В наше время каждый хочет стать заметной величиной, все равно какой. Все хотят быть на виду. Она оглядела площадку, начиная с группы, которая размахивала транспарантом, и переводя взгляд дальше, на высокую пылающую колонну тотема и на горожан, стоящих напротив. Они смеялись и аплодировали, и лица их освещало пламя. Хворост потрескивал искрами, весело отлетавшими в темноту под крики горожан, и она чувствовала на лице жар костра. И в этот момент источенный пламенем тотем рухнул, и вверх, как стая светлячков, взметнулся целый сноп жарких угольков. Подростки и молодежь принялись растаскивать горящие головни, как делали каждый год. Взгляд Изабель Торрес блуждал по площадке, которая сейчас наполнилась людьми, движением и шумом. Она думала обо всем, что за недавнее время произошло в этой долине. Детишки носились между взрослыми, люди смеялись, и дым костра поднимался вверх вместе с криками и искрами. Все, казалось, позабыли об ужасе, что царил здесь. Она задумчиво покачала головой. Человечество обладает способностью отодвигать все худшее, чтобы сосредоточиться на моментах радости. «Но худшее еще не кончилось», – говорила она себе, вглядываясь в пламя, которое танцевало в ее черных глазах, как отсветы пожара танцуют в нефтяной лужице. О нет. Ничего еще не кончилось. 55 В 23.00 Фредерик Розлан выключил телевизор, встал и, как был, в шортах, голый по пояс, направился в ванную, прилегающую к спальне. Было все еще жарко и душно, и поэтому он оставил окна открытыми. До него долетали крики и смех праздника. Его дом – одно из приземистых жилых зданий, выстроенных тридцать лет назад, – стоял в нескольких десятках метров от площадки, где воздвигли тотем. Ох уж этот смех, эти крики посреди ночи, словно сюда согнали все человечество… Он не любил, когда другие радовались. Не любил их голоса, ведь в них отражалось чужое счастье. Его унижало, что другие могут радоваться, а он – нет. От этого он всегда чувствовал себя идиотом. Одиноким идиотом. Он тщательно почистил зубы, прополоскал горло, сплюнул в раковину и пустил теплую воду. Потом смазал лоб, щеки и кожу вокруг глаз кремом от морщин. Он устал. В карьере сегодня был тяжелый день. Этот гаденыш Жанс… Он ненавидел этого высокомерного и властолюбивого шпендрика. Если когда-нибудь тот его уволит, то он уж наверняка нанесет ему визит. И скажет Люсиль, чтобы бросила этого лузера, который обращается с ней, как с куском дерьма. Теперь какой-то шум слышался уже совсем близко. Он доносился с улочки. Откуда-то меж двух ларьков. Он высунулся в открытое окно ванной. Сосед, в халате и домашних тапочках, выгуливал двух своих собачонок. Он, видно, тоже не пошел нынче на праздник. Он заметил, что спина и подмышки стали мокрыми. Даже для лета было слишком жарко. А этот кавардак внизу только усиливал жару. Надо было купить кондиционер, но пришлось выбирать между глотком свежести и поправкой бюджета. Этот ублюдок Жанс платил мало. Внизу, всего в нескольких домах отсюда, веселье было в разгаре. Смех, крики, а потом еще и сухие взрывы петард. Просто чертовщина. Слава богу, у него есть беруши. Снова какой-то шум. На сей раз ему показалось, что звук донесся изнутри дома. Но в такой жаркой и душной ночи звуки долетают издалека и кажутся совсем близкими. Пустив мощную струю в унитаз, он поправил шорты. Когда вошел в спальню, снова что-то зашумело. – Эй! Есть тут кто-нибудь? Он бы не удивился, если б какие-нибудь сопляки, воспользовавшись неразберихой возле тотема, залезли в открытые окна что-нибудь стянуть. Если это так, то они ошиблись адресом. «В этом доме не подают. Здесь вы получите по заслугам на полную катушку», – подумал он, однако занервничал. – Эй, вы, идиоты! Если вы здесь, то лучше мотайте отсюда! Потому что, если поймаю хоть одного, ему придется провести скверных четверть часа! Никакого ответа. Он должен был бы услышать, как они удирают. Но вместо этого до него долетали только звуки праздника и взрывы петард. Не говоря больше ни слова, он пошел дальше. Парень он не робкого десятка. Однако, учитывая все, что произошло в долине за последнее время, лучше быть настороже. Он быстро смекнул, что все это имеет какое-то отношение к тому, что случилось несколько лет тому назад. И к человеку, который удрал тогда из Института Варнье. Из спальни он вышел в гостиную. Телевизор работал, только без звука. Фредерик Розлан застыл. Он точно помнил, что выключил телевизор. Из кухни доносилось какое-то легкое жужжание. Потом жужжание смолкло, и послышался пронзительный сигнал микроволновки, которую кто-то быстро выключил. По телу у него прошла дрожь. Он не включал микроволновку. Фредерик Розлан нахмурился и пошел на кухню. Еще с порога он увидел «ноль» на счетчике микроволновки, а когда ее открыл, то отпрянул назад. В нос ему ударил мерзкий запах горелого мяса и перьев. – Проклятье! – рявкнул он. На стеклянном круге скрючилось обугленное птичье тельце. Он устоял и еще раз отогнал от себя страх, но тревога внутри все нарастала. А вместе с ней нарастала ярость. Он был не из тех, кого легко запугать. Эти засранцы еще увидят, из какого теста он сделан. – Эй, вы, покажитесь, если не трусы! Если вы при яйцах, дери вас черт! – крикнул он. Через гостиную он прошел к шкафу, что стоял возле телевизора. Застекленная дверь, выходившая в сад, была открыта, как он ее и оставил, и сквозь нее виднелись недвижные листья фикуса в свете уличного фонаря, струящемся в гостиную, как густой желтоватый лак. И ни малейшего движения воздуха. Ладони у него взмокли, когда он нашарил на шкафу ключ и отпер шкаф. Ружье… Оно исчезло. Должно было лежать на месте, но его там не было. Сзади послышался шорох. Совсем близко. Он обернулся. В проеме двери между гостиной и кухней виднелся чей-то силуэт. Фредерик Розлан улыбнулся. Это еще что за шутки? Силуэт не занимал и половины дверного проема. Он ожидал чего угодно, но не этого… – Слушай, черт тебя дери, я не знаю, кто ты есть, но ты мне заплатишь, – просипел он, выступив вперед и вдруг развеселившись. Когда его сзади ударили по затылку, он на миг отключился, как соскользнувшая с бороздки корундовая игла теряет связь с виниловой пластинкой. Но в следующий миг он стоял на коленях на полу и снизу вверх безмятежно наблюдал уже за двумя силуэтами, стоящими перед ним. Их губы шевелились, но, как он ни поднимал голову, не мог разобрать, что они говорили. Два силуэта… Нет, не может быть. Ему вдруг захотелось смеяться. Он попытался встать, но оказался на четвереньках между низким столиком и коридором. У него возникло чувство, что он либо в дымину пьян, либо под наркотой. Комната раскачивалась перед глазами, и сильно тошнило. Он открыл рот и попытался пошевелить челюстью, но затылок пронизала острая боль. Он поднял глаза. – Да вашу мать… это вы? Не может быть… Один из силуэтов спокойно его обошел и встал сзади, и он сразу понял, зачем: обеими руками тот держал железный ломик. В следующий миг ломик с такой силой опустился ему на голову, что он мгновенно провалился в полную темноту. 56 Он открыл глаза, перед ними все плыло и качалось. Повернув голову, он увидел себя в зеркале у входа: голышом привязан к стулу, а рот заклеен коричневой упаковочной лентой. Икры ног связаны, а ступни опущены в ведро, прикрепленное той же упаковочной лентой к поперечной перекладине стула. Точно так же закреплены руки за спинкой. Зрение мутилось от какой-то жидкости, стекавшей по лицу. От нее щипало глаза и текли слезы. Он сглотнул. И сразу почувствовал запах, идущий от ведра. Ступни не в воде, и не вода текла по лицу. Сердце вдруг сжалось от ужаса. Бензин. Какого черта… Но ведь это же просто шутка, розыгрыш, его просто хотят напугать… Когда же они вернулись и вылили остатки бензина на пол, до него дошло, что они собираются сделать. Ну что за хрень! Фредерик задергался на стуле, но они, видимо, примотали его целым рулоном упаковочной ленты. Он еле мог пошевелиться. – М-м-м-м-м-м, – рычал он заклеенным ртом. Это означало: «Прекратите, идиоты!» Но паршивцы только лыбились. Он точно знал, что если его освободят, он им такого задаст… Будет очень больно… Очень. Ирен затормозила на краю просторной площадки и увидела множество людских силуэтов в освещенном огнем пространстве вокруг огромного костра. В костре потрескивали ветки и хворост, и к небу взвивались тучи искр. Кто-то смеялся, кто-то пел, тут и там бегали ребятишки. А кто-то размахивал горящими головешками, – совсем как на шабаше ку-клукс-клана в Алабаме в шестидесятые годы. Ирен вылезла из машины и заметила в толпе Ангарда. Она сделала знак Мартену, и они вместе зашагали к Ангарду. Тот наблюдал за небольшой группой на другом краю площадки. Над ними был развернут транспарант «Торрес в отставку!», и вся компания явно выкрикивала какие-то лозунги, но услышать, что они кричат, в таком гвалте было невозможно. В ярком свете костра виднелись только их шевелящиеся губы. Уже наступила полночь, на ясном небе высыпали звезды. Сервас подумал, что при других обстоятельствах это был бы замечательный праздник.