Видел в зеркале, как она удаляется, словно уплывает по неведомым волнам серебристого моря. Когда Амбра перестала сжимать его руку, Пьетро понял, что девочки уже с ними нет. Много раз он слышал от синьора Б., что «наш разум куда сильнее, чем наше сознание», и что «разум в своем могуществе обманывает сам себя», но никогда не понимал до конца смысла этих высказываний. Теперь убедился на опыте, насколько все это реально. И узнал, что обладает действенным инструментом, позволяющим вторгаться в жизнь других людей, чтобы улучшить ее. Последний акт дарения со стороны синьора Б. совершился у постели умирающей девочки. Все, что можно было передать, было передано. Поэтому, когда Пьетро Джербер встретился с отцом Амбры, который, как все и предвидели, явился к изголовью дочери слишком поздно, он уже был в полной мере улестителем детей, мастером наводить на них сон. Хотя сон, в который он погрузил свою первую пациентку, оказался непробудным. Когда он сообщил отцу последние слова его девочки, тот впал в полное недоумение. Бедняга, за короткое время потерявший всю свою семью, совершенно уничтоженный болью, понятия не имел, кто такая Гвендалина, и уверял, что в их доме никогда не было зеленого шкафа. Поскольку он должен был спешно принять решение, позволить ли изъять органы Амбры, чтобы смерть ее не была совсем уж напрасной, Пьетро счел за лучшее не настаивать и больше не морочить ему голову этой историей, объяснив себе странные фразы предсмертным бредом. Через несколько лет, когда синьор Б. уже скончался, а Пьетро стал его достойным преемником, отец Амбры явился в мансардный кабинет. Вначале Джербер не узнал его; но когда понял, кто перед ним, прошлое мгновенно вернулось. – Я знаю, кто такая Гвендалина, – проговорил он победно. – Я немало потрудился, чтобы выяснить это, а теперь знаю. Но боюсь, то, что я вам сейчас расскажу, потрясет вас, доктор. Психолог мог бы сказать, что предупреждать не стоило, ведь при его работе он не раз имел случай убедиться, насколько ошеломляющей бывает реальность. Но он промолчал и дал посетителю выговориться. Так он узнал, что Гвендалина – кукла. И плачет не она, а девочка, ее хозяйка, которая живет в Бергамо и не находит себе места, поскольку потеряла свою любимицу. – Я позвонил той семье и сказал родителям, чтобы поискали в зеленом шкафу, – рассказывал отец Амбры. – Я даже не знал, есть ли у них в доме мебель такого цвета, но кукла и правда нашлась там, под грудой старых одеял. Амбра и девочка из Бергамо никогда не встречались. Девочка из Бергамо стала искать куклу, когда родители привезли ее домой из больницы, где ей пересадили новое сердце, потому что ее собственное не работало как должно. Сердце Амбры. И если она плачет, мне тоже больно. Именно это сказала девочка в зеркале, перед тем как умереть. Предчувствие будущей боли, боли, которую испытает другая. Боли, которая ее самой никогда не коснется. Но может быть, коснется ее сердечка. Вот почему ее отец считал, что Амбра, где бы она ни была, по-прежнему сохраняла связь с миром, из которого ушла навсегда. Пьетро Джербер, хоть и не мог объяснить такие совпадения рационально, все-таки не верил в существование моста, соединяющего нас с невидимой реальностью. Но не хотел разрушать иллюзию отца: пусть утешается, думая, будто смерть восьмилетней девочки имела какой-то смысл, являлась частью сложного, необъяснимого замысла Вселенной. Но с тех пор как Сильвия покинула их дом во Флоренции и увезла с собой Марко, всякий раз, когда Пьетро входил в комнатку сына, ему становилось не по себе. Каждый предмет еще хранил отпечаток какого-то грустного счастья. Так было и тем вечером, когда он вернулся домой после встречи с Заккарией Ашером. Дети говорят с нами через посредство своих игрушек, сказал он себе. С ними, не с нами, делятся своими секретами. Поэтому игрушки знают такие вещи, какие взрослым недоступны. Кукла Гвендалина тому пример. Включив лампу в форме клоуна, Джербер стал рыться в вещах сына, уверенный, что найдет какой-то предмет, который поможет ему войти в сны Николина и вступить с ним в контакт. В коробку, полную машинок и экскаваторов всех цветов и размеров – Марко их обожал, – попал и игрушечный телефон, который играл веселую музыку и светился. Такой же точно показала ему Анита Бальди, вытащив из бумажного пакета вместе с детскими рисунками Нико. Джербер взял его и уселся на палас, вытянув ноги и прислонившись спиной к стене. Держал в руках телефон и смотрел на него не отрываясь. Представлял себе албанского мальчика, запертого в затерянной комнате. Как он вопит в отчаянии, стучит кулаками в стену, надеясь, что кто-нибудь ему поможет. Но никто не в силах услышать его. Пока эти немые крики звучали в его воображении, на ум гипнотизеру пришла мысль, которую он целый день гнал от себя: он и не думал искать зацепку, чтобы высвободить очередную порцию повествования сказочника. У него другая цель. Не только создать канал для общения с Николином. На самом деле он надеялся пробудить мальчика с помощью любимой игрушки, проводить назад во времени, к годам раннего детства, как советовал Заккария Ашер. Но какими будут последствия, если Джербер ошибется? В этом и заключался риск. Еще несколько часов – и психолог узнает, сделал ли он правильный выбор. 37 Едва увидев, как Николин в своем белом комбинезоне проходит в мансарду и направляется к креслу-качалке, Джербер вдруг раскаялся в том, что́ решил предпринять. Ведь, снова нарушая предписания сказочника, он на этот раз подвергал риску здоровье ребенка, как телесное, так и душевное. Наверное, следовало хорошенько подумать, прежде чем действовать. Но, пожалуй, уже слишком поздно идти на попятную. Отправив вниз новую сотрудницу и охранников, он закрыл дверь. Потом взял графин и налил Нико стакан воды, не дожидаясь конца сеанса, как это бывало прежде. Но перед тем как вручить его мальчику, вынул пузырек, наклонил его и влил в стакан несколько капель валиума, которые мигом растворились в прозрачной воде, не оставив следа. Нико, как всегда, принял протянутый ему стакан и залпом выпил воду. Только тогда психолог толкнул кресло-качалку, молча уселся на свое место и стал ждать. Когда мальчик закрыл глаза, Джербер понял, что тот заснул. Можно было начинать эксперимент. Он вынул из кармана игрушечный телефон Марко, точно такой же, как тот, что нашли в машине, где Николин жил вместе с матерью, и нажал на красную кнопку, расположенную под ненастоящим дисплеем. Экран засветился, раздалась веселая мелодия, как из музыкальной шкатулки. Музыка звучала несколько секунд, потом стихла. Песенка на ребенка никак не подействовала. Джербер попробовал еще раз, снова нажал на кнопку, подождал. Опять ничего. Решил не торопиться, выждать какое-то время, ничего не предпринимая. Не существовало никаких правил, никакого протокола, которому нужно было следовать, все его действия основывались на чистой импровизации. Психолог даже не знал, правильно ли он поступает. Он мог только надеяться. Тем временем он взял черный блокнот с записями, касающимися данного случая, принялся рассеянно листать его и остановился на последней странице. После неудавшегося побега рассказ двенадцатилетнего сказочника прервался на том, что дядя изложил ему безумный план создать семью с изображенной на поляроидном снимке рыжеволосой женщиной, которая не могла иметь детей. Орк даже оповестил его о скором прибытии «новой мамы». Кто эта женщина? Возможно, Джербер так никогда этого и не узнает. Но одна деталь в истории поразила его: дядя сказал мальчику, что они с женщиной познакомились по переписке. Пусть события, о которых шла речь, происходили двадцать с лишним лет назад, в то время уже существовал интернет, существовала сотовая связь, более быстрые и эффективные способы установить отношения и общаться. Почта уже отчасти казалась пережитком. Анахронизм явно бросался в глаза, но не он один: было немало абсурдных деталей в этой истории, все больше походившей на страшноватую сказку. Все-таки Джербер решил записать эту подробность. Познакомились по переписке. Подняв взгляд от блокнота, он заметил, что глазные яблоки Николина начинают шевелиться под веками: верный знак, что мальчик видит сны. Психолог подумал, что настал момент сделать новую попытку. Он закрыл блокнот и включил игрушечный телефон. На этот раз мальчик отреагировал на стимул: выпрямился, замотал головой, будто музыка его раздражала. Или, сказал себе Джербер, будто он тонул и прилагал все усилия, чтобы вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха. Губы Нико зашевелились. Невероятно. Но психолог не разобрал, сказал ли мальчик что-нибудь или попросту вскрикнул. Джербер вскочил с кресла, подошел ближе, напрягая слух. Николин что-то повторял вполголоса. Какое-то слово, но Джерберу было никак не расслышать. – Мамаи… – услышал он наконец. Отчаянный призыв, обращенный к матери. Джерберу стало жаль мальчика, но слово прозвучало как-то необычно. – Мамаи… мамаи… мамаи… – все звал и звал ребенок. Но выговор был мягкий, певучий, не похожий на гортанный албанский. Психолог решил пока не думать об этой аномалии: нужно было воспользоваться наладившимся контактом. Чтобы вытащить мальчика из затерянной комнаты, следовало спокойно, не торопясь, привлечь его к себе. Сначала сделать так, чтобы он доверился, потом последовать за ним во тьму, которая наверняка его окружала, и, наконец, вернуть на поверхность, к свету. – Николин, – позвал Джербер, начиная процедуру возвращения. – Ты слышишь меня? Мальчик продолжал метаться в кресле-качалке, будто в приступе непонятной горячки или во власти кошмара, от которого не мог пробудиться. – Нико, – снова попробовал Джербер. – Нико, если ты меня слышишь, надо ответить. Еще несколько минут он продолжал настаивать, но безуспешно. Мальчик стонал, вскрикивал, но больше не произнес ни слова. Джербер обдумывал другой подход, который позволил бы одолеть сопротивление, а может быть, и страх Николина, когда красная лампочка на потолке кабинета на мгновение зажглась и привлекла его взгляд. Подумав, что ему показалось, психолог поднял голову. Лампочка вспыхнула снова. Кто же нажимает на кнопку, предназначенную для пациентов, пришедших на прием? Он встал с кресла, сделал несколько шагов к лампочке, которая упорно требовала его внимания. Джербер смотрел на нее как завороженный, не зная, что предпринять. Он вспомнил, как сказочник явился сюда в первый раз, а потом в яблоке, лежавшем в корзинке у входа, обнаружилась иголка с ниткой. Вдруг и сейчас зажженная лампочка – упрек, напоминание о том, что он нарушил наложенные на него условия? Он меня подловил, подумал Джербер. И теперь пришел сюда, чтобы забрать ребенка. Идея была бредовая, но психологу ничего другого не приходило на ум. Он даже не знал, как реагировать. Но тут кто-то постучал в дверь кабинета. – Доктор, – послышался женский голос. Сотрудница института. Сердце Джербера уже не стучало так бешено, однако понадобилось время, чтобы он окончательно успокоился. Что стряслось? Женщина должна была ждать внизу вместе с охранниками; почему она поднялась в мансарду раньше? – Мы пришли забрать ребенка, – проговорила она спокойно, но твердо. – Пожалуйста, впустите нас. Новость застала его врасплох. Он оглянулся на Николина, который так и пребывал в своем беспокойном сне, потом подошел ближе к двери. – Мы еще не закончили, – сказал он, понизив голос. – Нам позвонила судья Бальди, велела срочно прервать сеанс и увести Николина. Психолог застыл в замешательстве. Не стал пока думать о причине изменений в программе и прикинул, какие средства остались в его распоряжении.