Бумажные распечатки валялись везде. Несколько ноутбуков стояли полукругом вокруг на столе, с открытыми файлами Excel. Желтые стикеры и блокноты были испещрены черными куриными каракулями. Для Джеффа Стерна, все это было обычным делом. На Уолл-Стрит инвестиционный банкир зарабатывал свой хлеб с маслом, выискивая дыры в корпоративных финансовых документах. Он был мастером своего дела, с одержимостью погружаясь в детали, своего рода скучной и нудной работы, находя необходимый смысл, часто взвешивая и обдумывая умышленно созданные препятствия подмасленной и плодовитой бухгалтерии, используемой для оценки крупных мульти-национальных компаний. — Я пришла, чтобы обновить ваши ванные принадлежности. Он не привык, чтобы его прерывали, когда работал, и тем более не привык видеть перед собой блондинку двадцати с небольшим в униформе горничной, стоявшей в дверях люкса Four Seasons, который теперь стал его офисом. Ну, по крайней мере, эта женщина, которую некоторые женоненавистники мудаки находят в клоаке, работала не в службе эскорта. Да, и у нее был сильный южный акцент, поэтому она растягивала слова: «Я приииишла, чтоообы оообновиииить ваашии вааанныыыеее приииинадлеееежнооостиии». Она держала в руках стопку белых полотенец, как летнее облако, подхваченное с земли, и от нее исходил удивительный аромат, как только эта девочка прошла в комнату, словно ласкающий его. Выражение ее лица было таким — молодость была самым привлекательным атрибутом, а глаза были удивительного василькового цвета… и ее тело в униформе, двигалось так, что она хорошо бы смотрелась на Хэллоуин, играя непослушную горничную. — Вы знаете, где ванная? — пробормотал он. — Да, знаю. Он наблюдал, как она поплыла, словно обнаженная… оставив дверь широко открытой, что-то поделала с раковиной… потом, низко нагнулась, выискивая что-то в нижнем шкафу. Ее юбка высоко задралась, сверкнули кружевные трусики, показывая ягодицы. Изогнувшись, она посмотрела на него. — Меня зовут Типфании. С «п» в середине и два «и» на конце. Вы уезжаете? — Что? Она выпрямилась и прижалась спиной к мраморной столешнице, обхватив руками свои бедра так, что верх ее одежды приподнялся. — Ваши чемоданы уже собраны? Джефф посмотрел на кровать. Чемоданы, набитые вещами, были широко открыты, одежда вываливалась в беспорядке. Но он считал, что с его одеждой все в порядке. Его больше волновали таблицы и столбцы чисел. И совершенно не волновало состояние его барахла, стоило ему только вернуться домой на Манхэттен. Он отдаст все в химчистку. Джефф сосредоточился на горничной. — Мне нужно вернуться к работе. — Это правда, что вы с Манхэттена? Из Нью-Йорка? — Да. — Я никогда не была там, — она прошлась пальцами вниз по бедрам, а потом изогнулась и дошла до икр, словно показывая, чего бы ей хотелось и также хотелось, чтобы он узнал о ее желании. — Я всегда хотела там побывать. А потом она просто посмотрела на него. «Это не хорошая идея», — подумал Джефф, вставая и шагая по восточным коврам. Это на самом деле, совсем неправильная идея. Войдя в ванную комнату, он закрыл за собой дверь. — Я Джефф. — Я знаю. Мы все знаем, кто вы. Вы друг Лейна. Он положил указательный палец на основание ее горла. — Слухами земля полнится. Он медленно вел пальцем, прочерчивая след на ее мягкой коже вниз к V-образному вырезу униформы. В ответ она начала тяжело дышать, и ее грудь приподнялась. — Я здесь, чтобы позаботиться о вас, — прошептала она. — Ты. Униформа была серой, с белым воротником и пуговицами — белыми перламутровыми, он уперся пальцем в одну из них, его эрекция запульсировала. У него было адских семьдесят два часа, где кроме цифр, головной боли и плохих новостей не было ничего. С ее стороны это было очень ясное предложение, упавшее как дождь на жаждущую землю, насколько он обратил внимание. Джефф расстегнул первую пуговицу. Вторую. Третью. У нее был черный бюстгальтер, равно как и чулки до бедра. Наклонившись, он поцеловал ее в шею, и она выгнулась назад, он обхватил ее за талию. Презерватив. Ему необходим был презерватив… и зная давнюю распутную репутацию Лейна, здесь где-то должен был… Он опустил с ее плеч верх униформы и расстегнул спереди бюстгальтер, ее жесткие соски оказались наружи, да, они были совершенны. И он огляделся вокруг и открыл первый ящик. «Хорошая работа», — подумал он, найдя три ярко-синих пачки Trojans. Потом он понял, что горничная уже была голой, за исключением чулок до середины бедра. Она была великолепна, вся настоящая — грудь, округлые бедра, податливые и мягкие. Он оставался одетым и натянул один из презервативов, не теряя ритма. Типфании, с двумя «и» на конце, точно знала, как обернуть свои ноги вокруг его талии и скрестить лодыжки, и да, точно знала какой звук следует издавать ему на ухо. Уперев одну ладонь в стену рядом со старинным зеркалом, висевшем на стене, а другой рукой держа ее за талию, он начал толкаться в нее. Она схватила его за плечи, он закрыл глаза. Это было так чертовски хорошо. Хотя и анонимно, очевидно, сказывался его статус иностранца, ему показалась она экзотичной. Иногда, правда, приходится воспользоваться тем, что попадается под руку. Она кончила перед ним. Или, по крайней мере, она сделала вид, что кончила, а может и, на самом деле, он не был уверен в этом и его мало волновало, даже если она и притворялась. Его оргазм был настоящим, мощным и быстрым, напоминая о том, что, по крайней мере, для него человеческая природа была лучше, чем альтернатива в любое время. Когда он закончил, Типфании прижалась к его груди, он тяжело дышал. — Ммм, — прошептала она ему на ухо. — Это было хорошо. «Да, было», — подумал он, вытаскивая из нее член. — Тогда давай сделаем это снова, — застонал он, подняв ее на руки и направился к кровати. Внизу, в гостиной, Лейн позволил Рикардо Монтеверди говорить обо всем, говорить и говорить, несмотря на то, что знал, сколько именно не хватает, и чем может окончиться для Монтеверди эта безвыходная ситуация, если эти миллионы не будут возвращены. Стакан Family Reserve помог скоротать время и сократить ожог сетчатки от фотографии сына Розалинды. Волосы, глаза, черты лица, фигура… — А твоего брата это не беспокоит. Итак, похоже, что речь заканчивалась. — Эдвард больше не занимается семейным бизнесом. — И он еще называет себя сыном. — Следи за выражениями, — напомнил Лейн. — Любое оскорбление моего брата будет считаться, как оскорбление лично меня. — Гордость может оказаться дорогой роскошью. — Также, как и профессиональная честность. Особенно если она построена на лжи, — Лейн поднял бокал, как бы провозглашая тост. — Но мы отвлеклись. Я не был здесь два года и многое изменилось, но сейчас столкнулся с несчастной кончиной своего отца. Возникла пауза, во время которой Монтеверди четко анализировал свой дальнейший разговор. Когда он, наконец, заговорил снова, его голос был плавным и агрессивным одновременно. — Ты должен поняать, что необходимо вернуть деньги по этому кредиту. Смешно, это было две недели назад, а прошла только неделя. Скорее всего, правление трастового фонда доверия и перспективы развития что-то пронюхало или кто-то напал на след выданного кредита. Лейн удивился, как этому парню удалось совершить такую сделку, не боясь, что его поймают за руку. — Скоро будет объявлена воля покойного, — произнес Лейн, — у меня нет доступа к семейным счетам, кроме моего собственного, также у меня нет доверенности на счет моей матери, мой отец обратился к своему личному адвокату, Бэбкоку Джефферсону, который и является его душеприказчиком. Если ты хочешь, чтобы вернули кредит, тебе следует поговорить с мистером Джефферсоном. Монтеверди откашлялся, Лейн подумал: «Аааа, так вот оно что, значит он уже обращался к нему и тот его послал». — Мне кажется, Лейн, что у вас есть более личный интерес во всем этом. — С чего бы? — Вам бы не хотелось, чтобы многое вышло на свет. — Смерть моего отца уже в новостях. — Я не об этом. Лейн улыбнулся и встал, направляясь к бару-тележке, сделанной из латуни. — Скажи мне, как ты собираешься поделиться этой информацией с кем-то, что моя отказывается тебе заплатить, и не покончить со своей карьерой раз и навсегда, а может и с жизнь? — он оглянулся через плечо. — Я имею в виду, давай в открытую, ладно? Ты угрожаешь мне, раскрыть информацию, и даже если это будет анонимный звонок от тебя, как это отразиться конкретно на тебе, когда совет директоров трастового фонда узнает о кредите, который ты выдал моему отцу? Мы не совсем свободны в финансовом плане прямо сейчас, и ты должен был это знать, выдавая кредит. У тебя имеется доступ ко всей информации в трастовом фонде. Ты же знал, сколько у нас есть на всех наших счетах. — Ну, я думаю, вы бы захотели избавить свою мать от позора… — Моя мать лежит в кровати вот уже три года. Она не читает газет, и единственные гости, которые к ней приходят — это ее медсестры — все они будут говорить то, что я им скажу, или они просто будут уволены. Скажи мне, ты также разговаривал с моим братом? Не думаю, что ты продвинешься в этом вопросе. — Я ничего такого не делал, я просто хотел помочь давним друзьям. Ваша семья не переживет скандала… и вы должны знать, что фонд доверия вашей матери сильно истощился. Незаметно для меня, ваш отец перевел почти все деньги за день до смерти. Осталось очень мало, меньше шести миллионов. Трастового фонда вашей сестры не существует. Фонд вашего брата Макса пуст. Активы Эдварда на нуле. И если вы думаете, что это наша бесхозяйственность, то хочу вас заверить, что ваш отец стал доверенным лицом, опекуном всех этих фондов, как только он объявил вашу мать недееспособной. И прежде чем вы спросите меня, почему мы позволили ему провернуть такое, я вам напомню, что он действовал в рамках своих законных прав.