Я ошеломлённо смотрела на туалетный столик. — Всё было не так… — А как? Мне нужны детали! Мадлен подалась вперёд, поправляя волосы. — Это был хороший поцелуй? — Не знаю! — воскликнула я. — Честно! Думаю, что… — Тебе только кажется? — Да ведь я раньше никогда не целовалась, и сравнивать не с чем! Наоми опустилась на стул рядом со мной. — Ну, в груди всё переворачивалось… А он запускал руки в волосы? — Он никуда свои руки не запускал! — Никуда? — Это было быстро! — а что ещё мне следовало сказать? Может быть, это означает, что это не настоящий поцелуй? — И… И, да, у меня сжималось сердце. — Я знала! — воскликнула Наоми. — Знала, что ты в него влюблена! — Ну что ж, тебе придётся поцеловать его ещё разок, если ты не уверена! — проронила Мадлен. — Ради доказательств. Во имя науки! — Мадлен! — я легонько пихнула её, и она захихикала, пошатнувшись. — А ты разве не хочешь? Я могу представить себе его лицо! Эта мысль казалась просто ужасающей — почти такой же самой, как и то, чтобы я больше никогда к нему не подходила. — Может быть… — Всего лишь может быть? — Я… Нет… Да! Да, я хочу его поцеловать, но сейчас не время! — голос мой зазвучал громче, слова буквально слетали с губ. — Вокруг столько всего, столько… Я не могу об этом беспокоиться, и люди уже говорят, будто мы сговорились! Этот кошмар… — Ну, не так уж и глупо подумать об этом, — сказала Мадлен. — Чётко понять, хочешь ты этого или нет. Разве в этом есть что-то плохое? — Но я… — я вздохнула. Это было бессмысленно. — Я не знаю. Он поцеловал меня, а до этого сказал, что я ему нужна, что он хочет остаться, и… Но что это может значить? — Ты не знаешь, что значит признание в любви и поцелуй? Отказ уйти, когда на нас говорит армия! — Я знаю, что он мой друг! — быстро проговорила я. — Но я не знаю, был ли это просто поцелуй — или в нём есть какой-то смысл! Ведь некоторые люди считают, что поцелуй вообще ничего не означает — а другие поцелуют только тогда, когда это любовь. Откуда знать, к какому типу принадлежит Фицрой? — Ну, не знаю, что там с типами, — осторожно промолвила Мадлен, — но всё зависит не только от людей, но и от обязательств. Я видела, как он заботится о тебе, Фрея — но, может быть, я не тот человек, которого следует спрашивать. — Но не могу же я его спросить! — О! Ну ты ведь королева, — заулыбалась она, — и можешь сделать всё, что хочешь. …В ту ночь в коридоре меня поймала Норлинг. — Ваше Величество, могу ли я на минуту… Я кивнула. Она замерла в тени — и поманила меня к себе. — Я должна сообщить вам, Ваше Величество, что мы смогли обнаружить несколько Густавитов. Мы знаем и о том, где завтра состоится встреча. Каковы будут ваши указания? Я знала, что мы должны их арестовать. Они пытались меня убить, они, возможно, покушались и на короля. И всё же… Я вновь думала о том, что, может быть, могла с ними поговорить — если б они действительно узнали меня, то, возможно, смогли бы поддержать! Сумасшедшая, ужасная идея. — Ничего не делайте, — ответила я. — Не сейчас. — Эта возможность, Ваше Величество… — Мне надо подумать, — и понять, насколько вменяема моя идея. Норлинг нахмурилась, но не спорила. — Разумеется, Ваше Величество. Я вновь подошла к двери. Внутри — весь оставшийся двор. Пятеро? Четверо? Я должна казаться им хорошей королевой, вопреки всему — и не расстроить их. А ещё там Фицрой. Фицрой… Я чувствовала, как сжимался желудок. Единственное, что меня пугало — это не увидеть его опять. Знать, что он скрывается. Я тяжело вздохнула, шагая вперёд. Ни фанвар, ни громких оглашений. Но все смотрели на меня и опустились в глубоких реверансах, склонились в низких поклонах. Да, их было больше, чем я думала. Двадцать человек, не считая Холта, Наоми и Мадлен — и Фицроя, — но ведь у этих людей не было никаких мотивов оставаться здесь! И ни одна из женщин не была одета по старой моде. Лёгкие юбки, распущенные волосы, минимум драгоценностей — словно они вдруг признали всё это полнейшей безвкусицей. Это заслуга Мадлен. Это моя заслуга. Мадлен — потому что она изменила мои наряды, сделала их такими, чтобы те меня не поглощали, чтобы даже королевой я была естественной. Моя — потому что подражали они мне. Хотели выглядеть, как я. Разве это не признание? Я лидер, а не посторонняя, хотя бы для этих людей. И они даже так, символически, выражали мне собственную поддержку. Глядя на них, я чувствовала себя сильнее. Они остались. Я всю жизнь боялась, что не смогу быть тем, кого хотят видеть на моём месте — не в силах говорить правильно, ведь люди будут смеяться! А они смеялись над моими глупыми попытками быть королевой. А эти люди — эти люди меня поддержали! Может быть, политика, может быть, игра, но не для всех! Мадлен, Фицрой — они поверили! Почему остальные не могли сделать то же? Сколько притворялось — а сколько были честны? Сколько гонялись за капиталом — а сколько теряли всё? Я не могла притворяться. Двор разрушен, его не восстановить — слишком много трещин. Я должна быть честной. Нельзя доверять советникам, и убийца, может быть, на моей стороне, может быть, стоит здесь — но не знак ли это прекратить бесконечную игру? Быть королевой, такой, какой я смогу являться? Собой, Фреей — королевой Фреей. И живым человеком. Я шагнула вперёд. — Здравствуйте, — боги, как неуклюже, но мне хотелось сказать всё быстрее! Не пугаться, не думать о том, сколько всего случилось. Сколько неопределённого в этом мире… — Я знаю, что сейчас всё — слишком страшно. Всё пугает. Я сделаю всё, что смогу, чтобы вы были в безопасности, но и я не знаю, что будет дальше. Вы остались здесь — и я ценю это. Не ради земли, не ради денег — это настоящая поддержка… — я запнулась. Как закончить? Я ценю это? Опять, опять? — Я благодарна вам — и знаю, что кто-то расстроился из-за того, что я стала королевой. И Торстэн Вольф среди них. Что я не так жестока к врагам, слишком думаю о народе и не ставлю вас на первое место, — я чувствовала, как они смотрели на меня. И как на меня смотрел Фицрой. — Но каждый в Эприа заслуживает на свой шанс. Да — я никто. Двадцать третья. А теперь — королева. И мы сможем столько всего сделать, если попытаемся помочь! Мы не должны бросать драгоценности в реки, не должны наряжаться в золото для того, чтобы продемонстрировать свою ценность. Силу. Есть другие способы сделать королевство сильнее — думать о людях. Мы можем стать лучше. Мы наслаждаемся стольким — и можем наслаждаться и дальше, пока живём, но если мы не воспользуемся своей силой, чтобы поднять этот мир, кто же мы тогда будем? Может быть, Стэн с этим и не согласен… Но я в это верю. И надеюсь на то, что вы тоже сможете понять это. Я затаила дыхание, замерла, ожидая того мгновения, когда рухнет мир — прямо мне на голову. Я знала, кто я и где я — знала, что натворила. Могла ошибиться. Могла всё испортить. Они молчали — ждали, что я вновь заговорю. Или, может быть, тоже понятия не имели, что должны сказать. — В любом случае, — я заставила себя разбить тишину, — стоит расслабиться. Выпить, послушать музыку? Мадлен улыбнулась, вновь подхватывая привычную для себя роль обыкновенной хорошенькой дворянки. — А шарады, Ваше Величество? Ведь мы с вами так и не поиграли! Ну, так может, вы примете это решение? — О да, — кивнула я. — Да, это звучит просто замечательно! Никто не выбежал из комнаты, никто не бормотал сердито за моей спиной. Играли. Говорили. Я чувствовала себя так хорошо! Ещё немного, ещё совсем капельку — на что-то надавить, что-то узнать — и я, королева, смогла бы сделать всё лучше! — Это была хорошая речь, Ваше Величество, — чуть позже отметил Холт. — Немного спонтанная — но хорошая. — Спасибо, — мне казалось, я будто съежилась от его похвалы. Так грязно, так гадко — я чувствовала себя такой свободной! Выдала всё, что смогла — и выжила! И знала, что должна делать. — Норлинг сказала, что вы обнаружили Густавитов. Я хочу связаться с ними и встретиться. Завтра. — Пригласить их в Форт? — Нет. Там, где они планировали свою встречу. Показать, что мы знаем о них всё — но не угрожаем. Хочу поговорить с ними об их идеях. — Ваше Величество! Ведь они пытались вас убить! — Только одна из них. Но она сказала, что ей никто не помог, что остальные с этим не согласны. И я должна узнать, с чем они согласны. Это важно. — Это опасно, Ваше Величество. Я посмотрела ему в глаза, чувствуя, как дрожат руки. Этот человек мог убить всех — мог убить и Фицроя. — Ну и что? — хмыкнула я.