– А нельзя выписать прямо сейчас? – спрашивает Юэль. Когда Ханссон отвечает не сразу, он горько улыбается: – Нет, ясное дело. Это, конечно, слишком дорого? – И поворачивается к Нине: – Большое спасибо за ничего. Юэль Маминым старым велосипедом не пользовались много лет. Руль трясется в руках, когда Юэль спускается по крутым склонам к Чювщилю. На таких же крутых подъемах он встает на педали. Цепь иногда сбоит, но полностью не застревает. Физическое напряжение заглушает мысли, которые, не переставая, роятся у Юэля в голове. И всегда возвращаются в одно и то же место. В дом Кати. Я завяжу, как только все это закончится, как только вернусь в Стокгольм. Сейчас мне нужна помощь. Я уже бросал раньше и смогу бросить снова… ничего страшного. Но когда это закончится? Как он сможет уехать в Стокгольм и просто забыть, как маме живется в «Соснах»? Когда солнце начало садиться, облака рассеялись. Юэль сильнее жмет на педали, поднимаясь на холм; навстречу дует теплый ветер. Он чувствует запах копченых креветок, доносящийся из хостела с собственной коптильней. Дорога делает резкий поворот влево и тянется до моста Инстёбрун, но Юэль едет прямо в Чювщиль. Здесь наконец-то прямой участок, и он садится на седло и медленно крутит педали, рассматривая красивые виллы по обеим сторонам дороги. У велосипеда нет подножки, и Юэль прислоняет его к бетонному бордюру, окружающему парковку в конце дороги. На деревянном настиле у воды полно людей. Кажется, это несколько поколений одной семьи. Слава Богу, Юэль никого из них не узнает. Возможно, они приплыли сюда на лодках, которые пришвартованы в маленькой гавани. Женщина в темно-синем купальнике наливает кофе из термоса и раздает завернутые в фольгу бутерброды. Ребенок показывает ей что-то в телефоне, и когда она смеется, то во рту у нее блестит золотой передний зуб. Она старше мамы, но все равно кажется, что гораздо моложе. Ступая на деревянный настил, Юэль ощущает себя захватчиком. Он снимает мокрую от пота майку и вешает ее на перила. Сверху кладет телефон и ключи. После поездки на велосипеде ноги дрожат, пока он спускается по лесенке в воду. Деревянные перила мягкие, словно бархат. Юэль оглядывает синие волны, скалы вдалеке, пылающие в косых лучах солнца. Вода обволакивает его стопы, такая холодная, что у него перехватывает дыхание, но он не останавливается. Не успев засомневаться, ныряет с нижней ступеньки. Вода очень холодная. Юэль заставляет себя не вылезать, пока тело не привыкнет. Перебирает ногами в воде. Чувствует соленый вкус на губах. Голоса членов семьи, разместившихся на настиле, сливаются в один. Взрослые говорят на ярко выраженном западношведском диалекте, а дети лопочут на южношведском. Юэль ложится на спину. Вода заполняет уши. Глушит все звуки, которые слышны над поверхностью. Юэль лежит, пока не начинает дрожать от холода. В последний раз опускает голову в воду и плывет обратно. Дотрагивается ногой до скользких камней в поисках нижней ступеньки. В воде тело было невесомым, а сейчас кажется тяжелым. – Ваш телефон звонил много раз, – с улыбкой говорит Юэлю женщина, когда он поднимается на настил. В груди нарастает беспокойство. Юэль бормочет «спасибо», вытирает руки о майку. Но звонили не из «Сосен». Это Бьёрн. Юэль садится на бордюр в стороне от настила. Закрывает глаза, пока ветер ласково сушит ему лицо. – Ты снова дома? – спрашивает он, когда Бьёрн снимает трубку. – Да, мы вернулись сегодня утром. Должны были приехать еще вчера, но рейсы задержали, и никто не знает почему. Юэль слушает вполуха, пока Бьёрн продолжает подробный отчет о семейных приключениях. – Черт, какой сильный ветер, – говорит брат, наконец закончив рассказ. – Ты на море? – Я купаюсь в Чювщиле. – Вот черт, должно быть, там дико холодно. Даже не знаю, смог бы войти там в воду, только что вернувшись со Средиземного моря. – Нет, – говорит Юэль. – Но я ведь там не был. Несколько секунд они молчат. – Хотя дети, конечно, купаются в любой воде, – добавляет Бьёрн. – Наверное, мы тоже были такими в их возрасте. Юэль сбился с мысли. Непривычно слышать, как Бьёрн говорит о них во множественном числе. Непривычно и самому думать в таком ключе. Как же легко забыть, что когда-то они вообще-то любили друг друга. – Я только что посмотрел в Интернете фотографии дома, – говорит Бьёрн. – Черт, неужели нельзя было постараться чуть больше? Они ужасны. И вот все снова как обычно. Юэль пытается спокойно и рассудительно объяснить, что риелтор не видит в этом смысла. Кажется, Бьёрн почти не реагирует, когда слышит, что дом, возможно, снесут. – Ты же можешь там все привести в порядок перед завтрашним показом? – спрашивает он. – Если ты так беспокоишься, может, приедешь помочь? – иронизирует Юэль. – У меня дела на работе, но максимум через неделю я могу… – Шутишь? – перебивает Юэль. – Я не успел сделать все, что собирался, до отпуска. Юэль борется с банальным желанием зашвырнуть телефон в море. – Мама думает, что это я не разрешаю тебе приехать и навестить ее. Бьёрн начинает смеяться, как будто в этом есть что-то веселое. Возможно, так и есть, если находишься на достаточно большом расстоянии. Юэль почти физически ощущает во рту горечь. – Ты не спросишь, как у нее дела? – произносит он. – Я только что говорил с ней по телефону. Голос звучал совсем как обычно. Ну еще бы. Юэль встает. У него появляется детское ощущение, что мама притворяется перед Бьёрном, только чтобы подразнить его. Он здесь слишком задержался. И перестал понимать, что тут делает. Юэль ходит туда-сюда по парковке, пытаясь описать мамин припадок. Вдруг его осеняет мысль, что Бьёрн, возможно, разозлится. Надо было позвонить ему и рассказать все сразу. – Но если все говорят, что в этом нет ничего страшного, наверное, так и есть, – говорит Бьёрн. – Они же знают, о чем говорят. Значит, волноваться не о чем. Я хочу сказать, ее, конечно, жаль, беднягу. Но… – Ты не понимаешь! – почти кричит Юэль. Он замечает, что люди на настиле смотрят на него, и снова понижает голос: – Непонятно, как она вообще смогла это сделать. Я бы не смог. Особенно со сломанной рукой. – Мы же постоянно слышим о людях, которые гораздо сильнее, чем кажется, – говорит Бьёрн. – Ты же знаешь, есть мамы, которые способны поднять машину, чтобы спасти своего ребенка, и тому подобное. Юэль останавливается. Силы, необходимые ему, чтобы снова начать возражать, покидают его. Он не видит в этом смысла. – Конечно, – соглашается он. – Пусть будет так. Я позвоню, если появятся покупатели на дом, но ты обещаешь скоро приехать, да? – Естественно, – говорит Бьёрн, и у него хватает наглости изображать оскорбленные чувства. – Ты не должен думать, что мне просто-напросто наплевать. Нина Крики Моники слышны даже в квартире Г2, несмотря на то что это на три квартиры дальше. Даже когда они замолкают, Нине кажется, что она все еще слышит эхо. Крики напоминают ей о детстве, когда она слышала, как мама с друзьями буянит по пьяни. Их голоса казались другими, словно демоны вселялись в тела пьяниц. Сейчас только полседьмого. Нина не знает, как ей выдержать остаток вечерней смены. – Кто-то должен заткнуть эту бабу, – говорит Петрус. – Может, ей не хватает члена. Это бы ее заткнуло. Могу засунуть его ей в глотку. – А как заставить замолчать вас? – усмехается Нина. Петрус довольно смеется. Нина переливает содержимое мочеприемника в пластиковую бутылку. Идет к раковине в прихожей и выливает темно-желтую мочу. Тщательно ополаскивает бутылку. Снимает перчатки и возвращается к Петрусу. – У вас есть все необходимое? – спрашивает она, поправляя одеяло у него на груди. Из квартиры Г6 снова доносится крик. Он распространяется повсюду через стены и пол. – Сегодня ночью работает та, из телевизора? – спрашивает Петрус. – Кто? Нет. – Нина качает головой. Из-за криков Моники ей трудно сосредоточиться. – Жаль. Она моя любимица. – Спите. Если повезет, возможно, она вам приснится. Петрус ухмыляется. Секундой позже его рука вылетает из-под одеяла и хватает Нину за руку. Она вскрикивает, когда пальцы мужчины впиваются в кожу: – Отпустите меня! – Может, ты составишь мне компанию? Нина тянет руку, старается ее высвободить. Пытается разжать пальцы Петруса, не сделав ему больно.