Бледный и чахлый зеленый смерчик приподнялся над его макушкой и вновь пропал, но заметил это только примолкший ифрит. – Слушаю и повинуюсь, о могущественный, – раболепно пробормотал он, наблюдая, как жадно маги собирают энергию, щедрым потоком плеснувшуюся из портала, куда мгновенно ушел житель вечного мрака. Узник лампы и себе пополнил резерв, на всякий случай. Чтобы было из чего создавать еду и развлечения, если снова надолго запрут в опостылевшей посудине. А потом завороженно замер, рассматривая заметавшиеся по нише светлячки сутей, выброшенных мраком из темных глубин его сознания. Их было даже больше, чем он мог ожидать, – более двух десятков. Совсем слабеньких и довольно ярких, и ифрит не удержался, потянулся к одному, пытаясь считать отзвуки чувств и событий, сохранившихся в памяти этих клочков энергии. Но, прочтя, неохотно выпустил светлячок из лап, ему никак нельзя вбирать в себя чужие умения, неизвестно, как они уживутся в тесном медном сосуде. – Я взял четыре, – не открывая глаз, обессиленно пробормотал Тодгер, – и вижу еще несколько. Никому не нужно? – Мальгис! Ты почему не ловишь сути? – укоризненно окликнул Кадерн своего помощника. – Я же еще не магистр… – Приеду в Айгорру – напишу указ, – пообещал не отрывающийся от жены Изрельс. – Бери штуки четыре. У меня уже пять. – У меня шесть, – ничуть не огорченно сообщил Даурбей, – и я вижу еще семь. Если Мальгис возьмет пять, то вам с Тодом как раз хватит до ровного счета. Тод, смотри, какой яркий. – Он и так мощнее всех, – без тени зависти произнес Кадерн. – Дайте Мальгису одного сильного. Ему предстоит стать главным магом кайсамского хана. – А ты? В Маржидат? – лениво поинтересовался Даурбей, взглядом создавая роскошные кресла и попарно расставляя их по ковру. – Занимайте места. Дарочка, ты с кем сидишь? – С тобой, – поджав губы, процедила расстроенная принцесса. Вон Изверг, из последних сил до Леты доплелся, видно же было, с каким трудом дается ему каждый шаг. А Тод хоть и лежал умирающей тенью, но на чернорожего великана рявкнул очень зло. А на нее даже не глянул, словно Дарочки и нет. Значит, до сих пор не простил той шутки с цветочками или еще чего. Хотя обиженной стороной была как раз она, и прощения за ее покупку в рабыни должен был просить он. Но до сих пор так ничего и не понял, и это до слез обидно. – Смерти моей хочешь? – состроил скорбную гримасу Даур. – Ничего, ты живучий, – сердито отрезала принцесса, устраиваясь в переднем кресле. И не могла видеть, как Кадерн бережно укладывает потерявшего сознание брата на стоящий позади нее диванчик, созданный им из двух кресел. Сам он вместе с помощником занял следующие места, поспешив плюхнуться в мягкие объятия удобного кресла. Всех магов после вселения чужих сутей слегка покачивало, как после пары кубков крепкого вина, а ноги дрожали от усталости. Держался только Даур, и тот, как подозревал Кад, только на каком-то зелье. Или ифрит, чуя свою провинность, постарался задобрить хозяина и подлечил поосновательнее. Изрельс бережно усадил жену на последний диванчик, сотворенный им по примеру шурина, и устало рухнул рядом с ней. Он продолжал молчать, не желая распахивать душу перед собратьями, хотя за эти дни они как-то незаметно стали ему настоящими друзьями. Но сейчас чувствовал, что делиться самым сокровенным не готов ни с кем, и потому лишь тихо и нежно целовал пальчики Летуаны, одновременно пытаясь успокоить опьяненное новизной и количеством доставшихся ему умений сознание. – Немного отлетим – и открою проход в свой дом, – предупредил друзей Даур, с облегчением шлепнувшись в кресло. – Есть хочу, как весенний медведь. Все остальное потом. Эй, раб лампы! Иди на место. – Слушаю и повинуюсь, хозяин! – горестно пробормотал ифрит, глядя на ненавистную, позеленевшую от времени посудину. – А последнюю просьбу можно? – Можно. – Не забрасывай меня в сокровищницу на тысячу лет… – Черные глазки смотрели умильно, как у полуторамесячного щенка. – Ладно. Но есть несколько условий, – мстительно прищурился Даурбей. – На все готов, что ни прикажешь! – Первое. Ты больше никогда не пытаешься торговаться с хозяевами, скрывать любые секреты или лукавить. Второе. Облик менять можешь только по приказу, до тех пор являешься в этом, только ростом должен быть ниже меня на три ладони. И третье. Я собираюсь приставить тебя охранником и посыльным к одному султану, если, разумеется, дашь нерушимую клятву не задумывать против меня, моих друзей и собратьев по гильдии никаких интриг и происков. – Мудрейший и великодушнейший! Согласен, всецело согласен с каждым словом и пунктом, со всеми недосказанными намеками и предостережениями! И в присутствии кеори клянусь самым ценным, своей магической силой, служить тебе верно и вечно! Лампа в руках Даура на миг нагрелась, полыхнув золотым сиянием, и тотчас остыла. Магистр потрясенно рассматривал блестевшую свежевылитой медью новехонькую посудину и старался не думать о том, как будет объяснять султану эту перемену. – А мой Кео тут при чем? – непонимающе нахмурилась принцесса. – Ну так ведь… – замялся ифрит, покосился на ожидающе прищурившегося Даурбея и торопливо выпалил: – Ведь светлые духи ощущают правду! – Как выяснилось, – усмехнулся главный маг кайсамского хана, – правду и твоя посудина почувствовала. – Это моя клятва, – сник ифрит, – обновила счет моего заточения. За три тысячи лет я совсем забыл об этом условии. – Об этом расскажешь потом. – Даур решительно подставил ему лампу, и через мгновение ковер уже стремительно летел вверх и на запад, выбиваясь из путаницы ущелий великого Навинского хребта. А еще через несколько секунд с него бесшумно исчез Изрельс вместе с женой, которую за миг до этого крепко обнял за талию. – Ой!.. – ахнула Лета, обнаружив, что уже сидит на диване в совершенно незнакомой гостиной. Ее стены были обиты салатовым шелком, по потолку плыли облака и летели стаи птиц, на полу роскошным летним лугом цвел ковер, а у окон стояли изящные керамические вазоны с живыми цветами. Ее муж сидел рядом, исподтишка поглядывая на это разноцветье, и внимательно следил за выражением милого лица. – Счастье мое… – теперь магистр точно знал, что будет повторять любимой эти слова по сто, по двести раз в день, лишь бы она поверила, забыла все обиды и его ошибки, – я нанял художника-эльфа, чтобы он по-новому отделал наш дом. Отсюда он отправится перекрашивать северный и южный дворцы, мы переедем в тот, который тебе понравится больше. А сейчас тебе нужно поесть и переодеться, я купил швейную мастерскую, и они должны были уже приготовить тебе несколько платьев. – Изр, ты думаешь, самое главное для меня – цвет стен или куча одежды? – пристально всматривалась в его глаза Летуана. – Нет, – печально качнул он пропыленной вишневой гривой, – я точно знаю, тебе это совершенно не важно. Но мне так хотелось, чтобы наш дом изменился, стал таким, какой больше нравится тебе. И я сам стану другим… уже стал, когда понял, насколько глуп и слеп был. Занимался чем угодно, только не тем, что для меня дороже всего в жизни. Твоим счастьем, любимая. Настоящим, откровенным… я хорошо помню, как это было. Сердце обливается кровью от понимания, что сам, своими собственными руками лишил себя всего самого лучшего и светлого. По его щеке скатилась скупая слезинка, и магистр, неожиданно смутившись, как подросток, низко опустил голову, пряча невольное свидетельство своего раскаяния. – Любимый… – Лета крепко прижала его к себе, погладила роскошные волосы и, почувствовав под ладонями песок и комочки сгоревших прядей, сказала вовсе не те слова, которые рвались с языка: – Пойдем-ка купаться. Не хочу, чтобы такой красивый дом пах дымом Рандолиза. Магистр согласно кивнул и, вмиг избавившись заклинанием от одежды, перенес себя и жену в огромную серебряную купель, стоящую посреди купальни. Здесь стены по-прежнему оставались белоснежными, но по ним густо вились так хорошо знакомые Летуане виньетки из фиалок и ирисов. – Кстати, – пробормотала алхимичка, с удовольствием подставляя утомленное тело магическим мочалкам, – у меня есть зелье… несколько капель – и твои узоры сойдут. – Не хочу… – прошептал ей на ушко магистр, подтягивая плавучий столик, уставленный любимыми блюдами Летуаны. – Ты ведь создала их с любовью, я сразу понял. И почему ты говоришь только о моих? – заинтересовался он через минуту. – Мне узоры сделал кеори – мы искали способ не отдавать его Маржидату. Или Рандолизу, как я теперь понимаю, – огорченно призналась она. – От Рандолиза там давно остался только облик, – хмуро сообщил магистр, крепче прижимая к себе жену, – поэтому не думай о нем, любимая. Теперь я могу точно сказать, куда пропадали адепты из академии Айгорры и провинциальные целители и ведьмы. Он уже давно кормит живой мрак попавшимися ему в сети магами и успел превратиться в настоящего монстра. Безжалостного, коварного и хитрого, как все безумцы. – Кстати, – вспомнила Лета, – а где моя ученица? – Любимая, дай ей небольшой отпуск. Пусть сама разберется со своими чувствами и желаниями. Судя по тому, что я узнал и увидел, принцесса далеко не легкомысленная болтушка, каких большинство среди ее придворных девиц. – У нее и сестры такие же. Но ты прав, один день я ей дам. А потом засажу за учебники, у нее способности к алхимии. – Боюсь, – помедлив, чистосердечно сообщил Изрельс, – твоему младшему брату это очень не понравится. – А вот это и будет последней проверкой его чувств, – неожиданно жестко заявила Летуана. – Я не для того загораживала собой девушку от оборотней, чтобы мой брат посадил ее в свое болото. Мне Дарочка теперь как младшая сестра, и я уверена, она заслуживает настоящей любви. – Ты совершенно права. – Изрельс твердо решил больше никогда не спорить с женой и теперь просто перевел разговор на другое: – К слову, я дал своему адвокату распоряжение предъявить иск к кайсамскому хану за незаконную торговлю жительницами Айгорры и свободных королевств. До судебного разбирательства или мирового соглашения девушки с острова Наслаждений будут жить в столице, в особняке Кадерна. Они уже договорились с Даурбеем, прямо сегодня и переправят. – Спасибо, любимый, – нежно погладила его по щеке жена. – Я очень надеялась, что ты встанешь на мою сторону в этом вопросе. – Во всех вопросах, всегда и везде я буду только на твоей стороне, счастье мое. А теперь скажи мне, пожалуйста… ты еще не передумала завести малыша? Когда сегодня градоначальник Маржидата обрадовал Тодгера сообщением, что у принцессы появился малыш, я вдруг очень позавидовал ученику. – Изр… – изумленно прошептала неожиданно покрасневшая Летуана, не решаясь так сразу признаваться, что он угадал ее самую сокровенную мечту. – Любимая… тогда не будем откладывать, – нежно, но крепко привлек ее к себе магистр, решительно отбрасывая все мысли о делах, магах, учениках и родичах. И заодно обо всех остальных. Подождут денек… или несколько. * * * – Предательница, – беззлобно ворчала про себя принцесса, бредя следом за бойкими слугами, тащившими на носилках ее спящего хозяина. Пропажу наставницы она обнаружила только здесь, во дворце Даурбея. А потом так же мгновенно исчезли Мальгис и Кадерн, пообещавший прийти, как только брат проснется. Последним сбежал Даурбей, на ходу отдав слугам приказ устроить гостей в лучших комнатах и выполнять все их требования. Разумеется, Дарочка прекрасно понимала, как сильно все они устали. И сколько душевных и магических сил истратили в том страшном бою, потому и торопятся искупаться, поесть и отдохнуть. Она и сама просто мечтает упасть на мягкий диванчик, спина до сих пор холодеет от ужаса при одном только воспоминании. Ведь Дарочка устояла там лишь из-за сковавшего все тело последнего заклятия Рандолиза, хотя ей неистово хотелось забиться под стол или под диванчик. Но теперь, несмотря на искреннюю благодарность за спасение и заботу, одновременно искренне возмущалась бесчувствием магистров. Жизнь и здоровье Тодгера, который большую часть битвы сражался с негодяем в одиночку, должны были волновать его друзей значительно сильнее. Тем более – родных брата с сестрой. Хотя Летуану можно понять, Изверг ее даже спрашивать не стал, не слышала принцесса ни словечка, хотя нарочно прислушивалась. А вот Кадерн, похоже, больше беспокоится о своем месте придворного мага, чем о родичах. – Ваша комната, госпожа, – широко распахнула перед ней двери служанка. – Сейчас поможем раздеться и искупаться, вода в купелях всегда теплая и ароматная. Вообще-то она только перед обедом купалась, хотела сказать Дарочка, но вспомнила дым и пыль жуткого старинного храма и безропотно побрела в купальню. А когда вернулась, посвежевшая и с небрежно собранными под ленту еще влажными волосами, обнаружила в своей комнате незваного гостя. Вернее, своего хозяина.