– Вы что, не чувствуете, как она поднимается? ЯРОСТЬ… Как огромная волна, которая ширится, приближается… Волна из тысяч, из миллионов людских желаний, ярости, злобы и ненависти. Она сметет все, она сметет вас. Вам надо прислушаться, – говорил он на ходу, складывая ладонь рупором возле уха. – Я эту волну слышу. Она приближается… И она огромна. – Уильям, я всего лишь мэр города с четырехтысячным населением. Я не президент Республики. – Вы думаете, для волны есть какая-то разница? Она снесет все, что будет ей мешать, все, что не есть она сама. – Ну, в таком случае, если ваша волна продержится хоть один день, это будет катастрофа для всей страны – лекарство, что хуже самой болезни. Революция – мечта художников, актеров, певцов, писателей, идеологов… Словом, людей, которые живут в мире собственных иллюзий и только и делают, что мечтают, а не вкалывают каждый день, чтобы прокормить семью. А люди вон там, возле лестницы, ожидают решений, а не глупостей. Это тебе не кино… Она заметила, что Герран улыбнулся. – Вынужден, однако, признать, что тебе постоянно нужен хороший запас мужества. – Это мне снится или действительно похоже на комплимент? – Я не собираюсь отнимать у тебя работу, – сказал он. – Я знаю, что это нелегкое дело. Да я и сам по уши в проблемах… – И что ты собираешься делать? – поинтересовалась она. – Заняться своей лесопилкой. Ты же знаешь, она пережила не самые легкие времена… А эти сражения больше не для меня. – Твоя лесопилка была тут задолго до тебя, – сказала Изабель Торрес, подойдя к своей машине. – Она – часть наследия этого города. И мэрии тоже. Посмотрим, что можно сделать с нашей стороны и в какой мере тебе помочь. Если, конечно, не боишься, что тебя обвинят в сговоре с властями, – прибавила она, глядя ему прямо в глаза. Сервас попытался пошевелиться. И сразу ощутил спиной выбоины. Он лежал на бетонной скамейке в одной из камер для задержанных – другую занимал Жильдас Делайе – и старался заснуть, но сон не приходил. Слишком много ненужных мыслей теснилось в голове. Слишком много лихорадочного возбуждения мерцало в черепной коробке. Он закрыл глаза, потом открыл. Встал. Толкнул тяжелую застекленную дверь и вышел в коридор. В жандармерии царила тишина. Даже крики снаружи поутихли. Часы показывали 2.03. Хотелось кофе. Он прошел по темному коридору, где две из трех неоновых ламп не горели, и у него возникло странное ощущение, что только он один не спит. Сервас побрел к кофейному автомату, и тут дверь справа распахнулась, заставив его вздрогнуть, и на пороге возник компьютерщик из региональной службы. На лице его сияла улыбка. Наверное, так улыбался Алан Тьюринг, когда наконец расшифровал закодированные записи нацистской шифровальной машины «Энигма» во время Второй мировой войны. – Есть! Я зашел! Вам надо на это взглянуть! – Зашел? – переспросил Сервас, еще плохо соображая. – Я зашел на сайт мальчишки! Ирен Циглер появилась почти сразу, за ней Ангард. Видимо, оба спали не больше, чем он. Вид у них был очень бодрый. Сервас посмотрел на кофемашину. – Ну, что? – спросила Ирен. Компьютерщик повторил. Сервас увидел, как глаза Ирен сверкнули в неоновом свете. – Давай, показывай, – сказала она. И ему сразу расхотелось кофе. В маленьком кабинете рычали и ревели звуки одного из альбомов Моррисси. Парень выключил запись на середине «Стамбула»: «О Стамбууул, верни мне моего кареглазого сына»… – Извините, – сказал он. Он уселся перед экраном, единственным светлым пятном в темноте кабинета. Остальные встали вокруг. Он открыл страницу. Снова по узкому коридору шагал силуэт человека, снова он выходил на освещенную луной поляну, которую окаймляли черные деревья. Сервасу вспомнился Мартин Шин, выходящий из храма в джунглях в конце фильма «Апокалипсис сегодня»[73]. И на ветвях опять кривились в жестоких улыбках еле заметные крошечные рты, а из травы поднимались в ночи черепа. По спине прошел ледяной озноб. Потом на черном экране огненными буквами загорелась надпись: Добро пожаловать в «Когда родители спят». Затем шла инструкция: Введи пароль и присоединяйся к нам. Компьютерщик поправил очки и набрал пароль. Циглер впилась глазами в экран. Сервас тоже, и у него возникло ощущение, что сердце стало биться медленнее. Послышалась зловещая музыка: глухое гудение баса. Мартен узнал его. Это был «Реквием» Лигети[74]. Затем появилась карта. План Эгвива и окрестных долин. Некоторые места были помечены иконками идентификации, и у него быстрее забилось сердце: водопад, поляна возле старой мельницы, где нашли тело Марсьяля Хозье, замерзшее озеро, где обнаружили останки Камеля Эсани, и даже сожженный дом Фредерика Розлана. В ту же секунду он позабыл об усталости. – Боже милосердный, – прошептала рядом с ним Циглер. Иконки были миниатюрными фотографиями, и когда компьютерщик открыл одну из них, у водопада, Мартен вздрогнул. На снимке был Тимотэ Хозье, привязанный под струей воды. Живой. Он кричал от ужаса, глядя в объектив. – Охренеть, – снова прошептала Ирен, ее тоже передернуло. Сервас почувствовал, как волосы встали дыбом. Ужас буквально заледенил кровь. – И вот так на каждом снимке, – подал голос компьютерный умелец, и в его голосе тоже чувствовался страх. Он открыл фотографию на замерзшем озере: совершенно голый Камель Эсани, уже совсем посиневший, беззвучно кричал, и в его глазах светился ужас. – Это еще не все, – тихо сказал компьютерщик. – Смотрите… То, на что он показал пальцем, находилось возле каждого помеченного места. Это были символы, нарисованные на камушках. Косой крест и треугольник возле замерзшего озера; комплект из четырех символов – круг, треугольник, квадрат и косой крест – возле водопада; два камушка – косой крест и треугольник – там, где нашли тело Марсьяля Хозье; и, наконец, круг и треугольник возле дома Фредерика Розлана. – Внимание, – предупредил всех компьютерщик, – то, что последует дальше, повергло меня в полный шок. Я просто должен вас предупредить. У Серваса возникло ощущение, что тишина завибрировала. Кровь стучала в висках. Наступил один из тех моментов очень трудных расследований, которые навсегда врезаются в память. В такой момент больше нельзя себе солгать, нельзя отрицать, что вселенная до основания пропитана скверной, а человек – создание демоническое. – Давай, жми свою кнопку, – выдохнула Ирен, и из голоса у нее куда-то подевалась вся уверенность. Он кликнул по одному из значков, и открылась следующая страница. На ней, на глубоком черном фоне, как на кусочке космоса, лишенном всякого освещения, слева в столбик были расположены все символы. Напротив каждого – портрет: улыбающееся, совсем юное, наивное лицо. Дети… Возраст – примерно от десяти до пятнадцати лет, – прикинул Сервас. Взгляд его скользнул по юным лицам, и сердце вдруг отчаянно забилось, а мозг буквально взвыл от ужаса: двоих он знал и совсем недавно с ними виделся. Матис и Тео… Им соответствовали круг и квадрат. – Это неправда, – прошептала рядом с ним Ирен. – Черт, этого не может быть… Сервас застыл на месте. Напротив каждого портрета и символа было разное количество точек – возможно, ими отмечали степень участия в каждом убийстве… «Игра», – подумал он. Он вдруг почувствовал, что комната стала погружаться в темноту, и все его существо пыталось освободиться от этого видения. На этот раз они попали в цель, в самую точку. В Ад… – Вот это – Бенжамен, ему четырнадцать, – сказал Жильдас, – здесь он четвертый. А это – Валентен, пятнадцати лет. У обоих проблемы с учебой. Особенно у Валентена. Он уже дважды оставался на второй год. Оба из трудных семей, которые раздирают внутренние распри. Сервас посмотрел на Ирен: досье Габриэлы. И Бенжамен, и Валентен наблюдались у психиатра. Он запомнил, что она написала по поводу этих мальчишек: часто противодействуют взрослым, склонны к агрессии по отношению к другим, правонарушители и маргиналы, противятся правилам поведения, употребляют наркотики. Она была недалека от истины… – Почему вы интересуетесь этими ребятами? Вы что-то еще обнаружили? – спросил учитель. – Это они разъезжали на мотоциклах возле вашего дома? – спросила Ирен, не отвечая на вопрос. Делайе кивнул. – Да… вот эти двое. У них есть скутера. – Скажите, а Матис и Тео тоже ваши ученики? Лицо его сморщилось. – Сказал же: в ту ночь с Тео был не я. – Я не про то хотела спросить. Хотела узнать, какие они ученики. Он удивленно уставился на них. – Почему вы ими интересуетесь? – переспросил он. – Отвечайте. – Тео учится через пень-колоду… Он робкий и до недавних пор был объектом насмешек со стороны большинства ребят. Но можно сказать, что сейчас он успокоился, и ему удалось интегрироваться в класс. «Но какой ценой», – подумал Сервас. У него было такое чувство, что он оказался в непостижимом кошмаре, в каком-то абсурдном сне. – А Матис? – Блестящий мальчик. Экстраверт. Очень активен в классе. Этому мальчишке все интересно. И он ничего не боится. Но и у него бывают… мрачные моменты… и тогда он замыкается в себе. В такие моменты он может впадать в безрассудный гнев. Думаю, некоторые из одноклассников его побаиваются.