Лавиния кивнула и перевела дыхание. Теперь грудь ее вздымалась и опускалась быстрее, пульс участился. – Я вхожу, – сообщила она. – Все так, как вы говорили: дверь не заперта на ключ. Подождав несколько секунд, Джербер спросил: – Что ты видишь? На лице девочки появилась недовольная гримаса. – Темно, – сказала она. – И это очень странно: ведь снаружи день. – Кто-то закрыл ставни. – Нет, не поэтому… – Потом она добавила: – И плохо пахнет. Джербер не хотел, чтобы дело принимало неприятный оборот, все должно было пройти иначе. – Забудь о запахе, пусть твои глаза привыкнут к темноте, а потом скажи, что там… – В комнате кто-то есть, – уверенно заявила она. – Где? – В постели. – Потом уточнила. – Спит. – Может, подойдешь к постели? Несколько секунд молчания. – Быть не может… – проговорила она еле слышно. – Чего не может быть? – Там, в постели, другая девочка, но… – Но? – Эта девочка – я! – заволновалась Лавиния. – Именно я! – Все хорошо, – успокоил ее гипнотизер. – Этому есть объяснение, поверь мне. – Что происходит, доктор Джербер? Не понимаю… – Она волновалась все сильнее. – Почему девочка не просыпается? Психолог ничего не сказал: она должна сама до всего дойти. Ведь Лавиния знала правду, хотя и вытеснила ее из сознания. – Она не спит, она не дышит, – проговорила девочка. – Это я, и я не дышу! – вскричала она в тревоге. – Помогите мне, прошу вас… Вот оно, сказал себе Джербер. – Что, по-твоему, случилось? – Думаю, она умерла… Это я, и я умерла… – Ее охватила паника, она почти перешла на крик. – Это значит, что я мертва? Гипнотизер понял, что настал момент вмешаться: – Лавиния, кто эта девочка? Посмотри хорошенько… Лавиния как будто впала в ступор. – Эмма… – наконец проговорила она. – И кто такая Эмма? – спросил Джербер, стараясь ей помочь. – Моя сестра, мы близнецы, – сдалась девочка в конце концов. И продолжила уже самостоятельно: – Эмма умерла два года назад. Взяла таблетки из бабушкиной тумбочки, легла спать и не проснулась. Психолог испытал острую жалость к своей юной пациентке, ведь именно она первой узнала правду, на следующее утро, в той самой комнате. – Мы с ней всегда были единым целым. Что-то изнутри нас связывало, мы это называли невидимой нитью… Однажды зимой мы с родителями отправились в горы. Там у Эммы поднялась температура, мама осталась с ней в шале, а я пошла с папой кататься на лыжах. На спуске я упала и сломала лодыжку. Папа не сообщил маме и Эмме, чтобы они не волновались. Но пока мы ехали в больницу, мама сама позвонила папе и сказала, что у Эммы вдруг сильно разболелась лодыжка… Сестра знала, что я покалечилась. И это не единственный случай, когда одна из нас чувствовала то, что чувствовала другая… – Лавиния умолкла. – Почему она это сделала, доктор Джербер? Она казалась счастливой. Почему Эмма покончила с собой? Вот в чем заключалась трагедия Лавинии и причина ее анорексии. Она не смогла внутри себя прочувствовать, распознать то, что должно было произойти с сестрой. Невидимая нить в этот раз утратила силу. – К сожалению, только Эмма могла бы об этом рассказать, – признал психолог, надеясь, что это прозвучит как утешение. Потом Лавиния поняла еще одно. – Папа не может находиться со мной в одной комнате оттого, что по-прежнему видит Эмму, правда? Поэтому он ушел от мамы. – Ты бы хотела, чтобы он вернулся? – Нет, – тотчас же ответила Лавиния. – Ему слишком больно, я это вижу… А я не хочу причинять моему папочке такую сильную боль. У нее на глазах выступили слезы, но Джербер знал, что это слезы облегчения. Она еще не вылечилась, нынешний сеанс можно было считать началом нового этапа терапии. Предстоял еще долгий путь. Но на сегодня достаточно. – Хорошо, теперь ты можешь выйти из комнаты и закрыть за собой дверь. – Я должна буду вернуться сюда, правда? – Боюсь, что да, – признался Джербер. – Но об этом мы подумаем в следующий раз… А теперь давай вместе посчитаем от десяти до нуля, и потом я, может быть, поведу тебя поесть настоящего мороженого, согласна? – Погодите, – остановила его девочка. – Эмма что-то говорит… Странно, подумал Джербер. Вероятно, Лавиния не хочет снова расставаться с сестрой, это можно понять. Но в любом случае необходимо их разлучить. – Мне жаль, Лавиния, но Эмма не может говорить с тобой: она умерла, а мертвые не говорят. – Она говорит не со мной, а с вами. Гипнотизер окаменел. – Этого не может быть, – спокойно возразил он. – Мы с Эммой даже не знакомы. – Нет, знакомы: Эмма знает, кто вы такой. У нее для вас послание. При этих словах Джербер вдруг почувствовал, что силы покидают его. – Она говорит, что вы должны поехать в наш домик на море, – продолжала Лавиния. – Там вас ждет женщина с рыжими волосами. 29 Он попытался расспросить Лавинию, не встречала ли она в последнее время какого-нибудь незнакомца, не подходил ли к ней кто-то, под любым предлогом. Разумеется, девочка ничего подобного не помнила. Пьетро Джербер не мог понять, как сказочнику удалось вторгнуться и в ее сознание тоже, но он уже полностью оказался во власти чувства, будто он в осаде, его окружили и вынуждают двигаться по заранее намеченному пути, гнаться за призрачными наградами, пытаясь найти несуществующий выход. Как крыса в лабиринте, подумал он. Которая сейчас направляется к старой вилле в Форте-деи-Марми. Он приехал на машине ближе к вечеру, когда зимние сумерки уже завладели приморским городком. Редкие фонари зажигались над пустыми улицами. Доехав до нужного места, гипнотизер вышел из автомобиля. Слышался лишь отдаленный шум прибоя. Соленый морской ветер бросал в лицо мелкую морось, было холодно. Трехэтажную виллу в стиле «либерти» окружал сад, где росли пальмы и кусты олеандра, зеленоватые скелеты, ждущие прихода весны. На черной ограде переплетались чугунные стебли и цветы нимфей. Джербер взобрался там, где пониже, и спрыгнул в сад. Приземлившись, заметил, что порвал плащ – наверное, зацепился за какой-нибудь острый зубец. Не важно. Он направился к дому с темными окнами. Ходил вокруг здания, пока не обнаружил стеклянную дверь, которая хлопала на ветру. Если кто-то еще побывал тут, он мог проникнуть внутрь только этим путем. В самом деле, замок оказался взломан. Войдя, Джербер огляделся. Мебель слишком вычурная для дома у моря. Убранство чересчур пышное: ковры, позолоченные светильники, мраморный камин. Паркет, натертый до блеска, отражал проникавший с улицы свет. Джербер пошел дальше по коридору, погруженному в полумрак. На первом этаже было несколько комнат. Джербер припомнил их расположение, опираясь на то, что Лавиния рассказывала под гипнозом. Комната Эммы находилась справа. Он медленно отворил дверь, не зная, кто или что ожидает его за порогом. Посередине, придвинутая к стене изголовьем, стояла узкая кровать. И, точно как говорила сестра-близнец, там была молодая женщина с рыжими волосами. Заключенная в старый поляроидный снимок. Пьетро Джербер подошел. Взял фотографию с подушки, где она лежала, и рассмотрел при свете, который просачивался сквозь жалюзи. Вот она, позирует перед стойкой бара, изображенная по пояс. Как ее и описывал Николин, передавая детские воспоминания сказочника, нашедшего фотографию в вещевом мешке орка. Волосы по плечи, неухоженные. Белая майка. Длинные ногти покрыты блестящим зеленым лаком, облупившимся. Она поднимала кружку пива, собираясь выпить непонятно за что непонятно с кем, и улыбалась в объектив. Не так чтобы красивая улыбка, кривая, и зубы испорченные. Но целиком лицо рассмотреть было невозможно, ибо верхняя часть фотографии обгорела. Будто кто-то в последний момент вытащил ее из огня.