Моника наблюдает за ними пустым взглядом. Она здесь и одновременно где-то еще. – Все в порядке? – спрашивает Рита, с любопытством глядя на Нину. Нина устало улыбается. Откашливается. – Может, ты поможешь Монике дойти до кровати? Рита смотрит на часы на стене. Утренняя смена началась несколько минут назад. Теперь это ее работа, а не Нины. – Конечно. Но было бы здорово сначала выпить кофе, – говорит она и подходит к Монике, которая послушно встает из-за стола. Нина смотрит на нее. Это деменция. Ничего удивительного. Она знает, что сказать, когда надо утешить родственников. То, что выявляет деменция, совсем необязательно связано с самочувствием больного. Это всего лишь миф, что тогда показывается их настоящее «я». Но себя убедить в этом сложнее. Кукушонок. Вот как Моника о ней думала все это время? Или Юэль вбил это в голову Моники? Они обсуждали ее, смеялись над ней? В дверях Моника оборачивается. Смотрит на Нину, улыбаясь чужой улыбкой, а потом выходит с Ритой в коридор. Юэль Рядом с алкомаркетом попрошайка бренчит монетами в бумажном стаканчике. Юэль ищет в карманах мелочь, но не находит. Не глядя попрошайке в глаза, разводит руками. Он продолжает избегать чужих взглядов, когда идет между стеллажами. Хочет минимизировать риск, что придется разговаривать с кем-нибудь из знакомых. С кем-то из школы или старым приятелем мамы. Как у нее сейчас дела? В «Соснах». Да что ты говоришь? Юэлю не нужно осматриваться в магазине, чтобы найти дорогу к полкам с вином в трехлитровых картонных упаковках. Он бывал здесь достаточно много раз, чтобы точно знать, куда надо идти. Когда он тянется за упаковкой рислинга, кто-то становится вплотную к нему. Юэль чувствует запах табака и влажных волос, слышит скрип кожаной куртки. До его локтя дотрагивается рука с содранным кроваво-красным лаком на ногтях. – Так ты вернулся в город? Юэль неохотно оборачивается. Смотрит на обращенное вверх лицо. Катя едва достает ему до груди. – Кажется, лучше тут не стало, – отвечает он. – Как ты? – Все путем. Она постарела. Помада забралась в морщинки на верхней губе, так что над губой появились кровавокрасные шипы. В остальном она почти не изменилась. Она все еще та же Катя. – Я и не думала, что увижу тебя снова, – говорит она. – Я приехал продать дом. Мама переехала в «Сосны». – Тяжело. – Да. Сегодня вечером придет риелтор. Некоторое время они стоят молча. – У меня был приятель, который попал в «Сосны» уже в пятьдесят, – говорит Катя. – Все из-за бухла. Кажется, его называют казачьей болезнью. Юэль не собирается поправлять Катю. Не хочет ввязываться в дискуссию, которая напомнит ему подробности синдрома Корсакова. Тем более здесь, в алкомаркете. Особая форма деменции, которая почти всегда связана с продолжительным алкоголизмом. Юэль нашел ссылку на страницу в «Википедии», когда пытался разобраться, что же такое деменция. – В любом случае, рад встрече. Он берет с полки вино. – Ты сейчас выглядишь свежее, чем в последний раз, – говорит Катя. Сначала Юэлю кажется, что она шутит. Но в последний раз они виделись, когда он приезжал домой на мамино шестидесятипятилетие. Тогда он побрился налысо и по всему телу была сыпь. Весил он еще меньше, чем в старших классах школы. Увидев его, мама расплакалась. Юэль пообещал себе ничего не употреблять, пока он дома, но не успели отпраздновать мамин день рождения, как он уже стоял перед Катиной дверью. – Ты перестал развлекаться? – интересуется она. И Юэль совершенно точно знает, что она имеет в виду под словом «развлекаться». – Да, – отвечает он, двигаясь к кассам. – Жаль, – говорит она и идет за ним, беря по пути пару бутылок джина. Выйдя на улицу, они закуривают. Катя засовывает руку в карман джинсов, достает мятую купюру и отдает ее попрошайке. Потом показывает на боковую улицу, где раньше был ее музыкальный магазин: – Там теперь сыроедческое кафе. Только этого миру и не хватало, а? – Она со злостью затягивается. – Хотя понятно. А с учетом того, что теперь крутят по радио, я рада, что мне не приходится продавать это дерьмо. Юэль вынужден улыбнуться: – Ты еще в девяностые ненавидела все, что ставили на радио. – Сейчас стало еще хуже, – фыркает Катя. – Хуже, чем «Rednex»? Катя усмехается в ответ. Прижимает фильтр ногтем большого пальца, так что пепел падает на тротуар. – Даже хуже, чем эта жуткая «I will always love you», – говорит она. Юэль понимает, что смеется. Однако внезапно Катя делается серьезной: – Тогда по меньшей мере был выбор. Было то, что слушали вы с Ниной. А сейчас какие у детей варианты? Она корчит гримасу. Юэль не сомневается, что в мире полно замечательной новой музыки, но ему о ней ничего не известно. Он завел аккаунт на стриминговой платформе и был настолько поражен многообразием выбора, что не знал, с чего начать. На некоторое время они замолкают. Юль бросает наполовину выкуренную сигарету на землю и давит ее подошвой. Перекладывает коробку с вином из одной руки в другую: – Было приятно повидаться. Мне пора. – Дай мне телефон. А я дам тебе свой новый номер. Юэль не может отказать. Потом он его удалит. Катя выхватывает его телефон, делает селфи, выдыхая круги дыма на экран. Усмехается и внимательно вбивает цифры. – Вот. – Она возвращает телефон. – На случай, если вдруг передумаешь. Юэль смотрит женщине вслед, пока она спускается с холма со звенящими в пакете бутылками. Большой палец завис над «УДАЛИТЬ КОНТАКТ». Но вместо того, чтобы нажать, Юэль ставит на телефон блок. Убирает его в карман. На случай, если вдруг передумаешь. «Сосны» Время обеда подходит к концу. Зал почти пуст. Виборг все еще ест, накалывая крошечные кусочки на вилку. Жует она только передними зубами. Рита в бешенстве таращится на нее. Ну давай же, думает она. Давай быстрее, чтобы я успела покурить. Виборг обстоятельно выковыривает кусочек картошки из тестообразного картофельного салата. Делит его на две части. Рите хочется старуху задушить. Вера пытается заставить Дагмар что-нибудь съесть. Держит ложку перед крепко сжатыми губами. Дагмар злобно бурчит. Нет, я знаю, говорит Вера. Сейчас кругом твердят, что соль вредна, но можно же сделать так, чтобы у еды был хоть какой-то вкус. Попробуй вот это. Моника и Анна сидят на другом конце длинного стола, перед ними стоит коробка с мелками. Анна рисует принцессу с длинными желтыми волосами, которая машет рукой с башни. Розовый лист бумаги Моники все еще пуст. Это будет табличка на дверь ее квартиры. Она судорожно держит синий мелок. Рука дрожит. Анна то и дело поглядывает на нее и подбадривающе улыбается. Лиллемур поет у себя в квартире. Дверь открыта, и ее пронзительный голос отдается эхом в коридоре отделения Г. Осанна сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Она бродит среди ангелов. Кончиками пальцев поглаживает их пухлые щеки. Тут и там краска стерлась от частых прикосновений. Лиллемур думает об ангеле, который здесь появился и теперь за всеми присматривает. Его привлекли ее молитвы и хвалебные песни. Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! В зале Рита слушает песню. Она кажется знакомой еще с тех времен, когда ее сыновья ходили на детские занятия в церковь Люкке. Мелодия приносит с собой запахи стеариновых свечей и деревянных скамеек. Петрус просыпается в инвалидной коляске перед телевизором в комнате отдыха. Злобно осматривается, но там никого нет. Заткнись! – кричит он. Заткнись, дьявольское отродье! Моника подносит мелок к листу бумаги. Буквы выходят крупные, неровные. Рука двигается все быстрее. Она торопится. Анна смотрит на нее. Потом на лист бумаги. Пытается разобрать, что там написано. Ты делаешь неправильно, говорит она. Надо написать свое имя.