— Ты должна быть осторожна и не позволять людям вести себя вот так. — Я не… Я действительно собиралась ответить. Но я даже не могла думать… — Ты могла сделать что-нибудь, — проронил он. — Ты могла просто кивнуть, ласково ему улыбнуться — и стала бы победительницей хотя бы этого раунда. Да ты могла просто сказать ему «спасибо», показывая, что всё это относилось к тебе. И всё. Больше ничего не надо было — им хватило бы твоего осознания, что ты законная королева — этого подтверждения обычно достаточно, чтобы поверить человеку, занимающему трон. Даже больше, чем достаточно. Он озвучил это так легко, и так просто… Наверное, для него это и было чем-то обыкновенным, элементарным и столь лёгким, что я никогда бы не ощутила. — Всё не так уж легко. Я знаю, что должно, что я обязана соответствовать, н… — и оправданий у меня не было. Мне следовало быть уверенной, я старалась оставаться элегантной, чтобы превратиться наконец-то в королеву, ту, которой они искренне желали бы долгих лет царствования в этой огромной, удивительной стране на острове… И я много часов повторяла свою речь, репетировала, отчаянно пыталась быть такой, как им нравится. Всего на один-два вечера. Мне надо было сыграть роль, такую короткую и такую лёгкую. Да, я пыталась — но просто пыталась! Как только заканчивалась моя решимость, всё это превращалось в бессмысленный прах. Притворство длилось слишком долго для того, чтобы можно было продолжать его терпеть. Слишком. — Ты очень умна, Фрея, — наконец-то промолвил Фицрой, своими словами разбивая тишину. — И я знаю — уверен! — что ты можешь перехитрить каждого из них. Я умолкла на мгновение, и моя рука замерла над ртутью. — Ты в это не веришь. — Как я могу в это не верить? Ты вообще видела это место, Фрея? Ты видела, чем именно ты здесь занимаешься? — Но при дворе всё иначе! Тут умным быть совершенно не нужно — да и вряд ли получается. Когда я там, все мысли словно вылетают из моей головы. Это как будто… Словно я не в той комнате. Тут я могу доверять своим инстинктам, там — даже не знаю, что делать. И думать над тем, что надо делать, я тоже не могу. — Так не думай. Следуй своим инстинктам, как только что сказала! Но ведь мои инстинкты не были инстинктами королевы, и мне следовало действовать так, как от меня ожидали, иначе никто никогда меня не примет. Я закусила губу — огласить эту правду было слишком трудно. — Я нашёл эту бумагу! — победно воскликнул Фицрой. — Займёмся тестом? Для этого мне следовало к нему приблизиться, и я чувствовала каждый шаг приближения к нему, пока пересекла комнату. Он протянул мне бумагу, и я взяла её так осторожно, чтобы не прикоснуться к нему, что аж самой стало страшно. — И чего мы ждём? — поинтересовался он. — Если в мышьяке есть кислота, бумага покраснеет. — И как это может нам помочь? Я опустила бумагу в растворившейся яд, и она стала светло-алой. — Это кислота? — поинтересовался Фицрой. Я кивнула. — Этого недостаточно, чтобы доказать присутствие мышьяка, но реакция сама по себе может быть очень полезной. По крайней мере, на кухне это могут использовать при испытании напитков, чтобы убедиться, что в них не подмешали кислоту. — Да, это бы помогло, — он всё ещё смотрел на бумажку, — а что дальше? — Кислота, — промолвила я. — Попытаемся растворить мышьяк в разных кислотах и посмотрим на реакцию. Если будет интересный запах, цвет, появится какой-нибудь дым… — Кислоты, — послушно кивнул он. — А что мне сделать? Я покосилась на свои руки. — Боюсь, что у меня не найдётся перчаток, что подошли бы тебе, а кислота очень опасна… — Я могу быть очень осторожным, — он посмотрел на свои ладони, а после перевёл на меня взгляд, в котором почти что чувствовалось отчаянье. — Фрея, пожалуйста… Мне нужно помочь тебе. — Я… Я не могу, понимаешь, не могу. Хотя… Знаешь, подбери несколько мензурок, — вздохнула я. — И пипеток пару штук. Мне придётся менять их для каждого нового соединения, так что, надо запастись достаточным количеством. Он был слишком уж близко. Между нами был, конечно, примерно один фут, а то и чуточку больше, но всё равно — слишком близко. Я понесла материалы к дальнему столу, почти радуясь, что все баночки с кислотами находились уже там. Наука должна успокаивать. Она всегда помогала мне сосредоточиться, несмотря на то, что происходило вокруг меня. Но теперь, когда здесь был Фицрой, я чувствовала себя рассеянной, зная о нём то, что не могла знать даже о себе самой. Некоторое время мы работали в тишине, задавая только случайные вопросы относительно экспериментов. Я маркировала каждую мензурку, каждую баночку, что мы использовали. — Замечательно, — промолвил Фицрой, — если ты сможешь определить что-то подобное. Не только дегустаторы… Ты могла бы продать это в другие королевства или каким-нибудь дворянам да купцам, что страдают паранойей. Королевству всегда нужны деньги. — Королевству нужно слишком много денег, не так ли? И что с ними делать, сотворить фонтан из жидкого золота? — Фрея… — он молчал, пока я не подняла на него взгляд. — Ты действительно не знаешь, да? Придворные, конечно, богаты, но откуда, ты думаешь, они берут деньги? Казна пустует. Мы нуждаемся в золоте. За все годы своей работы в казне, папа никогда мне об этом не говорил. Даже не заикался. — Ты уверен? — Более чем, Фрея. — Ну… Значит, нам надо распродать богатства двора. Например, часть всех этих отвратительных драгоценных камней. У нас есть средства, даже если они не в монетах. — Ты не сможешь этого сделать, потому что люди будут протестовать. Решат, что ты не имеешь права быть королевой, не будут тебе доверять, — он уставился на меня немигающим взглядом, и я чувствовала, что начинаю краснеть. — Это хорошая идея, — более мягко кивнул он, — распродать драгоценности. Но сейчас это нереально. А вот определитель яда… Вот это более чем удачно, если у тебя удастся это сделать. Я отвела взгляд в сторону. — Мне удастся. — Но откуда ты можешь знать? — Просто так. Ведь должен быть путь. Мы не можем вновь позволить себе потерпеть неудачу? — Ты думаешь, что это поможет разобраться со всеми убийствами? — И это тоже. Мы вновь приблизились друг к другу, пока разговаривали, и теперь между нами было не больше полуфута — я буквально чувствовала прикосновение складок его рукава к своей коже. Он так тревожился — всё это было бессмысленно… И я провела пальцами по волосам, отчаянно пытаясь отогнать тревогу подальше от себя. — Ты должна найти путь… — повторил он, — потому что заботишься о моём отце и покойном дворе или потому, что хочешь себя защитить? Эти слова должны были жалить, будто бы истинное обвинение, но в устах Фицроя они звучали будто бы всамделишный вопрос, и ответ казался неимоверно важным в первую очередь для меня самой. — Частично для того, чтобы защитить себя, — тихо промолвила я. — Частично — чтобы защитить всех. Если нападения повторятся… Сколько ещё людей может погибнуть? И разве это не моя ответственность — убедиться, что ничего такого не будет? Не то чтобы это было виной твоего отца — смерть всего двора, — но теперь, когда мы… — Мой отец был ужасным человеком. Я смотрела на него. Это заявление было не внезапным, не взятым будто бы из воздуха, и оно словно разрушало весь его мирок — а он всё так же отмерял кислоту, словно вообще ничего не случиилось. — Что?! — Мой отец. Он был просто ужасен. Никогда не заботился ни о ком, кроме себя самого, — его речь звучала абсолютно спокойно, но гнев плескался где-то в глубине души, прячась за слоями слов, словно он давно уже подавлял это чувство, а оно всё рвалось на свободу. — И он точно знал, кого хочет видеть вместо тебя — и наказывал, пока не изменишься. А я никогда не был тем, кого он хотел видеть на моём месте. — Фицрой… — я понятия не имела, что должна ему сказать, ведь не знала его достаточно хорошо, чтобы не согласиться. — Даже если ты в этом уверен, это ещё не означает, что это правда… — Конечно же, это правда, — он говорил это так спокойно и так равнодушно. — Он хотел, чтобы я был его настоящим сыном. Реальным наследником. Но я не мог им стать — и тогда он мечтал, чтобы меня и вовсе не существовало. Но и этого я сделать не мог. Определись он, чего желал больше, то совершил бы это, но он менял своё мнение по нескольку раз на день. И даже если б я делал то, что он хотел, я бы никогда не успевал за его мыслями — он ведь менял решение каждую секунду. — Ты — настоящий сын. Он рассмеялся. — Я ведь уже говорил тебе, Фрея, что всегда должен был делать что-то, чтобы люди пытались меня принять. Я ведь угроза. А если б у моего отца был настоящий сын, я б стал угрозой и для него. А если б его не было, я был бы угрозой для всех остальных… Будь я слишком серьёзен, я бы превратился в сплошное разочарование. Легкомысленен — не доказал бы им, что имею честь быть его сыном. А ещё у меня никогда не могло быть своего мнения, если оно не соответствовало с его собственным, и я должен был отбрасывать его каждый раз, как он требует. Каждую секунду своей жизни я пытался соответствовать — а ведь даже не знаю, кто я. И в итоге, это всё так бессмысленно… Я не знала, как ему помочь — хотела, но не могла. — А твоя мать? — спросила я. — Понятия не имею. Её словно и вовсе не было в моей жизни, и мой отец… Просто хотел её забыть. — А что с нею случилось? Он только быстро пожал плечами. — Она ушла — это всё, что кто-либо мог мне сказать. Я, конечно, узнал о ней совсем немного, когда сам искал, но… — он вздохнул. — После всего этого я его любил. Всё ещё мечтал о его одобрении. А теперь он мёртв, как и все остальные, и теперь уже… Он покачал головой. — Он спрашивал меня раньше, хотел ли бы я когда-нибудь стать королём. А я не знаю, хотел ли на самом деле править. Но будь я королём, может быть, тогда он наконец-то одобрил бы меня? Да, да, я хотел. Иногда это было моей единственной целью. Но я не боролся за власть, у меня не получалось сражаться… Просто это значило что-то раньше… А теперь и этого не осталось. — Мне так жаль… — этот импульс казался слишком сильным, чтобы я могла воспротивиться. Я протянула руку, касаясь его ладони. Он смотрел на мои пальцы — как и я, — и я чувствовала жар его тела. А после Фицрой отступил, потянувшись за следующей кислотой, и моя рука безвольно упала. — Ну, а что ж ты? Готова к завтрашнему дню? Я закрыла глаза.