Открывает его и вытаскивает содержимое. Сверху лежит пожелтевшая страница из газеты «Экспрессен Фредаг», которую он тут же узнает. Их с Ниной концерт в «Студион» попал на второе место в списке Линды Норрман5. Они слышали, что она будет среди зрителей, и Юэль так нервничал, что использовал весь запас, заранее купленный у Кати. Остаток ночи он не помнит. Это был его триумф, момент, когда он оказался в центре внимания, и он этого даже не помнит. Юэль таращится на короткие строчки. Открыв газету, он и Нина завопили от радости. Была ли Нина так же счастлива, как он, или только притворялась? А когда позвонили из звукозаписывающей компании? Когда они говорили о будущем, Юэль не замечал в подруге ни малейшего сомнения. Напротив. И сейчас, спустя время, он задается вопросом, был ли это предупредительный знак. Нина тогда волновалась по каждому поводу. Юэль откладывает газетную страницу, берет вырезки из журналов «Этт ноль этт» и «Саунд Аффектс», в которых упомянута их демка. Еще одна аккуратно сложенная страница из «Экспрессен Фредаг», где Линда пишет об их песне «Grand Guignol». А под этой страницей их демозапись, сделанная в крошечной домашней студии Кати. Юэль делал копии на двухкассетнике в стереосистеме. Вырезал и клеил обложку, которую Нина тайком ксерила в приемной директора. «BABYDUST» – большими буквами на лицевой стороне. На фотографии, сделанной с помощью автоматической съемки посреди ночи на острове Скрэддарён, они с Ниной очень серьезны. Из-за вспышки их лица как будто разъедены. Остались лишь подведенные карандашом глаза, ноздри, тени от скул. Волосы у обоих выкрашены в пепельный блонд. Локоны Нины спутаны. Губы покрашены темной помадой, брови выщипаны. Она – Кортни Лав, она – Патрисия Аркетт в «Настоящей любви». Бывшая кинозвезда, оказавшаяся в сточной канаве. У Юэля в губах сигарета. Он щурится от дыма. Одежда, как всегда, черная, и поэтому кажется, что его лицо свободно парит в темноте. Юэль достает кассету, смотрит на оборотную сторону обложки. Он вырезал буквы из разных газет, так что названия песен похожи на письмо шантажиста: «I will take you home», «Watershed». «At the foot of his bed», «Grand Guignol». Юэль убирает кассету обратно в футляр. Ему даже в голову не приходит ее послушать. Собственные копии он давным-давно выбросил. Юэль продолжает просматривать бумаги. Видит интервью в «Кунгэльвспостен», после которого в школе о них стали говорить еще больше гадостей. Встречается взглядом с собой подростком. В руке – горящая сигарета. Зрачки такие огромные, что глаза кажутся черными. Нина, смеясь, смотрит на него. Она ненавидела эту фотографию. Но Нина всегда ненавидела собственные фотографии. Юэль находит и другие страницы, вырванные из разных фанатских журналов, в которые они отсылали демозапись. Флаеры на концерт в «Студион». Просмотрев всё, он остается сидеть на полу. Мама никогда ничего не говорила о вырезках, которые он ей давал. Никогда не комментировала их музыку. Но хранила это все эти годы. Нина До конца ночной смены осталось чуть больше получаса, и Нина только что закончила последний обход. Она пишет отчет для персонала, который сменит ее утром. Отмечает, что у Анны появился кашель, а у Петруса образовался пролежень на правой ягодице. Нина осторожно дотрагивается до головы, кожа у виска все еще болит. Петрус таскал ее за волосы и пытался затащить в постель, когда она подкладывала подушку ему под бедро. Нина опускает руку и продолжает писать. У Веры новая грибковая инфекция. Она все еще боится заходить в ванну в квартире Г8, потому что уверена, что там кто-то прячется. Дагмар отказалась от питательного напитка, и Нина подозревает, что болезнь у нее зашла настолько далеко, что ей трудно глотать. Кажется, что из коридора доносится скрежет, и ручка замирает над бумагой. Нина поднимает глаза и напряженно прислушивается. Слышит только, как дождь стучит по стеклянной крыше зала. Снова опускает ручку на бумагу. В последнее время Лиллемур плохо спит и с восторгом рассказывает, что в «Соснах» появился ангел-хранитель. Моника проспала всю ночь. Будиль пыталась открыть окно, чтобы ее поклонник смог к ней пробраться. Нина дала ей оксаксанд. Снова тот же звук. На этот раз Нина уверена, что, как только она поднимает глаза, мимо дверного проема проплывает тень. – Ау? Ответа нет. Она решительно встает. Выходит в коридор. Видит, что люминесцентные лампы мерцают, из-за этого и кажется, будто вдоль стен движутся тени. Из-за разыгравшейся непогоды с электричеством снова проблемы. Нина смотрит на мигающий свет до тех пор, пока не начинает болеть голова. Она идет к залу. В коридоре Б на другой стороне здания свет горит нормально. Она видит Файзала, но тот не замечает, что она машет ему рукой. Нина как раз собирается вернуться в комнату для персонала, когда слышит всхлипывания в квартире Г1. У изголовья кровати, поджав ноги, сидит Виборг, в руке старушка сжимает телефонную трубку. – Как вы, Виборг? Та поднимает глаза. Нижняя половина ее лица съежилась, словно из нее выпустили воздух. На прикроватном столике в стакане с водой лежат вставные зубы. – Я все звоню и звоню, но мама с папой не отвечают, – произносит она так, словно во рту что-то слиплось. – И я так боюсь… Нина дает старушке поильник с разведенным брусничным соком. Уговаривает попить. Виборг мотает головой. Таращится на телефонную трубку, которую все еще держит в руке. – Сколько мне на самом деле лет? – спрашивает она. Нина поглаживает ее по плечу: – Скоро вам исполнится девяносто пять. У Виборг несчастный вид. – У вас скоро день рождения, – продолжает Нина, надеясь, что сможет ее отвлечь. – В этом году он выпадает на канун Мидсоммара6, так что мы будем праздновать в два раза усерднее. – Девяносто пять! Я и правда настолько стара? Но тогда маме и папе будет… – Виборг считает на пальцах. – Нет, не сходится. Получается, что их уже нет, так? Они умерли? Поэтому они не отвечают? Нина мягко кивает. Лицо старушки морщится, и она начинает безутешно плакать: – Почему мне ничего не сказали? Из беззубого рта течет струйка слюны. Завтра Виборг об этом забудет. Но будет вспоминать заново. И всякий раз кажется, что она получает известие о смерти родителей впервые. – Но Фредрика приезжает почти каждый день, – мягко говорит Нина. – Ваша внучка. – У меня есть внучка? – Да. И она ждет ребенка. Сейчас у нее огромный живот, – рассказывает Нина и надеется, что это поможет Виборг все вспомнить. – Вы станете прабабушкой. Виборг качает головой: – Почему мне здесь ни о чем не рассказывают? Нина приносит салфетку и помогает Виборг высморкаться. – Сейчас вам лучше поспать. Фредрика собиралась приехать завтра. Вы же хотите быть бодрой, когда ваша внучка придет? Она забирает телефон из рук Виборг, и ей удается заставить старушку взять поильник. Пока Виборг пьет, Нина взбивает ее подушки. – Я могла бы что-нибудь испечь, если бы знала, что ко мне придут гости, – бурчит Виборг и ложится в постель. – Посидишь со мной, пока я не засну? Нина обещает, испытывая чувство благодарности за то, что ночь выдалась спокойной. Она сидит с Виборг, пока сама не начинает клевать носом. Когда подбородок старушки падает на грудь, Нина снова выходит в коридор. Свет на потолке перестал мигать. Она смотрит на часы. Утренний персонал придет с минуты на минуту. Подойдя к комнате для персонала, Нина замечает, что там темно. Там всегда горит свет. Должно быть, перегорели лампочки. Она тянется к выключателю, которым никогда не пользовалась, и осторожно нажимает на него. Сердце на секунду замирает в груди, когда свет зажигается и Нина видит на себе пристальный взгляд. За столом сидит Моника. Папка с отчетами все еще открыта и, кажется, нетронута. Сердце Нины бьется громко и быстро, словно желая нагнать пропущенный удар. Уголок рта у Моники медленно поднимается, образуя кривую улыбку, которая на ее лице выглядит совсем незнакомой. – Ну надо же, это ли не малышка Нина? – восклицает она. Датчики движения. Почему они не сработали, когда она встала с кровати? – Пойдемте, – говорит Нина, протягивая руку. – Лучше нам вернуться домой. Электричество! Видимо, датчики не сработали из-за перебоев с электричеством. Надо вписать это в отчет. Моника смотрит на протянутую ей руку. В ее глазах мелькает насмешливое выражение. – Домой? – переспрашивает она. – Я помню, как ты бывала у нас дома каждый день. Пожалуй, никто и никогда не держался за мою юбку так, как ты. Даже мои собственные дети… Нина опускает руку. Голос Моники изменился. Теперь он ниже, кажется, будто он исходит из глубины женщины, словно она полая внутри. – Ты так старалась нравиться мне, – продолжает Моника, хрипло смеясь. – Ты была похожа на виляющего хвостом щенка, почти пускала слюни, когда тебе позволяли мне помочь… Мы едва успевали доесть, как ты уже была готова мыть посуду… – Ее голос становится еще ниже: – Ты была настоящим мучением. Кукушонком, который пытался обрести у нас дом. У Нины холодеет лицо. Это не она. Это все деменция. Она не знает, что говорит. Моника поднимает бровь, словно услышав ее мысли. – Неудивительно, что твоя мать пила, чтобы все это вынести, – ухмыляется она. – Теперь я все знаю. Я говорила с ней. Здесь. – И Моника постукивает пальцем по виску. – Могу сообщить, что она тобой недовольна. Мама Нины умерла много лет назад. Превратилась в пепел. Захоронена на кладбище в Люкке. Каждое Рождество и день рождения, каждый День матери и День всех святых Нина приносит на могилу цветы. Зажигает свечи и читает «Отче наш», хотя и не верит, что кто-то ее слышит. Но прекратить она не решается. Моника никогда не была знакома с ее мамой. И они конечно же не могли общаться и сейчас. – Пойдемте, уложим вас в постель, – выдавливает из себя Нина. Моника моргает, словно только что пробудилась ото сна. Смотрит в коридор. – Доброе утро, – здоровается Рита, входя в комнату. – А вы тут беседуете? Нина может только молча кивнуть – боится, что голос подведет ее, если она попытается что-то сказать.