Он встал с кресла, подошел к Нико посмотреть, что остановило его. Тот лишь поднял на доктора взгляд. Тогда Джербер вынул из кармана фонарик-карандаш, включил его и посветил мальчику в глаза, чтобы проверить рефлекс и понять, спит он или бодрствует. Мальчик не двинулся с места, даже под слепящим лучом не опустил век. Гипнотизер осознал, что пациент по-прежнему пребывает в состоянии легкой заторможенности. Глаза его видели, но не смотрели. Он вернулся в затерянную комнату. Джербер выключил фонарик и в смятении отступил на шаг. Все стало понятно. Николин вел себя как механическая игрушка, у которой кончился завод, или как некоторые автоматы в луна-парке, которые вдруг замирают и не приходят в движение, пока не опустишь в щель очередной жетон. Ты выслушаешь все, что я имею сказать… – …до самого конца, – шепотом закончил он фразу. Сказочник похоронил свою историю по частям, распределив ее на нескольких уровнях сознания, догадался психолог. Словно в аду, круг за кругом, на каждый кусок истории. И это очередное, высшее доказательство его виртуозного владения гипнозом. Никому не ведомо, в какую глубину должен проникнуть Пьетро Джербер, чтобы выяснить, чем все завершилось. И что скрывается в конце этого спуска в бездну. Улеститель детей сразу понял, что вновь активировать Николина будет непросто. Раньше были иголка и пуговица, футбольный матч, а потом цветок; на этот раз требуется новая отмычка, чтобы перейти на другой уровень. Он не видел никакой практической надобности в подобной системе, это скорее было похоже на вызов. На чертову охоту за сокровищем. Но расплачивался за чье-то безумие Николин. Снова нарушив правила, каких надо придерживаться с пациентами: соблюдать дистанцию и не вступать с ними в физический контакт, Джербер взял мальчика за руку. – Очень хорошо, Нико, – сказал ободряющим тоном. Никакой реакции: мальчик оставался безмятежным. Тут психолог остановил кресло-качалку и раздернул шторы, позволив серому, тоскливому дню ворваться в комнату. Потом по сотовому сообщил сотруднице института и двум охранникам, что они могут забрать Николина и отвезти его обратно. Снова стал свидетелем бессмысленного ритуала с наручниками. Перед уходом подошел к мальчику. – Завтра тебе станет лучше, – шепнул ему на ухо. Но на самом деле не знал, сбудется ли его обещание. Нынешнего сеанса хватило, чтобы развеять первоначальный оптимизм. Потом Джербер обратился к сотруднице, повысив голос: – Я бы не стал пока включать Николина в группу других ребят, – посоветовал он. – Думаю, он пока должен оставаться в изоляции, я бы даже поместил его под наблюдение. – Не вижу на то причины, – возразила сотрудница раздраженно. – Наоборот, он мне кажется даже слишком спокойным, – добавила она, показывая на ребенка: ведь под наблюдение помещали беспокойных детей или таких, которые неожиданно впадали в буйство. – Причина проста, – стал объяснять Джербер, стараясь не разозлить ее еще больше. – Там установлены камеры: путем постоянного наблюдения мы сможем определить, происходят ли какие-то существенные сдвиги в его состоянии. Женщина молчала, будто обдумывая предложение. Джербер понимал, почему она злится: он подрывал ее авторитет, но было бы некрасиво напоминать, что не она принимает решения. В конце концов женщина удрученно вздохнула. – Ладно, – согласилась она. Джербер смотрел, как мальчик удаляется вместе с конвоем. Когда все вышли, он взглянул на часы. Всего четыре, а он совсем вымотался после бессонной ночи, однако сдаваться не собирался. В этот момент запиликал мобильник. Сильвия. Он хотел сбросить звонок, не было настроения выслушивать очередное излияние чувств. Но все-таки ответил. – Сегодня со мной связалась Бальди, – напустилась Сильвия, даже не поздоровавшись. Джербер мог себе представить, в каком тоне беседовали бывшая жена и старая подруга семьи. Судья, конечно, поведала о его сумасбродном поступке. – Бальди на меня злится, – тут же пояснил он. – Мы крупно поругались по поводу одного случая. – Она не вдавалась в подробности, но сообщила, что ты рискуешь своей репутацией из-за необъяснимого упрямства. – И добавила: – Она просила вразумить тебя. – В качестве консультанта по супружеским отношениям? – произнес Джербер со злобной насмешкой. – Кстати, что думают твои подопечные о советчице, которая не смогла спасти свой собственный брак? Неважная рекомендация, в твоей-то области. – Он тут же пожалел, что взорвался, но идти на попятную было поздно. – Уж не впутался ли ты в очередной случай Холл, а? – поинтересовалась бывшая жена с такой же издевкой. Хотя они с Марко теперь жили далеко, Сильвию можно было понять: она боялась, что бывший супруг вновь втянет их в такой же кошмар, как два года назад. И, вспоминая о желтых тюльпанах, которые послал Сильвии сказочник, Джербер не мог не признать: она права. Этим поступком таинственный гипнотизер открыто продемонстрировал, что не остановится ни перед чем. Он, что самое главное, стремится к какой-то неведомой цели. А Пьетро Джербер – всего лишь орудие, чтобы ее достигнуть. Любой ценой. – Я… – начал он, но не смог закончить фразу. Как убедить Сильвию, что ситуация под контролем и в конечном итоге все придет в норму? Не найдя нужных слов, он прервал разговор. – Поцелуй за меня Марко. Он хотел бы рассказать ей все, найти в ней опору, как в прежние времена. Но за годы разлуки уже привык обходиться без Сильвии. Это было непросто, но у него получилось. Джербер проклинал себя. За несколько часов весь его жизненный уклад снова рухнул. Даже та рутина, которой он упорно придерживался, чтобы не предаваться грустным мыслям, была опрокинута. Ведь, чтобы заняться Николином, он перенес сеансы с другими пациентами на следующую неделю. Пришлось придумывать какие-то предлоги в свое оправдание, надеясь, что времени, которое он выкроил, будет достаточно. Лгать оказалось нелегко, особенно матери Лавинии: визит под гипнозом на виллу в Форте-деи-Марми стал для ее дочери заметным шагом вперед, а теперь все могло пойти прахом. Лавиния дошла до порога двери, которую должна непременно открыть, и Джербер боялся, что момент будет упущен и девочка отдалится снова. И все-таки сейчас первоочередной задачей было вывести Николина из затерянной комнаты. Но прежде всего надо найти ключ к следующей главе истории сказочника. Психолог уже понял, что это будет предмет или стимул, связанный с ощущениями, как в случае с видеороликом или запахом тюльпана. Может быть, ответ найдется в записях, которые он вел на протяжении этого необычайно долгого сеанса. 18 Джербер запасся листочками и клейкой лентой. Он стоял посреди комнаты, держа все это в руках, сдвинув очки на лоб и сунув авторучку за ухо. Иногда склонялся, перечитывая записи в блокноте, который лежал на столике. Как только находил что-нибудь значимое или нуждающееся в дальнейшем осмыслении, выписывал на листочек и прикреплял его где-нибудь в комнате, чтобы сложилась цельная картина. Такой метод помогал увидеть материал в трехмерной проекции. 12 лет Он приклеил первый листочек над камином. От него не ускользнуло: сказочнику было именно двенадцать лет, когда произошли события, о которых он во что бы то ни стало пытался поведать, – ровно столько же, сколько сейчас Николину. 7 июня Потому что последний школьный день, с которого началось повествование, а именно седьмое июня, совпадает с датой похищения Миры и ее сына на лесной дороге, хотя второе событие произошло много лет спустя. Сколько в точности? Ответ на этот вопрос, возможно, дает матч между «Фиорентиной» и «Барселоной», проходивший в 1999 году. 22 года назад Основываясь на этих временны́х рамках, Джербер подсчитал примерный возраст сказочника. 34 года Эту запись он поместил рядом с остальными тремя. Еще не признаваясь открыто самому себе, начал понемногу вырисовывать профиль противника. Хотя одним из условий и было не искать его, сказочник, возможно, осознавал, что психолог придет именно к таким выводам, и не исключено, что эта информация была специально вложена в историю, затверженную Нико, дабы сбить Джербера со следа. Он уже ни в чем не был уверен. Может быть, только в том, что зачин истории, случившейся двадцать два года назад, причинял боль. Последний день школы для двенадцатилетнего мальчишки – особенный, сказал себе Джербер. Где-то скрыто обещание, надо только снять с него покров. Этот день – калитка во времени: проход закроется за тобой, стоит ступить на другую сторону. И когда в конце лета снова увидишь своих товарищей, ты будешь другим, да и они изменятся тоже. Но ты еще этого не знаешь. Как только прозвенел последний звонок, исчезают правила, стираются границы. Может случиться все, что угодно. Никто не говорил тебе, что, став взрослым, ты никогда уже не прочувствуешь до конца веселой анархии вот такого дня, безоглядной беспечности перед лицом неведомого. Но в случае безымянного мальчишки счастливое воспоминание похитил орк. Я бы на твоем месте не спускался в подвал. Снова совпадение с Николином. Оба в одном и том же возрасте стали пленниками. Тюрьмой для Нико был не институт, куда его только что увели. Он оказался заперт в собственном разуме. Как долго он продержится в этом состоянии, даже не имея возможности моргнуть, когда чувствует такую потребность? Пока день расточался в вечерних сумерках, а огонь в камине медленно затухал, Джербер позволял полутьме себя обволакивать. Ему хватало слабого света, сочащегося из окна, золотой дымкой скользящего по крышам Флоренции. Психолог не намеревался зажигать лампу под абажуром, стоявшую рядом с креслом, он сразу почувствовал – темнота не угнетает его, наоборот: это сфера покоя, в которой можно укрыться и размышлять. Дабы сохранить беспристрастность, он силился забыть, что сказочник и маленький герой страшного рассказа Нико – один и тот же человек: было полезно навести мост эмпатии, чтобы до конца поверить в историю. Тот мальчишка был ошеломлен, вернувшись домой и найдя там чужого, которого никогда раньше не видел. Дядя Орк выбрал себе прозвание, в котором крылась внушающая тревогу двусмысленность. Записав слово и прикрепив листочек на книжный шкаф, Джербер набросал целый ряд вопросов, которые развесил по комнате. Кто такой «дядя» на самом деле? Откуда он явился? Куда подевались родители ребенка? Просто пропали или с ними что-то случилось? Стали жертвами несчастного случая или неизвестный заставил их «исчезнуть»?