Он нажал на иконку вызова. Вот, провозгласил он мысленно, я готов познакомиться с врагом, вступившим со мной в схватку и, если честно, побившим меня. Гудки следовали один за другим, без ответа. Через какое-то время прекратились, но принявший вызов не произнес ни слова. Лишь какая-то мелодия слышалась в отдалении. Последняя насмешка. Заезженная пластинка играла «Простые радости». – Очень забавно, – отметил улеститель детей. – Но я в привидения не верю. Потом тот, кто ответил на звонок, прервал связь. 49 Всадники показались из леса, и Джербер помахал им рукой. – Мальчонка очень способный, – крикнула издалека владелица конюшни. – Хорошо покатались, правда, Марко? Мальчик кивнул, довольный. Психолог заметил, что сынишка все еще слишком сильно натягивает поводья пони. А женщина ехала на старом жеребце маремманской породы: на нем она всегда, как объяснила Джерберу, сопровождала туристов или учила детишек ездить верхом. Джербер ждал их почти два часа, слоняясь по манежу и наслаждаясь покоем здешних мест: надо пользоваться последними погожими деньками в преддверии долгой дождливой осени. С недавних пор он стал чаще навещать Марко, ездил к нему в Ливорно и договорился с Сильвией, что будет забирать его по крайней мере два раза в месяц на выходные к себе во Флоренцию, в свой старый дом. Отец и сын все еще притирались друг к другу, но уже завели маленькие общие привычки. Джербер решил время от времени предлагать что-то новое – например, уроки верховой езды. Ритуалы, доступные только им двоим, на которых можно выстроить новые отношения. Хотя торопиться не следует. Однако в данный момент, как казалось Джерберу, дела шли неплохо. – Ну как, тебе понравилось? – спросил он мальчика, помогая ему слезть с пони. – Офигенно! – воскликнул Марко в полном восторге. Джерберу не нравилось, что ребенок, которому и четырех лет не исполнилось, выражается на подростковом жаргоне. С другой стороны, он сам виноват, что не следил за его воспитанием. И все-таки психолог был доволен, что ему в голову пришла такая мысль и что сын хорошо провел время: можно повесить себе на грудь еще одну медаль «хороший папа». – Теперь давай отведем Рока и Польдино в их стойла, – сказала владелица конюшни. – Напоим их, накормим и немного почистим: они тоже устали и заслужили немного ласки. – Давай, – сразу согласился Марко, гордый тем, что ему доверили такое важное дело. – Я покажу, как пользоваться щеткой, и Польдино тебя узнает в следующий раз. – Правда? – не поверил малыш. – Лошади всегда узнают тех, кто за ними ухаживает, – объяснила женщина. – А когда закончим, устроим полдник: пшеничная лепешка, свежая вода из колодца, – предложила она. Марко был вне себя от восторга. – Мне тоже полагается? – спросил Джербер. – Это мы еще поглядим, – подняла бровь владелица конюшни. Через полчаса, закончив дела в стойлах, женщина приготовила им обещанный полдник, и они расположились под открытым небом, вокруг стола, который, наверное, больше века простоял под раскидистым горным вязом. Марко схватил кусок лепешки, но, вместо того чтобы отправить его в рот, спросил отца: – Можно я позвоню маме и Луке, расскажу, что сегодня делал? – Конечно, – сказал Джербер, протягивая ему свой телефон. Смотрел, как мальчик, счастливый, бежит на площадку, с масленой лепешкой в одной руке и телефоном в другой. Джербер почти смирился с тем, что другой мужчина берет на себя роль отца в его отсутствие. Мало того: хотя Джербер вначале и относился к нему с недоверием и даже немного ревновал, со временем понял, что этот Лука – совсем не плохой человек и, наверное, хорошо, что они с Марко нашли общий язык, раз уж живут под одной крышей с тех пор, как Сильвия объявила о своих отношениях с новым другом или женихом. Джербер все еще не знал, как его определить. – Слышно что-нибудь о Нико? – спросила владелица конюшни, когда они остались одни. Психолог помнил, как близко к сердцу приняла она судьбу мальчика, которого нашла, когда ночью бродила по лесу. – К сожалению, нет, – признался он. – Я тут порасспрашивала немного, и мне сказали, что социальные службы нашли им с матерью квартирку над баром, в округе Луко, а ее в том же баре устроили на работу. – Уже неплохо, – заметил Джербер. – Ведь раньше они жили в старой «панде» и перебивались кое-как, день за днем. – Главное, что мать и сын снова вместе, – убежденно заявила женщина. – Надеюсь только, что мальчик поправился. – А что с упражнениями для концентрации внимания, которые я вам назначил? – Джербер сменил тему: хотелось узнать, как она сама справляется. Женщина вздохнула: – Я их делаю, но мало что изменилось. – Пожалуйста, поподробнее. – Ну, я уже не просыпаюсь ровно в три сорок семь и не «вынуждена» каждую ночь кататься в Долину ада выгуливать собак, но бессонница никуда не делась, а иногда у меня провалы в памяти: вот я на кухне мою стакан или в ванной чищу зубы, а в следующий миг стою за конюшней и сама не знаю, как туда попала. Несколько месяцев он пытался избавить ее от последствий программы, внедренной в ее подсознание сказочником, – приказа, отданного под гипнозом и нацеленного на то, чтобы 23 февраля она якобы случайно встретила Николина посреди леса в Долине ада. – За конюшней ничего особого нет, и я не знаю, почему все время оказываюсь там, – уточнила женщина, и в голосе ее послышалась тревога. – Вы уверены, что это не возрастное? – Физически вы в прекрасной форме, – успокоил ее Джербер. – Проведем еще пару сеансов гипноза, – заявил он уверенно, силясь обнадежить женщину, уверить ее, что проблему можно решить. Но уверенности не было. Джербер и сам страдал от расстройств, связанных с просмотрами проклятой видеокассеты. Мигрени, небольшие «провалы в памяти», как это определила лошадница, типичные последствия любого транса, даже легкого. К счастью, он не телепортировался из одного места в другое. Просто застывал, будто пораженный какой-то мыслью. Это случалось, пока он заводил ручные часы, или перед открытым шкафом, или под душем, или на лестничной площадке, когда вставлял ключ в замочную скважину. Потом, отдав себе отчет в своем состоянии, приходил в себя. Его беспокоило, что такие зависания длились все дольше. Сначала несколько секунд, теперь уже почти минуту. Случалось это не так уж часто и всегда вечерами. Он уже после заката не садился за руль. Если не найти способ полностью стряхнуть с себя гипнотическое состояние, навеянное сказочником, неизвестно, что может случиться. Промежутки, когда время, казалось, останавливается, могут распространиться на целые часы, а по прошествии лет – и на дни. Джербер даже себе в этом не признавался, но ему было страшно. Чтобы разбить чары, требовалась очередная команда. Фраза, слово, звук, образ, прикосновение или даже запах, чтобы раз и навсегда выбраться из ментальной ловушки. Разумеется, сказочник хотел отыграться на нем за подозрительность синьора Б., за то, что двадцать два года назад отец не поверил в историю с орком. Поэтому, возможно, и не существовало никакой формулы, чтобы расколдовать его. Пьетро Джербер, хоть и боялся, что мало шансов выяснить, кто скрывается под инициалами А. Д. В., все-таки с самого февраля не переставал его искать. Вовлек в расследование коллег со всего мира, разослав меморандум с описанием способностей человека, за которым охотился. Надежду вселяло то, что такой талантливый гипнотизер вряд ли остался бы незамеченным в их тесном кругу. Однако поиски пока не принесли ожидаемых результатов. Марко закончил говорить по телефону и теперь подобрал веточку и что-то рисовал в пыли, напевая. – Пора возвращаться во Флоренцию, – сказал Джербер владелице конюшни; бросив взгляд на сына, он заметил, что свет изменился, солнце в это сентябрьское воскресенье стало клониться к закату. – Буду ждать вас на следующей неделе, – кивнула женщина. – Через две недели, – уточнил Джербер. – Можете даже переночевать у меня или остановиться на пару дней, есть свободная комната с туалетом: муж устроил ее для наших детей, чтобы наезжали к нам с внуками. Но они не любят сюда возвращаться. Так что с тех пор, как муж умер, я подумываю, не устроить ли здесь гостевой дом, но все откладываю… По правде говоря, у меня нет желания пускать в дом посторонних, но вы – другое дело. Психолог улыбнулся: – Спасибо за приглашение, мы им обязательно воспользуемся. – Вот и славно, – обрадовалась старая лошадница. Джербер сделал последний глоток воды из стакана и встал из-за стола: надо сказать Марко, чтобы собирался. Подходя к сыну, слышал, как тот напевает. Издалека рассмотрел, что мальчик концом веточки нарисовал в пыли человечков. Ребенка, женщину и двух мужчин. Наверное, его и Луку. «По крайней мере, я все еще вхожу в семью», – утешил себя Пьетро. За пару шагов до Марко расслышал, что тот произносит нараспев одно-единственное слово. – Мамаи… мамаи… мамаи… – повторял ребенок, четко выговаривая каждую букву. Джербер застыл как вкопанный. Так Николин звал свою мать во сне. Это случилось во время их последнего сеанса, когда он попытался вступить с мальчиком в контакт в затерянной комнате, последовав совету синьора З. и дав ребенку валиум в надежде, что тот заговорит во сне. Джербер схватил Марко за плечи и развернул к себе. – Где ты услышал это слово? – спросил требовательно, даже чересчур сурово. Мальчик отпрянул в страхе. Уставился на отца, пытаясь понять, в чем он провинился. Не время для нежностей и хороших манер: Джербера ужасала сама мысль о том, что сказочник мог причинить вред его сыну, забраться к нему в голову без спроса и вложить туда какие-то враждебные чувства, чтобы еще больнее уязвить психолога. – Отвечай, – настаивал он. – Где ты его услышал? Малыш вытаращил глазенки, которые уже наполнялись слезами. Поднял руку, указал пальцем: – Оно написано на стене, за конюшней… Джербер обернулся туда, куда указывал Марко. – Ладно, хорошо, – сказал он, успокаиваясь и гладя малыша по головке. – Я сейчас. Чувствуя, как сильно бьется сердце, но с облегчением осознавая, что Марко не причинили вреда, он обошел строение с черепичной крышей и деревянными перекрытиями, где содержались лошади. Как и говорил сын, на задней стене просторной конюшни, именно там, где, как недавно поведала лошадница, она, сама не зная почему, часто оказывалась, красовалась крупная надпись печатными буквами. Ее нацарапали на камне; действительно, Джербер заметил в траве у себя под ногами что-то вроде сильно затупившегося шила. Буквы процарапывались раз за разом, неоднократно, чтобы начертать одно-единственное слово.