвращая обратно в детский дом. По истечении трех месяцев ты можешь подать документы на усыновление не потому, что реально будешь этого хотеть, а потому что так будешь понимать свой долг и свою ответственность. Так вот запомни, так ты сделаешь только хуже. И себе, и своему сыну, и Насте. Чувство вины – это серьезная психологическая травма, потому что, если ты будешь чувствовать, что это не ваш ребенок, ты все равно решишь, что даже ваша, не самая подходящая семья будет для девочки лучше, чем никакой. Но это ошибка. Манипуляция сознания. Разрушить жизнь своей имеющейся семьи и удочерить Настю, которая будет вам в тягость, а не в радость, – это большой риск. И главное в этой ситуации – по истечении срока гостевого периода найти силы признаться, что ваше решение – «нет». – И как это объяснить малышке после того, как она проживет у нас эти три месяца? – глотая слезы, спросила Натка. – Это тяжело, но необходимо. Главное, с первых дней не говорите Насте, что вы ее родители, ничего ей не обещайте. Она приехала в гости, и она у вас в гостях. Это, признаться, мало поможет. Даже самые маленькие дети, которые и теоретически не представляют себе, что такое семья, «считывают» наши намерения и испытывают надежду, это нормально, у каждого из нас есть потребность быть чьим-то. Даже у взрослых, когда они влюбляются, а уж у детей-сирот тем более. Если вы решите, что не готовы, если вы отвезете Настю обратно, то надо будет честно попрощаться с ней навсегда и сказать, что ты – не ее мама. – Я не представляю, как через это пройти, – тихо сказала Натка. – Поэтому подумай обо всем хорошенько еще раз. Собери всю имеющуюся информацию, прими решение с холодной головой и представь, сможешь ли ты пройти через все то, что я тебе только что описала. Я знаю, что сейчас причинила тебе много боли, но лучше потерпеть ее сейчас, чем потом, когда она будет в сто раз сильнее, и испытывать ее будешь не только ты, но и тот маленький человечек, за которого ты возьмешься отвечать. Попрощавшись с Плевакиной, Натка уныло поехала домой, прокручивая в голове тяжелый разговор. И сестре, устроившей эту встречу, и самой Тамарочке она была очень благодарна, потому что розовые очки разговор разбил вдребезги. Все сомнения, которые Натка упорно прятала на самом дне своей души, подняли голову, и она понимала, что дома ее ждет еще один очень непростой разговор. На этот раз с Костей. Однако в будущее, очертания которого совсем недавно казались смутными, она теперь смотрела без страха. * * * Димин телефон оказался выключен. Я набрала номер снова, выждав минут пять на тот случай, если в момент звонка мой помощник находился в каком-нибудь тоннеле, не пропускающем сигнал. Хотя, насколько я могла судить, никаких тоннелей на пути из дома на работу у Димы не имелось. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа», – второй раз любезно сообщил мне механический женский голос. Что ж, ситуацию с тоннелем смело можно было вычеркивать. И как это понимать? На работу Дима опаздывал уже на пятьдесят минут, и объяснить это любой несущественной причиной было решительно невозможно. Попал в аварию? Заболел? Случилось несчастье с родственниками? При всех этих вариантах он бы просто не брал трубку. Выключенный телефон был из разряда невозможного. Вы много знаете людей, которые выключают телефон хотя бы на полчаса? Максимум ставят на беззвучный режим. Если они, конечно, не в самолете. В самолете лететь Дима вроде не собирался. Ладно, разъяснится так или иначе, а пока надо приниматься за работу. Перед тем как погрузиться в ворох бумажных дел, я, выполняя Машкин разумный совет, позвонила жене нашего шефа и попросила назначить Натке консультацию. На то, чтобы объяснить ситуацию, много времени не ушло. Тамара Тимофеевна – человек понимающий и быстро схватывающий суть. Еще бы! Они с шефом столько лет прожили вместе, что иначе и быть не могло. Встречу она назначила на сегодняшний вечер, чтобы не откладывать в долгий ящик, поэтому еще какое-то время я потратила на то, чтобы уведомить о консультации Натку. К счастью, убеждать сестру сходить к психологу не пришлось. Видимо, она находилась в таком душевном волнении, что хваталась за любую возможность поговорить с кем-нибудь опытным. Успокоившись, что на данном этапе я сделала для Натки все, что могла, я для очистки совести снова набрала номер своего помощника – без результата – и погрузилась в работу. Я бы точно пропустила обеденный перерыв, если бы ко мне не заглянула Машка. – Ты вообще есть собираешься? – накинулась она на меня, смекнув, что перерывов я себе сегодня не позволяла. – Пошли в кафе, отметим окончание моего недолгого, но все же отпуска. Я угощаю. – Обычно люди отмечают начало отпуска, а не конец, – сообщила я и с удовольствием потянулась, чувствуя, как в районе шейных позвонков что-то отчетливо хрустнуло. Нет, сидячая работа все-таки очень вредна, что и говорить. – Пойдем, Машуль, я по тебе соскучилась. Только два условия. Во-первых, пользуемся остатками жаркого лета и сидим на открытой веранде, а во-вторых, раз ты приглашаешь, то я плачу за напитки. – Твоя щепетильность всем известна, – фыркнула подруга. – Ладно, уговорила. Отложив документы в сторону, я заперла кабинет, мы вышли из здания суда и, повернув направо, направились к летней веранде ресторана с прикольным названием «Мишка и балалайка». По дороге я еще раз набрала номер телефона Димы. С тем же результатом. – Ты чего такая напряженная? – спросила меня Машка, когда мы уселись на веранде и погрузились в изучение меню. Признаться, мысли мои были совсем не здесь, так что сосредоточиться на названии блюд и своих предпочтениях я никак не могла. Неужели со стороны так заметно? Эх, не зря говорят, учитесь властвовать собой. – Дима пропал, – призналась я подруге. – Не вышел с утра на работу, телефон выключен. Я прямо не знаю, что и думать. – Да-а-а, – протянула Машка, – если бы речь шла о ком угодно другом, я бы точно знала, что думать: загулял парень, завис у какой-нибудь красотки, с которой накануне познакомился в баре. Но с твоим Дмитрием такого произойти не может. Он положительный аж до тошноты. – Я волнуюсь, вдруг произошло что-то нехорошее. – Зачем волноваться, если можно попытаться это выяснить, – моя подруга в любой ситуации оставалась человеком действия. – У тебя есть телефон его родителей? Позвони им. В конце концов, ты, как работодатель, имеешь на это полное право. – Я не хочу их пугать, – сказала я. – Он может отсутствовать по самым разным причинам, и если родители не в курсе, то они начнут волноваться гораздо сильнее меня. И потом, когда все выяснится, Дима вряд ли будет мне благодарен. Они же тоже знают, что их сын работающий человек, и у них тоже есть мой телефон. Раз не звонят, значит, либо не считают нужным ставить меня в известность, либо просто не знают, что он не вышел на работу. – Твоя щепетильность… – пробормотала Машка. – Тогда позвони Таганцеву и попроси аккуратно посмотреть сводки. Это ты можешь сделать? Против этого твои принципы не восстают? Интересно, и как эта совершенно разумная мысль не пришла мне в голову самой? Все-таки Машка сегодня удивительно щедра на полезные советы. Я благодарно посмотрела на подругу и набрала Костин номер. – А не рано ли ты поднимаешь панику? – разумно спросил Таганцев, выслушав мою просьбу. – В конце концов, еще даже день не кончился. Ты можешь вернуться с обеда и обнаружить своего помощника с повинной головой и очень складным объяснением, почему он прогулял первую половину рабочего дня. – Костя, я не прошу поднимать по тревоге ОМОН или объявлять Диму в розыск, – сердито сказала я. – Но понимать, что происходит и как мне на это реагировать, я должна. Поэтому будь добр, проверь криминальные сводки и узнай, не поступал ли он в больницы и?.. – И в морги, – закончил Костя, в котором не было ни капли душевной чуткости. Теперь оставалось только ждать. Ела я, совершенно не чувствуя вкуса. Как бумагу жевала, хотя готовили здесь очень вкусно, мне всегда нравилось. Воображение рисовало картины одна страшнее другой. Я и не думала, что так привязалась к своему помощнику за те несколько лет, что мы работали вместе. – Кузнецова, прекрати, а, – возмутилась в какой-то момент Машка, – совершенно ничего не произошло, что ты себя на пустом месте накручиваешь? К счастью, в конце обеда перезвонил Таганцев, сообщивший, что ни в каких сводках мой помощник не числится, в морги и больницы столицы он не поступал, равно как и его родители. Это бдительный Костя, зная мою дотошность, выяснил тоже. Спрашивается, почему же Дима не вышел на работу и зачем выключил телефон? – Может, он к морю махнул, – предположила Машка. – А что, подвернулась горящая путевка или на спор с кем-то. Сел в самолет, и адью. – Он на Мальдивы, по-твоему, улетел или на Кубу? – спросила я язвительно, поблагодарив Таганцева и распрощавшись с ним. – До всех остальных морей за это время можно долететь и включить телефон. – Конечно, именно для того, чтобы увидеть кучу твоих непринятых звонков и начать испытывать муки совести из-за того, что он прогуливает работу. – Маш, ну, ты же знаешь, что все, что ты сейчас говоришь, совсем не про Диму. Я скорее поверю, что его похитили. Машка с недоверием посмотрела на меня. – Инопланетяне? – Да почему сразу инопланетяне, – возмутилась я. – В конце концов, известно сколько угодно случаев, когда судей держали взаперти, чтобы повлиять на принимаемое решение или сорвать процесс. Скажи, что такого не бывает. – В лихих девяностых еще и не то было, – согласилась Машка. – Когда наш Анатолий Эммануилович истории из своей практики рассказывает, я иногда рот закрыть забываю. Но времена, слава богу, изменились. Кроме того, твой Дима – не судья, а помощник судьи, от которого не так уж много зависит. Тебя ведь не похитили. Вот ты, передо мной сидишь. И заседаний, которые можно бы было сорвать, у тебя сегодня нет. В общем, Кузнецова, не придумывай ты сто бочек арестантов, честное слово. Найдется твой Дима, никуда не денется. Давай, допивай кофе, у нас обед кончается. Вернувшись в здание суда, я с тоской посмотрела на гору бумаг, которая даже и не думала становиться меньше. Конечно, если бы я разбирала ее с помощником, справилась бы быстрее. Я снова погрузилась в работу, практически заставляя себя не думать о плохом. В конце концов, самое страшное Таганцев исключил, а все остальное разъяснится и без того, чтобы сжигать нервные клетки. Они, как известно, не восстанавливаются. Впрочем, минут через двадцать телефон звякнул, уведомляя меня о пришедшем сообщении. «Абонент «Дима» появился в сети», – гласило оно. Ну, слава тебе господи. Тут же раздался телефонный звонок, означающий, что после включения телефона мой помощник оценил количество моих непринятых звонков и явно был им впечатлен. Я набрала воздуха в грудь, чтобы не показать волнение и тревогу. Судья, как известно, должен сохранять беспристрастность и уметь следить за проявлением чувств. – Да, Дима, здравствуй, – сказала я, стараясь держать размеренный ритм. – У тебя что-то случилось? – Можно и так сказать, – мрачно сообщил голос в трубке. – Елена Сергеевна, со мной произошла невероятная история. Я сейчас приеду и все расскажу, просто сразу решил позвонить, чтобы вы не волновались. Я хотела сказать, что совершенно не волнуюсь, а работаю, ибо в одиночку выполнять работу, намеченную для двоих, довольно трудно и остается маловато времени для пустого волнения. Однако то самое количество раз, которое я набирала номер своего помощника, свидетельствовало против меня. Конечно, я волновалась, и Дима это прекрасно знал. Уверена, что он бы тоже волновался, если бы я пропала неизвестно куда. Правда, я совершенно не представляла, при каких обстоятельствах подобное могло со мной случиться. – Дима, мне кажется, что уже нет смысла приезжать сейчас на работу, – сказала я спокойно. – Пока ты доедешь, будет почти четыре часа, до конца рабочего дня всего ничего. Ты займись делами, которые наверняка есть, а завтра все расскажешь. Хорошо?