– Тогда он, наверное, не решится прийти за мной, – шепчет Анна и закрывает глаза. – А если решится, нажмите на кнопку тревоги, и я сразу же приду. Вы помните, что эта кнопка у вас на шее? Анна похлопывает по кнопке, лежащей у нее на груди. – Вот и хорошо, – говорит Нина. – Спокойной ночи, Анна. В ответ она слышит оглушительный храп. Нина выходит в коридор отделения Г. Вокруг тихо и спокойно. Когда она пришла на работу, Моника уже спала. Они не разговаривали с раннего утра. Настоящее мучение… Кукушонок… Нина смотрит на дверь в квартиру Г6. Все еще нет таблички с именем. В отчете Сукди она прочитала о том, как Моника пыталась съесть бумагу. Ей становится хуже. Ее слова – всего лишь часть болезни. Нина подпрыгивает, когда слышит, как что-то разбивается в другом конце коридора. Раздаются шаги – кто-то ходит босиком. Звуки доносятся из комнаты отдыха. Нина бежит туда. У окна она видит Монику, окруженную слабым кислотно-желтым светом фонарей за парковкой «Сосен». Стекло в одной из дверок шкафа разбито. Бессмертники изорваны на куски и разбросаны по полу. Как она сюда попала? Моника оборачивается к Нине. Ее глаза кажутся огромными, и Нина понимает, как сильно старушка похудела всего за несколько дней. Ее рот то открывается, то закрывается. – Как вы, Моника? – спрашивает Нина, и ее голос звучит увереннее, чем она могла надеяться. – Вам помочь? Рот по-прежнему то открывается, то закрывается… открывается и закрывается… Челюстные суставы щелкают и хрустят. – Хотите воды? Моника мотает головой. Мышцы под кожей на шее напряжены. – Домой, – говорит она, подходя ближе. – Мне надо домой. – Сейчас ночь. Пойдемте, я помогу вам лечь в постель. Худые пальцы Моники хватают Нину за плечи, из ее горла вырывается сдавленный звук. – Помоги мне, – стонет она. – Помоги… мне… уйти отсюда. Сухие губы продолжают двигаться, но голос Моники, кажется, сел. Раздается какой-то странный щелчок в глубине глотки. – Вам трудно дышать? – спрашивает Нина. – Нет. Мне просто надо уйти отсюда… У Моники сейчас совершенно незнакомое выражение лица, ничего подобного Нина прежде не видела. Словно под кожей прячется еще одно лицо… Враждебное. Пальцы старухи еще сильнее сжимают плечи Нины. – Моника, – терпеливо говорит Нина. – Моника, послушайте меня. Я дам вам кое-что, это поможет вам уснуть. Завтра вам станет лучше, обещаю. Моника прижимается лбом к ее ключице. Тело сотрясается от судорожных всхлипов. – Помоги мне. – Я помогу. Пойдемте в вашу комнату и уложим вас, и… – Ты не понимаешь! – кричит Моника и начинает безудержно плакать. Нина гладит ее по спине. Чувствует каждое ребро под ночной рубашкой. – У меня больше нет сил, – шепчет Моника. Пальцы, впившиеся в руки Нины, кажется, теряют силу. Моника пошатывается, и Нина старается держать ее крепче. – Все будет хорошо, – успокаивает она старушку. Нина ведет Монику по коридору. Заводит в квартиру. Поддерживает тело Моники под руки, когда та тяжело садится на кровать. Ночная рубашка насквозь мокрая под мышками. Монику трясет. Нина помогает ей лечь. Кажется, что Моника вот-вот начнет задыхаться. Паническая атака. Должно быть, это паническая атака. – Все образуется. Все будет хорошо, – приговаривает Нина и Монике, и в равной степени самой себе. Она прикасается к влажному лбу Моники, меряет пульс. Сердце бьется часто, но не настолько, чтобы волноваться. Возможно, это результат панической атаки. Нина приносит оксасканд. Приподнимает голову Моники, чтобы помочь ей проглотить таблетку и запить ее водой из поильника. Но Моника не хочет. – Оставь меня, – говорит она и сжимает губы так, что напрягаются челюсти. – Вам будет легче, если вы примете это лекарство, – объясняет Нина. Кажется, Моника ее не слышит. Она широко раскрывает глаза, но взгляд обращен внутрь. Будто она смотрит внутрь… – Тебя не должно здесь быть, – шипит старуха. – Моника, – говорит Нина, – посмотрите на меня… Примите лекарство. Рука Моники в одно мгновение взлетает к лицу. Прежде чем Нина успевает понять, что случилось, на щеке у нее уже полыхают четыре ярко-красные царапины. На коже проступает кровь. – Исчезни, – стонет Моника голосом, который внезапно становится очень низким. – Исчезни, исчезни, исчезни! Убирайся! Нина хватает старуху за руку, прежде чем та успевает снова оцарапать себе лицо. Смотрит на коротко постриженные ногти. Нужно подпилить их, как только она уснет. Нина держит руку Моники мягко, но твердо. Ласково гладит ее. Переводит взгляд на искаженное злобой лицо старухи: – Я не уйду, пока вы не уснете. И можете возражать сколько угодно. Юэль – Я только что был у мамы. У нее щека исцарапана. – Да, – кивает Элисабет, сжимая руки на столе. – Сегодня ночью произошел инцидент. Юэлю снова слышится голос ведущего детской программы. – Инцидент? – переспрашивает Юэль. – У нее случилась паническая атака, и она расцарапала себе лицо. Но раны неглубокие. На вид хуже, чем на самом деле. Юэль смотрит на Элисабет. Меняет позу на стуле. – Ей дали успокоительное, и с утра она вроде бы ничего не помнила, – продолжает Элисабет. – Я сама видела ее за завтраком. Она наклоняет голову набок. Взгляд становится более искренним, чем когда-либо, но Юэль ни секунды ей не верит. – К сожалению, деменция дело такое, – вздыхает Элисабет. – Состояние то ухудшается, то улучшается. – Но в перспективе ей будет все хуже, так? – спрашивает Юэль. – Это движение лишь в одном направлении. – Мне очень жаль. Но вашей маме здесь хорошо. Лучше, чем где-либо.