Далее на белой бумаге появилось красочное, тщательно исполненное изображение длиной в один сяку и два-три суна. Красавица раскинула руки в стороны и будто парила в воздухе, чуть наискось — так казалось, потому что вокруг нее была белая бумага. В свитке я обнаружил шесть разных изображений той же девушки, находящихся на расстоянии в три-четыре суна друг от друга. Я опишу их по порядку. Итак, на первой картине, которая меня так поразила, девушка была изображена сразу после смерти, с еще белоснежной кожей и румянцем на щеках и ушах. Глаза у нее были закрыты, чуть подкрашенные губы сжаты. Лицо ее, казалось, наполняла торжественная радость женщины, погибшей ради своего мужа. На второй картине кожа уже сделалась красновато-лиловой, тело местами вздулось, под глазами проявились черные тени, губы потемнели. Облик ее казался торжественным, но производил неприятное впечатление. На третьей картине кожа на лбу, ушах и животе местами густо покраснела, местами побелела, глаза и рот приоткрылись, так что стали видны белые зубы, все тело приобрело темно-лиловый оттенок, а живот вспучился, как барабан. На четвертой картине тело было тусклого, иссиня-черного оттенка с белыми и коричневыми пятнами гнили. Ребра и тазовые кости обнажились, кожа на груди разошлась, открыв внутренности кобальтового цвета, глазные яблоки вылезли наружу. Влажные волосы выпали вместе с гребнями и драгоценностями и лежали в беспорядке, а искривленные губы придавали лицу демоническое выражение. На пятой картине разложение продолжалось: глаза сгнили, челюсти стали видны вплоть до ушей и лицо приобрело выражение холодной усмешки. Внутренности и кожа на животе сморщились и почернели, словно гнилые тряпки, ребра и кости конечностей обнажились. Волосы остались лишь на лобковой кости, и уже нельзя было определить, женщина это или мужчина. На последней картине, будто остов корабля, лежал зеленовато-коричневый скелет с прилипшими, словно водоросли, черными кусками плоти. Череп — то ли человека, то ли обезьяны — наклонился в сторону, и только зубы все еще белели… Сейчас я предельно искренен… После мне было стыдно вспоминать это, но тогда я воодушевленно разворачивал свиток. Конечно, изначально я пытался сохранять спокойствие и некоторый дух протеста, но, как только увидел мертвую красавицу, от подобных чувств не осталось и следа и я заметил, что разворачиваю свиток все быстрее и быстрее и никак не могу остановиться. Однако я не хотел, чтобы доктор Масаки смеялся надо мной, и потому изо всех сил сдерживал дыхание и старался быть степенным, но руки мои будто не слушались и шестая картина практически промелькнула перед глазами. Меня окутало гнетущее предчувствие, утопающее в нестерпимом, удушающем зловонии (я ощущал его нервами), исходящем от этих рисунков. Затем я увидел историю происхождения свитка и просмотрел ее. Вслед за китайским текстом длиной в несколько сяку я наткнулся на знакомые слова: Застава Мацурагата, пристань Хамасаэки, провинция Хинокуни на побережье Западного моря, пятая луна третьего года (Земляного Вепря) Тэмпёходзи династии Ямато. Фэнь, вторая дочь бакалавра Фан Цзюляна из страны Тан (печать). Я перечитал эти строки несколько раз, пока немного не пришел в себя, а затем скрутил свиток и положил его в футляр. Пытаясь успокоиться, я откинулся на стуле и закрыл лицо руками. — Ну что? Удивлен? Ха-ха-ха-ха. Ты понял, почему У Циньсю создал столько рисунков, но счел это недостаточным? С точки зрения здравого смысла и шести хватило бы за глаза, чтобы впечатлить Сына Неба. Да большинству и половины было бы довольно. Но У Циньсю продолжал искать потенциальных жертв, и это говорит о его патологическом состоянии. Он был точно проклят своими же картинами, и оттого помешался. Понимаешь ли ты это? Я сидел, по-прежнему закрыв глаза ладонями, и когда слова эти достигли моих барабанных перепонок, на темном, красноватом фоне закрытых век вспыхнул первый рисунок — изображение мертвой женщины на белом. Потом один за другим слева направо проследовали второй, третий… И вот труп с холодный усмешкой на лице, что был на пятом рисунке, выполненном на пятидесятый день после смерти, остановился перед моим взором. Я вздрогнул. Открыв глаза, я встретился взглядом с доктором Масаки — тот перебрался на стул и снова сидел напротив, скрестив руки… Вдруг меж потемневших губ доктора блеснули искусственные зубы, а красные, сплющенные мочки ушей пришли в движение. Я невольно опустил голову. — Хе-хе-хе-хе! Страшно? Хе-хе-хе… Страшно-страшно! Когда Итиро Курэ увидел это впервые, он дрожал так же, как ты. Ужасное желание предков, что таилось в его душе, будто нефть, в которую превратились останки древних животных, вдруг вспыхнуло, разожженное ужасом, и он позабыл, кем является на самом деле. Прошлое, настоящее, будущее, свет солнца, луны и звезд — все кануло в этом огне, и сам он уподобился У Циньсю. И когда Итиро Курэ сворачивал свиток в лучах алого вечернего солнца, сидя в каменоломне в Мэйнохаме, и со вздохами глядел на запад, он уже не был самим собой. Память, способности к суждению, привычки — все пало под натиском отчаянного желания У Циньсю, которое воскресло в каждой клетке его тела. С момента помешательства и по сей день Итиро Курэ обладает психологией и разумом У Циньсю, и мы можем утверждать, что психическое состояние У Циньсю, описанное в истории свитка, и симптомы Итиро Курэ абсолютно тождественны. Иными словами, с точки зрения психопатологии Итиро Курэ — это У Циньсю тысячу лет спустя. По мне снова пробежала дрожь, но на этот раз какая-то иная, незнакомая. Я даже присел… — Но, чтобы понять этот невероятный феномен, мы должны прояснить ход психопатологического процесса, в котором личность Итиро Курэ была вытеснена личностью У Циньсю. Проще говоря, каким бы талантливым ни был Итиро Курэ, он знал китайский язык на уровне средней школы, поэтому не сумел бы прочитать китайский текст без огласовок длиной в четыре-пять сяку, да еще написанный мелким почерком, не говоря уж о том, чтобы понять его… Прежде всего нужно поразмыслить именно над этим. Ну как? Уже догадался? Я смотрел на огонек в глазах доктора Масаки и удивлялся, отчего не замечал этого раньше. В горле у меня пересохло, я сглотнул слюну. — Вряд ли ты понимаешь… вряд ли… Ведь если предположить, что Итиро Курэ прочел это сам, логика окончательно потеряется. — Выходит… кто-то прочел вслух?.. — пораженно спросил я. Кто-то стоял рядом и читал ему так же, как мне теперь… Это… это был… Вдруг мое сердце, только что колотившееся изо всех сил, будто остановилось. Я увидел, как постепенно гаснет серьезный огонек в глазах доктора Масаки и приоткрываются вытянутые в линию губы, на которых совсем недавно виднелась улыбка жалости… Непринужденно выдохнув струю дыма, доктор Масаки неожиданно спросил: — Знаешь сэнрю «Пришел в себя и вмиг писать разучился»? Я оказался в замешательстве, будто получил невидимую пощечину, и лишь хлопал ресницами. — Нет… не знаю. — Как же так?! Нельзя говорить, что ты знаешь жанр сэнрю, если незнаком с «Пришел в себя…» Это прекрасные строки из антологии «Янагидару». — Доктор Масаки с торжествующим видом оперся коленом на стул, будто на что-то намекая. — И… что же из этого следует?.. — А ничего. Игнорируя принцип психической наследственности, изложенный в этом сэнрю, ни один блестящий детектив, будь то сам Шерлок Холмс или Арсен Люпен, не смог бы раскрыть это дело! — холодно отрезал доктор Масаки, снова выпустив струю дыма, которая развеялась прямо над моей головой. Я опять захлопал ресницами. «Пришел в себя… пришел в себя… и вмиг писать разучился… писать разучился…» — мысленно повторял я, но ничего не мог понять. — А доктор Вакабаяси… он знает этот принцип? — Я объяснил. И он был благодарен. — Ого… А почему? — Почему? Ладно, слушай… — Доктор Масаки спокойно уселся в кресло и вытянул ноги. — В этом сэнрю слова «пришел в себя» исчерпывающе описывают кризис, обусловленный психической наследственностью. То есть у человека, который пребывает «не в себе», проявляются странные животные черты — например, он сует голову в рисовую бочку, ползает, спит в подполе, закатывает глаза, демонстрируя тем самым звериную психологию давних-давних предков. В народе эту болезнь называют «одержимость лисой». Также нередко люди обнаруживают воспоминания или навыки кого-то из дальних предков. Человек, не знающий ни одного иероглифа, будучи «не в себе», начинает читать вслух и проявлять разные таланты, чем удивляет окружающих. Об этом и говорится в сэнрю. — Что? Подобное передается от предков?! — Недаром же это явление зовется психической наследственностью. Совершенно невежественный мужик, будучи «не в себе», может читать и сочинять стихи или, считая себя врачом, лечить безнадежно больных. Может, это и выглядит несколько загадочным, однако полностью соответствует принципам психической наследственности. Что же касается свитка… сначала там идут картины, увидев которые Итиро Курэ вмиг пришел в возбуждение и сделался У Циньсю. В нем пробудились воспоминания об истории свитка, которую читали поколения его предков, раз за разом, вплоть до полного запоминания… и об У Циньсю из Фаньяна, который сдал сложные экзамены на степень чиновника и, кажется, прочел бы даже белый лист. — Удивительно! Вот оно как… — Это было первое внушение, за которым последовало второе, введшее Итиро Курэ в заблуждение. Идея скрывалась в шести рисунках с трупом. — Триггер? То есть У Циньсю… — Да. Если посмотреть поверхностно, история У Циньсю началась с преданности императору и родине, а завершилась самоубийством. Однако при детальном рассмотрении можно увидеть, как постепенно чувство долга трансформировалось в чистое извращение. Так в процессе перегонки из опилок получается алкоголь… Я не проронил ни слова. — Впрочем, суть этого процесса не объяснить даже за год или два лекций… Но если набросать вкратце, что я и хотел сделать в конце своей работы «О психической наследственности», которую сжег вчера, то получится вот что… Как я уже говорил, изначальный мотив, сподвигший У Циньсю на его труд, — священная, несравненная верность императору и родине — лишь видимость. И если мы копнем чуть глубже, то за этой священной и несравненной верностью непременно отыщется извращенная психология художника, которую сам У Циньсю не замечал. Иначе никак не объяснить цель создания и логику этого свитка. — Цель создания свитка?.. — Да… Уже при сопоставлении истории свитка и его содержания можно заподозрить, что истинный мотив У Циньсю был далек от заявленного. Ведь и шести рисунков вполне бы хватило, чтобы предостеречь Сына Неба. Плотская красота тленна, жизнь изменчива… Но доказательства лучше слов, верно? Ты же сам испугался, когда это увидел? — Да… — Конечно! Нарисуй он еще одну, седьмую картину, на которой тело уже высохло, этого было бы предостаточно, чтобы завершить свиток. На оставшемся белом пространстве можно было бы написать предостережение императору или рассказ о пережитых трудностях, а затем покончить с собой. Этого вполне бы хватило для вразумления слабонервного Сына Неба. Однако У Циньсю без устали приносил новые и новые жертвы… Он мог бы спокойно дождаться, когда останки госпожи Дай превратятся в белые кости, и без проблем закончить свиток, а не передавать его потомкам в незавершенном состоянии, как психическое внушение и проклятие всего рода Курэ. Зачем он создал эти проблемы, которые тысячу сто лет спустя послужили ценным психическим материалом для наших исследований? Я невольно вздохнул. Речи доктора Масаки привлекали меня демоническим очарованием, но внутри нарастало какое-то непонятное, безумное сомнение… — Ну как, интересно? Поначалу кажется, что вопрос-то праздный, а потом он вдруг делается важнейшим. И чем больше думаешь о нем, тем меньше понимаешь. Ха-ха-ха… Но, чтобы разгадать эту тайну, нужно изучить исходные психические факторы, заставившие У Циньсю создать этот свиток, изучить его душевное состояние и отыскать причину противоречий. Впрочем, это совсем несложно. Сняв с душевного состояния У Циньсю внешний покров под названием «верность императору и родине», мы увидим изначальные психические факторы, и прежде всего — огонь честолюбия. Затем пылает страсть к искусству, а еще глубже, на самом донышке, — любовь и половое влечение. И эти четыре жажды спеклись воедино и достигли нечеловечески высоких температур. Иными словами, в случае У Циньсю вся эта поразительная верность императору и родине является комком удивительно низменных, извращенных желаний. Я машинально вытер нос платком. Казалось, доктор Масаки разбирает и анализирует мою психологию. — Думаю, дело тут вот в чем. Когда У Циньсю увидел, что великий поэт Ли Бо снискал благоволение Сюань-цзуна, воспевая в стихах блеск и разврат императорского двора, то решил прославиться благодаря заслугам противоположного свойства и вписать свое имя в хроники. Изображу, мол, неслыханные диковины своей кистью и приведу в ужас всех будущих обитателей Поднебесной. Крайняя степень тщеславия, присущая юным художникам с задатками гения. Кроме того, он обладал мужественной наружностью под стать своему таланту и был на вершине счастья вместе с молодой женой, по уши в него влюбленной и вдобавок готовой на все. Однако банальные плотские утехи наскучили У Циньсю за несколько месяцев, а страстное желание день ото дня лишь разгоралось, и без крайне плохого и жестокого обращения с его прекрасной супругой желание это никак нельзя было удовлетворить. Такая сверхъестественная страсть, или же половое чувство, часто обнаруживается в людях гениальных или весьма талантливых. Наконец… верх восхищения красотой — это ее разрушение, в процессе которого можно хладнокровно наблюдать самые страшные и уродливые вещи… И вот, подогреваемые страстью к искусству, эти четыре желания накалились добела и претворились в конкретный план. Вполне возможно, что сам У Циньсю свято верил, будто им движет одна верность, однако рисунки на свитке обнажают изнанку его психического состояния. Эти изображения женщины в разных стадиях разложения… Перед моим взором опять чуть было не всплыли картины с трупом, но я протер глаза, и взгляд мой упал на золотых вышитых львов, вплетенных в ткань свитка. Я будто приказывал им: «Не выпускайте!» — Скрупулезно изображая мертвую красавицу и процесс разложения, У Циньсю ощутил неописуемое удовольствие. Об этом недвусмысленно говорит все большая четкость линий и детальность прорисовки. Тело этой женщины, наделенное естественной природной красотой, олицетворявшее гармонию и радость благодаря совершенным краскам и формам, все быстрее и быстрее теряло какую бы то ни было привлекательность. Оно становилось все мертвеннее и страшнее, покрывалось жуткими язвами и вскоре приобрело чудовищный облик. О, что за невообразимое зрелище представляли собой эти метаморфозы!.. Глядя на непостижимую симфонию разложения красоты, запечатленную на этом свитке, человек испытывает чувства, ни в коем разе не сопоставимые с чувствами историка, что описывает закат и падение цивилизации. Опьяненный восторженным самозабвением, в котором смешались верность, жажда славы, любовь к искусству и страсть, У Циньсю рисовал все изящнее, без устали и малейшей жалости. Увидев же, что от мертвого тела остались одни белые кости, он решительно отбросил кисть и поднялся. Горячее желание снова пережить этот опыт смутило У Циньсю и наполнило его душу трепетом. Вдобавок… наверняка на У Циньсю мучительно и жестко воздействовало половое чувство, разожженное долгим воздержанием. И это воздействие активно передавалось, анализировалось, изменялось и распределялось посредством истрепанной нервной системы, что привело к острому возбуждению во всем теле. Полагаю, что извращенная природа полового чувства и неописуемые, пронзительные воспоминания У Циньсю буквально разрывали каждую клетку его организма. — Помрачневший голос доктора Масаки, в котором звучали ноты драматизма, умолк. Я по-прежнему смотрел на вышитых львов, хотя от усталости мое зрение потеряло четкость. Неожиданно сквозь пелену, застившую взгляд, я почему-то обратил внимание на один цвет — травянисто-зеленый. — В итоге верность, патриотизм, честолюбие, красота, супружеская любовь оказались вытеснены извращенным половым желанием У Циньсю. Так он блуждал целый год, пока не встретил девушку, которая тоже была во власти своеобразного извращения. Это оказалась сестра его жены, барышня Фэнь. Однако благодаря ее хитрой и красивой уловке У Циньсю наконец-то избавился от своего глубинного желания. Подобное бушующему пламени, оно поддерживало сознание У Циньсю, но, угаснув, оставило его в состоянии опустошения и слабоумия. Так он и умер, передав своему незаконному сыну, а за ним и остальным потомкам, вплоть до Итиро Курэ, эти извращенные желания и чудовищные воспоминания. И стоило Итиро Курэ увидеть свиток, как в юноше пробудилась психическая наследственность, что дремала в глубинах сознания клеток. Так проснулось извращенное либидо и связанные с ним воспоминания, которыми жили У Циньсю и его потомки. Иными словами, как только Итиро Курэ увидел эти картины, он «превратился» в У Циньсю. Желания и страсти далекого предка наложились на теперешнее сознание молодого человека, и он впал в сомнамбулическое состояние. Таково единственное научное объяснение фактов психопатологии, которые лежат в основе явлений «переноса» или «одержимости»… Я молчал. — И под натиском этого крайне извращенного желания настоящее сознание и воспоминания Итиро Курэ утратили ценность и сделались бледными тенями. Место добропорядочности и морали, которые руководили молодым человеком до недавнего времени, заняли сумасбродство и буйство гения тысячелетней давности. А образ красавицы Моёко был замещен воспоминаниями о госпоже Дай. Однако призрак нездорового полового чувства У Циньсю, проявившийся во всей красе спустя тысячу лет, оказался подкован суждениями и знаниями современного юноши. Поэтому, покинув каменоломню в Мэйнохаме, Итиро Курэ поспешил домой, чтобы договориться обо всем с Моёко. Возможно, они обсудили, как отопрут раздвижную дверь, оставят амбар открытым, возьмут ключ и свечи… В общем, все было приготовлено, и когда домашние уснули, Итиро Курэ прокрался в спальню к Моёко и позвал ее. Конечно, девушка не догадывалась об истинных намерениях своего возлюбленного. Очевидно, он скрывал правду, пока они не добрались до места. А когда все выяснилось, Моёко вдруг застыдилась и пришла в замешательство, что следует из рассказа Сэнгоро Токуры. Однако в силу свой покорности вскоре послушалась жениха и согласилась. Тогда У Циньсю в облике Итиро Курэ привел ее на второй этаж амбара, освещенный свечами… Вот, можешь ознакомиться с результатами расследования на месте… Да-да, тут. «Следы воска от свечей на полу…» и так далее. Определенно, Моёко впервые увидела свиток, сидя напротив жениха при свете большой свечи. Тогда, желая закончить работу, он горячо попросил свою невесту умереть. При виде картин разложения обнаженной девушки, один в один похожей на нее, Моёко сделалось невыносимо, и от ужаса она впала в состояние, мнимой смерти. Эти факты подтверждаются словами: «Следы сопротивления и перенесенных мучений не обнаружены» и «Удушение после потери сознания». К тому же, находясь уже в палате № 6, Моёко демонстрировала, пускай и не в полной мере, психические черты обеих Бабочек из Дворца Совершенной Чистоты. Видимо, момент ее мнимой смерти на втором этаже амбара послужил отправной точкой для сомнамбулического припадка, спровоцированного действиями Итиро Курэ. Повинуясь психической наследственности, он вел себя как У Циньсю и пробудил в Моёко мазохистские наклонности ее дальних родственниц — барышень Дай и Фэнь. Не так ли? Я по-прежнему молчал. — Конечно, все это может показаться странным, однако до нас дошли многочисленные свидетельства и легенды, в которых говорится о том, что начало и конец приступов, спровоцированных психической наследственностью, сопровождаются мнимой смертью, сном, потерей сознания и тому подобными явлениями. И с точки зрения науки тут нет ничего необыкновенного. Например, можно отметить такие издавна известные феномены, как «божественное наитие», «божественная энергия» и «божественная одержимость». Бывает даже, что человека успевают похоронить и он воскресает в могиле. И случается подобное нередко. В пьесе театра но «Утаура» главный герой, жрец из Исэ, Ватараэ проводит три мучительных дня в могиле и выбирается оттуда совершенно седой. Это одна из самых известных таких легенд. С точки зрения психиатрии данное состояние подобно мгновению мрака, что бывает в процессе переключения электрических выключателей. Конечно, длина подобного «мгновения» зависит от конституции и характера человека, а также его настроения. Обычно, когда человек приходит в себя после ступора (вроде того, что бывает от внезапного испуга) и последовавшей за ним полной остановки всех функций тела, он ведет себя весьма непривычно… Другими словами, начинается приступ, обусловленный психической наследственностью. Если же с человеком случается несколько припадков сомнамбулизма, после каждого из которых он приходит в норму, интенсивность и продолжительность оных бывает несущественной, как, например, в случаях «пребывания не в себе». Что же касается питания и метаболизма в состоянии мнимой смерти, я убежден, что Вакабаяси провел достаточно опытов на Моёко Курэ, и я могу изложить в общих чертах его выводы, однако прямого отношения к делу это не имеет, так что опустим, пожалуй. Как бы то ни было, я должен согласиться с результатами исследования Вакабаяси, подтверждающими, что причина мнимой смерти Моёко Курэ напрямую связана с внушением, спровоцированным, в свою очередь, сомнамбулическим состоянием Итиро Курэ. Правда, Вакабаяси не пишет об этом прямо. Более того, здесь фигурирует и моя собственная гипотеза, поскольку в семье Курэ не сохранилось свидетельств о женщинах вроде Моёко, которые бы демонстрировали наследственную психологию барышень Дай и Фэнь. Ни монах Сёку, выразивший предостережение относительно свитка, ни Котэй, возродитель рода Курэ, не предполагали, что эти рисунки послужат триггером, пробуждающим извращенную наследственную психологию и в женщинах. Однако в этот раз ситуация была и вовсе особенная, поскольку фигурантами стали родственники, а не чужие друг другу люди. Подобное можно назвать чудом из чудес, ведь Моёко оказалась очень похожей на женщину, изображенную на свитке. Данное обстоятельство лишь подкрепило внушение, и потому Итиро Курэ воспроизвел все действия У Циньсю с величайшей точностью. Следовательно, каждое слово, каждое движение Итиро Курэ, вплоть до мельчайших подробностей, не отличались от действий У Циньсю, что, полагаю, и вызвало приступ у Моёко. Быть может, это лишь странное совпадение, однако… Если мы заглянем в протокол обследования, то узнаем, что Итиро Курэ принялся душить Моёко, когда девушка уже была мертвой на вид. Следовательно, его целью было не убийство. Возможно, он решился на это, поскольку хотел испытать извращенное удовлетворение от удушения женщины, и неважно, живой или нет. Ну, что ты думаешь об этом? Ведь правда чрезвычайно интересный материал для исследования — запечатленная в мельчайших деталях психическая наследственность извращенца, жившего более тысячи лет назад? Но я отвлекся. Итак, проделав упомянутое, Итиро Курэ принялся ждать разложения трупа, чтобы приступить к рисованию. И когда его тетка Яёко заглянула в окно амбара и задала вопрос, Итиро Курэ хладнокровно ответил: «Оно скоро гнить начнет». Таким образом, история, случившаяся в стране за тысячу ри отсюда и тысячу лет назад, стала для Итиро Курэ новой реальностью. И судя по результатам вскрытия, целью удушения Моёко не являлось сексуальное насилие, поскольку следы его отсутствуют. Единственное, чего хотел Итиро Курэ, — удовлетворить извращенное желание своего предка, У Циньсю. Долгий поток поразительных объяснений наконец иссяк, и я, с дрожью вздохнув, поднял голову. Доктор Масаки определенно великий психиатр! Я снова ощутил к нему большое уважение и вместе с тем немного успокоился, однако на моем теле выступил холодный пот. Я спросил со вздохом: — Но ведь… Итиро Курэ можно вылечить? — Итиро Курэ? Можно, я в этом уверен, — доктор Масаки иронично улыбнулся и посмотрел так, будто видел меня насквозь. — Думаю, Итиро Курэ придет в себя тогда же, когда и ты. Я снова был в шоке от этого намека: мол, я — это он. Однако доктор недвусмысленно давал понять, что течение болезни проходит у нас одинаково, и это звучало весьма зловеще. Я вытер лицо платком и поинтересовался: — Хм… Наверное, излечить его далеко не просто? — Ерунда! Если причина болезни и ее процесс ясно описаны с психиатрической точки зрения — о чем я тебе только что рассказал, то и вылечить ее можно в два счета. А если уж я не смогу вылечить пациента с такими выраженными симптомами, как у Итиро Курэ, то вся моя теория — оторванная от жизни чепуха! — Ого! А как вы будете его лечить? — Ну… Правильное лечение — это внушение, сделанное в должное время и в должных обстоятельствах. Никакой паранауки, никакого шаманства или заговоров… Насколько мне известно, Итиро Курэ не страдает ни от сифилиса, ни от туберкулеза, то есть его помешательство не вызвано инфекционными причинами. Он сошел с ума исключительно из-за психического внушения — прочитал свиток и перестал ориентироваться во времени и пространстве. Ему все равно, Итиро Курэ он или У Циньсю, Китай за окном или Япония и какой на дворе год. Им движет лишь извращенная психология в первоклассном китайском стиле, он обитает в водовороте из иллюзий, фантазий и галлюцинаций. Вдобавок извращенное либидо Итиро Курэ прошло те же стадии, что либидо У Циньсю тысячу лет назад, и привело его к откровенному желанию наблюдать женский труп, которое достигло пика в «Клинике свободного лечения», где молодой человек пребывал в сомнамбулическом состоянии. Отягощенная наследственность, мания убийств, преждевременное слабоумие, извращенная психология… Все это заставляет Итиро Курэ смотреть на мир глазами призрака У Циньсю тысячелетней давности. Вот почему юноше мнится, будто повсюду закопаны женские трупы. При виде земли он тут же ищет мотыгу и, заполучив ее, целыми днями роет ямы. Еще недавно этот призрак извращенного желания, преодолевший пространство и время, заставлял Итиро Курэ трудиться в поте лица, пока постепенно не испарился. Гормональное топливо, которое поддерживает в человеке уровень полового влечения, то есть жидкости внутренней секреции (в обиходе мы называем их энергией), расходуется, когда индивид усердно работает. Так пациент постепенно перестает ощущать половое влечение, но, соблазняемый галлюцинациями о женских трупах, что по инерции рисуют его истощенные нервы, продолжает с тяжелыми вздохами махать мотыгой и впадает в несчастное состояние. Когда же призрак извращенного желания, подавляемый всеми его психическими функциями, постепенно исчезает, индивид постепенно возвращается в нормальное состояние и задается вопросом: «Почему я столько работаю? Это ужасно! Невыносимо!» Так вот, мне всего лишь следовало дождаться момента, когда он перестанет махать мотыгой и начнет будто в тумане озираться, желая вернуться к работе. И как только мне выдалась такая возможность, я вышел и спросил: «Когда этот труп был зарыт?» Таким образом, я противопоставил собственное рациональное мышление его истощенному, и тот поначалу ничего не понял. Однако слово «когда» послужило инструментом внушения, восстановившим идею времени, полностью вытесненную к этому моменту из его сознания. Вместе с ней возродилась идея пространства, которую он выразил рассеянным вопросом: «Э… А где я?» В то же время началось восстановление самосознания: «Ого… странно… Что я тут делал все это время?..» Он непомерно опечалился, потупился, бросил столь лелеемую им мотыгу на землю и вернулся к себе в палату… Вот такой порядок действий описан в моем завещании. «Клиника свободного лечения сумасшедших» называется так неслучайно. Врачи наблюдают за психическим состоянием «свободно» проживающих пациентов, определяют ключевые симптомы, изучают ход болезни и делают в нужный момент необходимые внушения. В этом и заключается терапия. Конечно, подобный подход требует от врача незаурядных способностей. В противном случае на больных вешают взятые наобум ярлыки, пользуясь поверхностными методами терапии и хирургии. А если болезнь не поддается лечению, применяют допотопные приемы вроде связывания больных или запирания их в клетках, что вообще никуда не годится! Правильный метод лечения психических болезней, за которым будущее, не может допускать таких архаизмов. За ним должен стоять разум интеллектуального человека, который понимает основные принципы психоанатомии, психофизиологии и психопатологии, а также душевное состояние человека. Такой специалист, наблюдая свободные движения пациента, способен аккуратно и точно распознать тончайшие изменения в процессе его сомнамбулического приступа и сделать нужное внушение в нужное время и в нужном месте. Человек этот должен быть интеллектуален настолько, чтобы постепенно вернуть больному ориентацию во времени и пространстве и аккуратненько ввести его в нормальное состояние… А-ха-ха-ха-ха… Похоже, я увлекся самовосхвалением, тебе не кажется? Но вернемся к предыдущей теме. После первого внушения Итиро Курэ провел целый месяц, затворившись в палате № 7, и ни разу не вышел на площадку «Клиники свободного лечения». В это время его сознание постепенно восстанавливалось. То есть благодаря моему внушению в нем стало воскресать ощущение времени, пространства и собственного «я». Все эти вопросы вроде: «Где я?», «Что за год сейчас?», «Как меня зовут?» и «Почему я заперт в этой комнате?» Вместе с тем вокруг него как тучи стали скапливаться новые дилеммы и тревоги. Он думал и сомневался, сомневался и думал. Поэтому я отдал особое распоряжение медицинскому персоналу — записывать все слова и действия Итиро Курэ в отдельную историю болезни. Заглянув туда, ты поймешь, через какие сомнения он прошел. Та уличная речь Остолопа Болвана, которую подсунул тебе доктор Вакабаяси (она представляет собой лишь мой рассказ, подкрепленный примерами из практики), как раз относится к этому времени. Однако недавно Итиро Курэ практически начал ориентироваться во времени и пространстве и чуть было не вернулся в нормальное состояние… Он часто демонстрировал своеобразное отчаянное спокойствие, повторяя: «Я все думаю и думаю и ничего не понимаю… Но в конце концов я обязательно пойму». Примерно месяц назад, когда Итиро Курэ отбросил мотыгу и сидел в палате, он погрузился в состоянии тяжкой меланхолии. В истории болезни четко указано, что аппетит его резко снизился, стул был плохой, он похудел. Но потом он оправился и, судя по записям, набрал вес. Из этого следует, что благодаря питанию и прочему психическое состояние пациента значительно улучшилось, и он даже стал улыбаться.