— Я к завтрашнему дню вообще никогда не буду готова, — мне тоже следовало быть честной, но казалось так сложно оставаться правдивой — учитывая то, насколько эгоистичным мне всё это казалось. — Я чувствую себя будто какой-то воровкой… Они будут смотреть меня и ненавидеть за то, что я тут, когда все те, о ком они заботились, давно уже отошли в мир иной. — Нет, не будут, — покачал головой Фицрой. — Только не завтра. Завтра все их мысли будут сконцентрированы на них самих и их огромном горе, так что они не станут ненавидеть тебя за это. — Но ведь я буду там! Прямо у них на глаза, королева, что занимает чужое место, когда не может… — я взглянула на него, чувствуя свой испуг. Я не сказала, конечно, что я не настоящая королева — не произнесла этого вслух. Но Фицрой лишь покачал головой. — Если люди не будут тебя знать, они завтра тебя даже не заметят. Уж поверь. И если даже заметят — сил на ненависть у них не останется, а никто по-настоящему присматриваться не будет. — Люди всегда присматриваются. — Да, обычно они это делают — но сегодня совсем не тот день. И завтра тоже. — Я всегда думала… — я запнулась, пытаясь собраться с мыслями. — Мне казалось, что тебе было бы всё это очень легко и просто. Мне всегда казалось, что ты… — А мне казалось, что это должно быть легко для тебя. Никто на самом деле не думает о том, что происходит с человеком. — Я думаю, — возразила я яростнее, чем хотела. — И мой отец… Люди, которые помнят мою мать, то, какой она была прекрасной. Я чувствовала их взгляды на себе всё это время, и мне не хотелось быть частью этого! Мне просто хотелось запереться здесь и остаться наедине с наукой… — Но ты ведь заставила себя попробовать? — Нет, это скорее мой отец заставил меня, — выдохнула наконец-то я. — На самом деле я хотела сбежать и учиться, стать учёным… Совершать далеко-далеко открытия. Но теперь всё это невозможно. — Ты могла бы… — тихо промолвил он. — Нет, не могла. Ведь теперь я должна быть королевой, и если я не удержу за собой трон… — Ты могла бы! — настойчиво повторил он. — Если б ты убежала далеко-далеко, за моря, если бы сменила своё имя и никогда больше не упоминала о своей жизни — о прошлой жизни. Они сделали бы королевой Мадлен Вольф, и до той поры, пока бы ты не появилась вновь на арене, они бы просто позабыли о тебе…. Особенно те, что, вероятно, не могли не найти тебя. Ты просто могла бы уехать. Эта возможность никогда не приходила мне в голову. Да, я действительно могла сбежать на материк, далеко-далеко отсюда. Исполнить все свои мечты в одночасье… Но одна мысль об этом была не такой прекрасной, как мне казалось. Я просто почувствовала новый прилив напряжения и тревоги, ощутив возможность совершить то, на что я прежде даже и не надеялась. Этот план — план Фреи недельной давности, а от неё теперь не осталось и следа, равно как и ото всех мечтаний. Я не могла уйти. Не могла просто взять и оставить тут всё на произвол судьбы. — Я не уйду, — прошептала я. В лаборатории вновь воцарилась тишина, а после он так тихо, что я почти не слышала, пробормотал: — Хорошо… Пятнадцать Мы были у реки, когда взошло солнце. Все дворяне расположились вдоль берегов, нарядились во что-то жёлтое — символ весны и солнца. В рассветных лучах особенно ярко сверкали драгоценные камни. Остальные выстроились вниз по течению руки. Толпа всё увеличивалась и увеличивалась, и люди почти что стояли в воде. Многие сжимали в руках флаги и плакаты, помеченные звёздами короля Йоргена, вот только некоторые из них были сшиты из обрезков старой ткани. Вдоль берега блуждало несколько недобросовестных торговцев — они всё предлагали продать волос короля перед его последним шествием, — а какие-то глупцы подбрасывали в воздух счастливые монеты. И мёртвые на воде в сотнях деревянных лодок. Одни — простые, другие — с резными фигурами на боках, именными гравировками и просто изображениями гербов. А у самых богатых лодки больше походили на странных лебедей с изогнутыми шеями, на хвосты русалок или какие-то крылья, а шелка, в которых они лежали, были достойны лучшего, чем могилы. Король и королева оказались в одной лодке, на драгоценных камнях — драгоценностях, которые должны будут утонуть. Люди бросятся в реку, стоит только закончиться похоронам, ведь даже один камень может прокормить семью на много лет вперёд. Люди будут за них сражаться, будут тонуть в реке, лишь бы отыскать хоть один. Пустая трата времени. Пустая трата денег. Пустая трата жизней. Я взглянула на Фицроя. Мы стояли на деревянной платформе на краю берега, в нескольких дюймах от королевской лодки, от тела его отца, но он туда не смотрел — пристально глядел на деревья по ту сторону реки, сжимая челюсть. Мне хотелось успокоить его, исправить хоть что-то из всего, что только случилось — но не могла и коснуться, потому что между нами стоял священник с моей коронации, продолжая что-то болтать, окружённый сиянием огромных факелов. — Они получили покой после всего этого, — промолвил он, — и наш король и королева, все те, кого мы любили, теперь начинают своё путешествие к Забытым, чтобы стать одними из них или хотя бы верными их сподвижниками. Их тяжёлый труд и любовь к своему народу приближают их к истинному завершению судьбы этого мира, и они будут ждать нас в блаженстве, пока наконец-то мы не придём к ним. Наступал алый, кровавый рассвет, и казалось, что золото буквально растекалось по всему небу. Священник повернул ко мне голову, и я шагнула вперёд, сжимая в руке огромный деревянный факел и старалась не рухнуть из-за безгранично тяжёлого платья. Факел вспыхнул, и пламя рванулось вперёд, заставляя меня отшатнуться, содрогнуться от потока тепла. Вдоль берегов реки все — родственники жертв, просто приезжие дворяне и ротозеи, — вскинули свои пылающие факелы. Наоми затерялась где-то там — я пыталась рассмотреть её сквозь потоки пламени. Хотелось верить, что с нею всё было хорошо. Я приблизилась к телам короля и королевы. Они были облиты каким-то веществом, и приятный запах трав частично спрятал лёгкое зловоние распада, ведь ничто не спасёт тело от гниения. Оба они казались мирными, с закрытыми глазами, расслабленными лицами… Кто-то их, очевидно, укладывал — эта мысль смутно скользила в моём сознании, — ведь надо было спрятать кошмар их смерти. Королева без диких причёсок казалась моложе и добрее, король был величественен, как никогда. Разумеется, я знала, что они давно умерли, но в груди что-то сжималось от одной мысли, чтобы их сжечь. Они казались настолько реальными, насколько, может быть, мы могли бы их представить — стоит только крикнуть, и проснутся. Вот только если я их сожгу, они уже никогда не смогут открыть глаза… — Ваше Величество? — тихо прошептал священник. Все меня ждут. Я протянула руку, и пламя, взметнувшись вверх, коснулось королевских ног. Огонь рванулся вперёд — и в одном порыве захлестнул два тела. Я отступила назад, и Фицрой шагнул вперёд, сжимая в руках меч своего отца. Одним коротким ударом он отделил лодку от платформы. Течение подхватило её, швыряя вниз по течению, увеличивалось всё больше и больше пламя, а густой чёрный дым взмывался вверх. Когда лодка достигла середины реки, люди вдоль берегов зажгли и другие лодки, и те тоже последовали за своим королём. — Пусть они обретут покой, — провозгласил священник, — и мы встретимся с ними вновь! — И мы встретимся с ними вновь, — повторила покорно толпа, но торжественность слов, казалось, в одно мгновение превратила их в каменные статуи. Когда мимо проплывала королевская лодка, они махали флагами, бросали священные монеты, а некоторые радостно кричали, стоило монетам упасть на саму лодку, словно на долгие годы удача теперь принадлежала им. Словно это огромное везение — бросить какую-то монетку в могилу короля, погибшего в день собственного рождения. С лодки посыпались драгоценные камни, падая в глубокие тёмные воды реки, скользя по течению. Сколько времени пройдёт, прежде чем за ними кто-то нырнёт? Первая из всех остальных лодок наконец-то поравнялась со мною. Я смотрела, как на ней так же ярко полыхало пламя — она была на грани распада, того мига, когда от прошлого не останется ничего. Рядом со мной, всего в нескольких дюймах, всё ещё стоял Фицрой, глядя на воду, словно ничего не видя. Мне хотелось его утешить, сделать что-то, но я едва знала его — и даже взять за руку казалось немыслимым вторжением. Поэтому я молча смотрела на воду — равно как и он, провожала лодки взглядом. Монеты падали в воду. Потрескивало, умирая, дерево. И толпа приветствовала их, плакала, прощалась со старым двором навсегда. …Моя повозка гремела по улицам после похорон. Лошади брели так медленно, что, наверное, пешком я дошла уж точно быстрее. Я сидела одна в открытой повозке, и толпа людей всё сжималась и сжималась вокруг меня кольцом. Мне казалось, что большинство людей избрало бы лодки, чтобы спокойно добраться до дома… И дать мне доехать. Но они то ли решили подождать здесь, то ли покинуть похороны раньше меня самой, но улицы были битком набиты. Я заставила себя вдохнуть воздух. И Фицрою здесь было очень плохо… Дворяне слишком поглощены горем, чтобы следить за мною — вот только это не касалось многих из этих людей. Толпа растянулась просто до бесконечности, и людей были десятки тысяч — у каждого свой голос, свои мысли… И свои причины меня ненавидеть. Люди кричали мне разные вещи — но их голоса просто смешивались воедино, обращаясь в один расплывчатый крик — «Ваше Величество!» А после что-то мокрое ударилось в моё лицо. Я отшатнулась, рукой коснулась своей щеки, чувствуя на кончиках пальцев липкую красную жидкость. Она стекала по руке, капала на синий шелк платья — и ещё один помидор ударился в моё плечо. Я вскинула голову, чувствуя, как колотится сердце. — Долгих лет царствия! — воскликнула женщина, швыряя гнилую репу в карету. Та ударилась в дверь, разорвалась на мелкие части. Толпа разбилась на группы, и моя стража рванулась вперёд, заламывая руки протестующим. — Долгих лет царствования! — вопили они, и голоса превращались в сплошной звон. Я трясущейся рукой утёрла щеку. Но за какие грехи я это получила? Конечно, гнилые овощи — это серьёзная деградация после попытки отравления, но ради такого риска каким же сильным должно быть презрение! Моя карета и дальше катилась по улицам, и я слегка подалась вперёд, пытаясь расслышать крики толпы. Те всё ещё звучали неясно, размыто, но я могла расслышать слова, что бормотали люди — деньги, деньги, деньги… Я обернулась, чтобы видеть тех, кто проходил мимо. Какая-то женщина, кажется, осознала, что толпа привлекла моё внимание, потому что быстро шагнула вперёд, хватая меня за протянутую руку. — Ваше Величество! — громко, с каким-то удивительным надрывом воскликнула она. — Ваше Величество, прошу вас, Ваше Величество! Нам нечем платить за похороны, и мой муж был арестован — прошу вас, прошу вас, позвольте ему остаться живым… Мы не можем, у нас просто нет денег, правда! Мы не могли заплатить, но ведь никто не стал бы нас слушать, Ваше Величество… Её мольбы прекратились, когда стражник схватил её, отшвыривая прочь от меня. — Стойте! — воскликнула я. — Стойте! Что за плата за похороны? — вот только экипаж покатился дальше, и я почти не слышала криков женщины. — Остановитесь! — я повернулась к кучеру. — Остановитесь, мне надо поговорить с этой женщиной! — Простите, Ваше Величество, но у меня инструкции… — покачал головой водитель. — Это не безопасно… — Этот вопрос обязательно надо решить! Мне срочно нужно… — вот только женщину уже давно поглотила толпа, а мой экипаж неумолимо продвигался вниз по улице. Я вновь посмотрела вперед, вдруг почувствовав себя виноватой. Я понятия не имела, о чём говорила эта женщина, но ведь должна была знать! Ведь я королева, и если от моего имени арестовывают людей, что не могут платить за всё это… Почему, в конце концов, мне никто не сказал? Осознание случившегося выбило воздух из моей груди. Да, я королева — и я понятия не имела, что происходило за стенами Форта. Да, тут творилось столько, а я думала об убийстве и кланялась дворянам, когда от моего имени советники принимали решения, менявшие жизнь народа. Никто не упомянул о комендантском часе, никто не удосужился сообщить о плате за похороны. Я даже не знала, что спрашивать — но должна была это сделать. Ведь я несу ответственность за это, даже если мне никто ничего не рассказал. …И драгоценные камни на лодках. Да, я смотрела на них больше часа назад и думала о кошмарном расточительстве. О том, что люди будут тонуть за них в реке… Да, я думала об этом, вот только ничего не сделала, хотя являлась тем единственным человеком, у которого была власть изменить всё это. И если люди утонут в реке — это я буду виновата. И если у нас слишком мало денег, чтобы позволить королевству протянуть после того, как утонут эти камни — это я буду виновата. Нет, я не подумала! Всё своё время я истратила, горюя по погибшим вельможам, одной угрозе и паре сотен людей — пока сотни тысяч обыкновенных граждан ждали от меня мудрых решений и умирали из-за моих глупостей. Мудрые решения? Да ведь я не принимала никаких, я даже не знала, что происходит в моём королевстве! Вот только, тем не менее, я все ещё королева, а невежество не может служить мне оправданием. Как только моя карета остановилась у стен Форта, я выбралась из неё и направилась к парадным вратам. Я должна была отыскать своего отца — должна была немедленно поговорить с ним. Долго мне искать, впрочем, не пришлось. Он и сам ждал меня в коридоре. — Фрея! — воскликнул он. — Что-то случилось? — О да. Мне нужно поговорить с тобой, прямо сейчас. — Это помидоры, Фрея? Что… — Прямо сейчас! — я подошла к ближайшей комнате, рывком открывая дверь, чувствуя, как дрожь гнева молнией пронзила моё тело. Да, я только что потерпела неудачу, а мой отец позволил всему этому случиться. Ведь разве не он был казначеем? И он мне ничего не сообщил! Он даже не подумал сказать мне о том, что наделал! — Что за похоронная плата? — я даже не закрыла за собой дверь. Отец нахмурился, словно до сих пор не понимал, в чём именно состоял мой вопрос. — Похоронная плата… Ну, Фрея, разве не понятно, что это то, чем мы оплатим похороны? — Я не помню, чтобы давала своё согласие на какие-либо похоронные налоги!