Двадцать семь В ту ночь я не могла спать. События дня, казалось, заставляли моё сердце колотиться без остановки — а в темноте и в безопасности мысли вернулись к поцелую. Фицрой не говорил со мной весь вечер. Ну почему нельзя было посмотреть? Подать знак? Всё это не может быть совершенно обычным, если поцелуй хоть что-то значил! Да, всё в порядке, да, я не безнадёжна! У меня есть доказательства, факты — я могла подумать о чём-то. Он отказывался уходить — значит, это был значимый поцелуй. Наш разговор… Даже если учитывать то, что он поведал мне… Да, со стороны это казалось таким очевидным! Но у меня были и аргументы против. Ведь это я. Да, люди могли стать моими друзьями, выслушать мои идеи — но точно не… Не так! Я королева, но это всё ещё я. Короткий дружественный поцелуй. Может быть, я немного перепутала? Мы не… Но это всё ещё — глупо. Ворча от досады, я вылезла из постели, погладила проснувшуюся Дэгни, схватила бумагу. За и против — как смешно это писать! — Потому что это не причины! Это глупо! Но… И сколько я могу себя оправдывать? — Фрея? Что ты делаешь? — Наоми выглянула из своей спальни, протирая глаза. — Я увидела свет в твоей комнате. Что-то случилось? Я уцепилась в лист бумаги. — Нет, всё в порядке. Сейчас лягу спать. — Ты составляла список, чтобы понять, любит ли тебя Фицрой? — Это не так! — она выжидательно изогнула брови, и я сдалась. — Да. Я писала, что может думать обо мне Фицрой. — Иди и поговори с ним, Фрея! Он — единственный, кто скажет правду! — Да, я могу… Но где его искать? — Он ждёт тебя в твоей лаборатории, где ж ещё! — В этом я не уверена. — Я уверена! По крайней мере, спросив его, я бы знала. Избавилась бы от одержимости. Да, это унижение — но ведь разве не я вышла ко двору? Я способна сделать это! — Лучше рассмотреть доказательства, чтобы принять решение… Наоми рассмеялась. — Но потом сходи! Обязательно расскажешь мне, как это было. Конечно, Наоми была права. Я понятия не имела, было ли это облегчение — или раздражение? Фицрой был в лаборатории, вокруг него рассыпались бумаги — поднял голову, когда я вошла, а улыбка его казалась другой. Это из-за того, что я делала? Может, он сожалел о том поцелуе? Я должна была отбросить в сторону все сомнения, что терзали меня. — Что ты имел в виду, когда говорил, будто бы я знаю? Его улыбка переменилась — и он казался неуверенным, когда поднялся. — А это было непонятно? — Полагаю, ты имел в виду — мы схожи. И чувства… Что за чувства? Что ты думаешь обо мне? Я тебе друг или… Или… Что-нибудь вроде… Он медленно подступал ко мне — пришлось подавить желание отступить. — Что-нибудь вроде… ну… Ох, как же смущённо. — Ты понял, что я имела в виду! — Понял, — ещё ближе. Ох! — И ты так часто целуешь своих друзей, Фрея? — Нет! — почти мышиный писк. — Но некоторые люди… И это был такой короткий поцелуй, и… Я поняла за мгновение до того, как было слишком поздно. Он подступил ко мне на шаг — и я тоже шагнула к нему. Второй поцелуй — с Уильямом Фицроем. Его рука застыла на моей шее, пальцы запутались в моих волосах. Фицрой был таким… Таким самим собой! И как я могла отрицать любовь к нему? Что сжимался желудок, колотилось сердце, что мысли, казалось, потеряли всякое значение? Каждое дыхание, каждая капелька крови — жар кожи там, где он касался меня. Наша разница в росте — я должна была немного запрокинуть голову. Каждая деталь имела своё место в безумном бессмысленном каталоге. Он отстранился, замирая в дюйме от моего лица. — Это ответ на вопрос? Я покачала головой — едва заметно. — Нет, — голос казался слишком хриплым. — Мне надо знать. Это можно трактовать по-разному. — Как именно? — он изогнул брови. — Может быть, ты хотел, чтобы я умолкла? Или это… хм, тренировка? Или тебе хотелось поцеловать королеву, но ты не можешь этого признать — а так тебе лгать не придётся. Или ты слишком… слишком дружелюбен со своими… друзьями… — Итак, что же это? — о, теперь в нём заговорил Фицрой-придворный, вот только он, казалось, отбросил это в сторону после первой же заминки. — Ну, ты не только друг. И обычно друзей я вот так не целую. — Обычно? — Ну, как правило, да. Я люблю тебя — тебя, Фрея. За твоё упорство. За то, что ты заставляешь меня чувствовать самим собой. Я уже говорил тебе, что никто при дворе не видел меня настоящим — кроме тебя. — Что ж, — вздохнула я, — думаю, могу сказать то же и о себе. — Думаешь? — Думаю. Он тихо рассмеялся. — Думаешь как о друге, как о лаборанте, как о сыне старого короля, что отказывается уйти? — Думаю так, как и ты, Фицрой, — решительно отозвалась я. — Что ж. Догадывался. Весьма… Любопытно. И он вновь поцеловал меня. Густавиты со мной встретиться не согласились. И Холт, кажется, их даже не спросил. — Они, Ваше Величество, много чего сделают до конца визита, — следующим утром промолвил он, будто успокаивая. — Они полагают, что это ловушка — либо сами готовят что-то в этом роде. Значит, удивим их. Не уверена, что это безопасно — они могут отреагировать по-разному, — но лучше уж я сегодня продемонстрирую свою решимость, чем на плахе. В то утро я заботилась о своём внешнем виде больше, чем когда-либо. Перемеряла все короны и диадемы, не желая казаться слишком яркой, но всё же надеясь оставаться королевой — и вновь остановилась на обыкновенной диадеме и звезде Валанте на своей шее. Туман стелился над городом, пряча переулки и словно меняя весь мир. Казалось, кроме кареты и моей стражи, да участка дороги впереди, ничего больше не оставалось — так было тихо. Я переживала. Могла думать только об этом. Всегда нервничала перед разговорами — но теперь мне действительно было плохо. Что я творю?