Нина кивает. – И как? – Он был под кайфом в тот раз, когда привез маму в «Сосны», – встревает в разговор Маркус. Нина снова смотрит на мужа. Теперь она уверена, что он делает это нарочно – наказывает ее за возвращение Юэля. – Черт, все же какая трагедия, – говорит Лена. – Я не могу это обсуждать, – отмахивается Нина. – Я обязана соблюдать профессиональную тайну. – Это понятно, – продолжает Лена. – Но если ты уже рассказала Маркусу, то можешь рассказать и нам. Нина мотает головой. – И все же у меня в голове не укладывается, что ты играла в группе, – никак не унимается Хокан. – Хотите еще кофе? – спрашивает Нина. – Или виски? Все отказываются, заверяя, что сыты. – Надеюсь, Юэль не заболел, – говорит Лена. – Я хочу сказать, что еще раньше ходили слухи… Он же такой худой. Нина не смотрит на нее. Точно знает, о каких слухах идет речь. В то время гомосексуалисты ассоциировались только с одним. Но о Юэле ходили и другие слухи. Например, что на самом деле это он отец Даниэля. Нина не знает, помнит ли Маркус о тех слухах, сомневался ли он в ней когда-нибудь. Она не может уйти спать сейчас, надо выждать немного после этого разговора. Лена и Маркус подумают, что она обиделась. Или – еще хуже – продолжат говорить на эту тему без нее. Нина думает о том, что отвернулась от Юэля, когда он уехал. Соглашалась с гадостями, которые о нем говорили. Это было ее покаяние за дружбу с ним, за годы слишком больших надежд. И теперь она сидит здесь. Юэль Разноцветные фонарики висят на красной стене дома, вдоль стока для воды под крышей террасы, на ветках яблони. На подоконнике балансируют колонки. На земле под окном стоит проигрыватель, на нем крутится виниловая пластинка. Юэль полулежит в гамаке. Раскачивается, отталкиваясь одной ногой от земли. Ветер ласкает его голые руки, и Юэль наслаждается своим состоянием. Вино стало горьким, почти металлическим на вкус, когда Катя раскрошила белые кристаллы МДМА и бросила их в бокалы, словно снежинки. У Юэля на запястье она записала время, чтобы он не забыл принять следующую дозу. С тех пор как мир преобразился, прошло почти три часа. Все было так просто. Эффект, производимый экстези, Юэлю хорошо знаком и в то же время каждый раз ощущается по-новому. Ему не надо двигаться. Ему вообще ничего не надо. Даже воздух приятен на вкус. Юэль совершенно спокоен. Именно этого состояния он так долго пытался достичь с помощью алкоголя, но сейчас нет даже намека на замутненность сознания, которую он приносит. Мысли у Юэля ясные и четкие. Он понимает, как они связаны. Как вообще все связано. Трава под его ногой прохладная от ночного воздуха. Неподалеку Катя танцует со старыми приятелями-наркоманами. Они подпевают тем же песням «Пинк Флойд», которые Юэль слышал здесь и раньше. Взяв у него деньги, Катя их понюхала. «Они больше не пахнут хлоркой», – сказала она с усмешкой. В последних классах школы Юэль подрабатывал в киоске в бассейне в Кунгэльве. Купюры, ставшие мягкими в мокрых детских руках, часто попадали прямо ему в карман. А оттуда в карман Кати. Казалось, мама ничего не подозревала. Только когда Юэль переехал в Стокгольм, она испугалась, что он начнет принимать наркотики. Начиталась «желтых» газет, в которых постоянно писали об опасностях, которые таит в себе столица. Если бы мама только знала, что потоки наркоты лились рекой в лесах по соседству с ее домом. Юэль видит двух девушек, которые вдыхают воздух из желтых шариков с веселящим газом. Они то увеличиваются, то уменьшаются и похожи на маленькие солнышки. Девичьи губы посинели от недостатка кислорода. Девушки так молоды и красивы. Юэль смотрит на них, и на него накатывают волны тепла. Он поглаживает руку кончиками пальцев. Содрогается всем телом. То, что он может чувствовать себя настолько хорошо, похоже на чудо. Юэль знает, что завтра пожалеет об этом, но сейчас эта мысль его не трогает. Под огромным звездным небом все проблемы кажутся ничтожными. Быть маленьким, незначительным человеком – значит ощущать себя свободным. Завтра Юэль вспомнит об этом. И это поможет ему выстоять. Кто-то меняет пластинку. «Love Will Tear Us Apart». Это одна из первых песен, которым он научил Нину. В его комнату вошла мама с корзиной для белья в руках: Ничего удивительного, что ты грустишь, раз слушаешь такую музыку. Почему бы не послушать то, что нравится Бьёрну? Мама так и не поняла, что все было наоборот. Что в тоску Юэля вгоняла как раз бодрая, беззаботная музыка, под которую обычно танцевали, потому что там речь шла о простом и беззаботном мире, к которому у него не было доступа. Юэль смеется. Он вспомнил, что Бьёрн всегда комментировал его черную одежду: На похороны собрался? Очевидно, что мать и брат его не понимали. Да и как могли бы понять? Он был совсем другим. Юэль стал считать себя особенным, когда переехал в Стокгольм. Пытался воплотить в жизнь все свои и Нинины мечты. Но в Стокгольме было полно таких же, как он, парней, приехавших туда с мечтами, талантом и контрактом со звукозаписывающей компанией, который уже почти подписан. Юэль узнавал себя в отчаянных взглядах этих ребят, встречаясь с ними в столичных клубах. И все время ему очень не хватало Нины. Он не понимал, почему она его бросила. Но и не пытался понять. Пытался только забыть. Теперь Юэль наконец все понимает. Нина не могла поехать с ним. Он все просрал. И ее в том числе. Маркус спас Нину от него, как она и сказала. Она правильно сделала, что осталась. Надо не забыть сказать ей об этом. Внезапно Юэль заскучал по Нине. Как же прекрасно, когда можно по кому-то скучать. Любить кого-то так сильно, что начинаешь тосковать по этому человеку. Он расскажет ей, что произошедшее больше не важно. По крайней мере, у них много чего было до того, как они расстались. – Можно здесь сесть? Юэль поджимает ноги, чтобы освободить место для стоящего рядом парня. Гамак качается, когда тот садится. – Можешь вытянуть ноги мне на колени, – предлагает он, и Юэль так и делает. Телесный контакт напрягает его. Кажется, что его тело – это небо, на котором загораются и гаснут звезды, а потом загораются снова. Парень ухмыляется – возможно, он тоже это заметил. Закатывает штанину Юэля до середины икры и поглаживает кожу кончиками пальцев. От этих нежных прикосновений поднимается каждый волосок. Это совершенно асексуально и все же лучше, чем даже несколько оргазмов. – Тебе нравится? – спрашивает парень. Только сейчас Юэль его разглядел. У него тонкие губы, большие глаза. Ухоженная прическа в стиле рокабилли. Он мог бы выглядеть как угодно – слишком вызывающе, слишком идеально, – все это не важно. Юэль видит его душу. – Катя сказала, ты пробуешь в первый раз, – говорит парень. Его рука останавливается. Ощущения другие, но тоже приятные. Тепло Юэля пульсирует. Наполняет его энергией, вокруг словно искрятся молнии. Юэль хочет большего, но вместе с тем не спешит – он не боится, что не получит желаемого. И так все прекрасно. Все просто идеально. – Мне это было нужно, – говорит Юэль. – Я так и понял. По-моему, тебе сейчас очень хорошо. Парень представляется как Диего, и когда Юэль берет его за руку, то понимает, что не хочет ее отпускать. Диего смеется. Смотрит на время, записанное на запястье Юэля. Кивает. – Точно не хочешь побыть один? – спрашивает он. Юэль мотает головой. Поглаживает ладонь Диего пальцами: – Я был один так долго, что уже хватит. Я устал от самого себя. Поэтому и пришел сюда. Диего кивает. Понимает. Они два человека, которые понимают друг друга. Вообще-то это совсем несложно. В глубине души – там, где это имеет какое-то значение, – все люди одинаковые. Никто никогда не бывает один. Все взаимосвязано в жизни. – Знаешь, – начинает Юэль. – Я никогда не сохранял рождественские открытки, которые получал от мамы. А присылала она их каждый год. Разве это не грустно? Хотя и открытки были красивые… – Да, – соглашается Диего. – Почему же ты их не хранил? – Я даже не думал об этом. Но я вижу перед глазами ее почерк. Он был очень… аккуратный. А теперь его нет. Она больше не может писать. Диего снова ласкает пальцами его ногу. Наклоняется вперед. С интересом смотрит на него: – Расскажи еще. Хочу послушать. – У меня и рождественских подарков, которые она присылала, не осталось, – продолжает Юэль. – И подарков на день рождения. Я не хотел забирать их на почте, потому что там всегда было одно и то же и всегда не то. – Что именно было не то? На секунду Юэль задумывается над вопросом. И внезапно видит все четко. Словно переносится на звездное небо. Смотрит сверху и видит, как все просто. – Одежда, украшения, всякие полезные вещи. Мама вбила себе в голову, что они мне нужны. Например, машина для приготовления пасты. Хотя я даже не готовлю. Я всегда думал, что она меня не знает. Думал, ей все равно. Но в глубине души знал, что вообще-то она выбрала эти вещи, заботясь обо мне. Понимаешь? Она смотрела на них в магазинах или заказывала по каталогам и думала, что вот это, возможно, подойдет Юэлю. Может, сначала она сомневалась, а потом убеждала себя: да, пожалуй, будет неплохо. Надеялась, упаковывая подарки в коробку. И все равно получалось совершенно не то. И признай я это перед самим собой, мне пришлось бы признать, что здесь есть и моя доля вины. Я так и не дал маме возможности узнать меня. И никогда не думал, что ей это интересно, но потом нашел кучу вещей, которые она сохранила, и тогда понял, что ей все это время было не наплевать. Она просто не знала, как со мной об этом поговорить. Потому что я не впускал ее в свой мир. Но она сохранила мою подростковую комнату, прямо какой-то гребаный музей… это же должно что-то значить, да? Может, она никогда не говорила, что любит меня, но все время это показывала. А я думал, что уже слишком поздно, теперь же, когда она больна, но, возможно, все же замечает это каким-то образом, я должен хотя бы попробовать. Юэль не знает, как долго продолжает говорить. Диего слушает так, словно полностью поглощен рассказом. Мир вокруг них исчезает. Остаются только прикосновения, слова и счастье, которое наполняет Юэля, такое непривычное, хотя оно наверняка было с ним все время, потому что это и есть естественное состояние. – Хочешь еще? – предлагает Диего. – Или немного кетамина? Он достает крошечную серебряную ложку, которая висела у него на шее под рубашкой. – Не знаю, – говорит Юэль. – Думаешь, хочу? – Ты и его никогда не пробовал? – спрашивает Диего, просияв. – Тебе понравится. То, что ты ощущаешь сейчас, проявится еще ярче. Ненадолго, но интенсивно. Юэль колеблется. Он не хочет пропустить весь завтрашний день. Он должен запомнить все фантастические ощущения, которые испытывает сейчас, прихватить их с собой. – Представь себе новое плато, – говорит Диего, зачерпывая порошок из маленького пластикового мешочка. – С него открывается совершенно потрясающий вид. И он протягивает ложку, которую так и не снял с шеи. Юэль садится в гамаке. Наклоняется вперед. Чувствует тепло, исходящее от тела Диего и от него самого, ощущает, как эти два облачка встречаются в воздухе. Занюхивает. Вытирает нос, пока Диего готовит дозу для себя. – Это займет какое-то время, – говорит он. – Подвинься. Они укладываются вплотную друг к другу. Два тела сливаются, невесомые, в гамаке. Волны тепла становятся мощнее. Время и пространство изгибаются, обнимают их. Нина Утром в понедельник свет белый, как мел, и идет проливной дождь. Дворники работают быстро, но напрасно, им не справиться с огромными каплями, которые ухудшают видимость. На сельской дороге образовались целые озера. Нина паркуется так близко к «Соснам», как только возможно, и бежит к входу, а ветер вырывает зонт у нее из рук. Она переодевается в раздевалке в подвале. Вернувшись в холл, встречает Адриана. Парень рассказывает о вечеринке в здании старой мельницы на мысу за церковью Люкке. Видимо, там живет кто-то из актеров театральной труппы. Ночные купания и восходы солнца… Барбекю и обжимания на берегу…