Проходя мимо фонтанчика, Элиза набрала воды в пустую бутылку, которую захватила из дома, смочила руку и приложила к затылку Дариу, чтобы тот не перегрелся: мальчик возмущенно вскрикнул, ощутив эту ледяную ласку. Они выбрали место в тени столетнего платана, Элиза вынула ребенка из коляски и наблюдала, как он, счастливый, бегает среди деревьев. Тем временем она разложила полотенце на траве и стала готовить бутерброды с колбасой, сыром и майонезом: пора перекусить. Они съели все, что принесли с собой, и выпили почти всю воду. Крошки приберегли для уток и лебедей, которые подплыли к берегу, привлеченные угощением. Утро промелькнуло быстро, а после обеда они, обнявшись, заснули на лужайке. Проснулись уже в пятом часу. Вокруг не было ни души, воздух застыл неподвижно; и если бы не пение цикад, Элиза подумала бы даже, что время застыло в единственном, бесконечно длящемся миге безмолвия. – Смотри, мама! – Дариу увидел что-то в траве, метрах в десяти от них. То был дешевенький синий мячик. Кто-то его забыл. – Можно я поиграю? – спросил мальчик. Элиза огляделась: вдруг тот, кто потерял мяч, все еще поблизости – тогда надо вернуть находку. Но никого не было. – Поиграем вместе, – объявила она, вставая с травы и снимая сандалии. – Давай – кто кого. У нее не было друга, который мог бы заменить Дариу отца, и время от времени ей приходилось брать на себя такую роль, заниматься тем, чем обычно мужчины занимаются с сыновьями. Например, играть в мяч, изображая того или иного знаменитого футболиста. Элиза Мартиньш считала, что она ничем не хуже любого мужчины, даже лучше того труса, который удрал, оставив ее беременной, и теперь, наверное, наслаждается солнечным деньком у бассейна своей роскошной виллы в Сетубале. Но она понимала, что в некоторые игры мальчик предпочел бы играть с отцом. К счастью, Дариу был еще слишком мал, чтобы осознать разницу. Хотя однажды она слышала, как он, говоря по своему игрушечному телефону, называл собеседника папой. – Ну что, готов? – спросила она сына, заняв позицию между двумя деревьями. – Я буду великий вратарь Витор Баия, а ты кем хочешь быть? – Криштиану Роналду, – как всегда, ответил Дариу и сунул игрушечный телефончик в задний карман красных штанишек. Элиза хотела сказать, чтобы он отложил игрушку хотя бы на время матча, но, решив не выходить из роли, не стала настаивать. У мальчика была неважная координация, и мяч чаще всего оказывался далеко за рамкой воображаемых ворот. Но он вкладывал в игру всю душу. Пряди светлых волос слиплись от пота, щеки раскраснелись, стали похожи на спелые яблоки: мальчик выбился из сил, но, судя по сияющей улыбке, вовсе не хотел прекращать игру. Элиза Мартиньш благословила про себя того, кто оставил на лужайке грошовый мячик: давно она не видела сына таким счастливым. Так называемый «Криштиану Роналду» приготовился пробить пенальти, закрепив тем самым победу в решающем матче на кубок парка Эштрела, и Элиза глядела, как Дариу устанавливает мяч и берет длинный разбег. Очевидно, что, куда бы мяч ни полетел, Витор Баия его пропустит. Дариу бросился бежать к синему мячу. Поднял правую ногу и ударил с носка. Мяч взвился в воздух и пролетел слева от Элизы по изящной, точной параболе. Она вытянула руки, чтобы, по крайней мере, сделать вид, будто пытается отразить удар, но даже если бы она пыталась по-настоящему, у нее бы ничего не вышло, и это ее наполнило гордостью: сын точно пробил по воротам. – Го-о-ол! – закричал Дариу и запрыгал по траве. Элиза тоже закричала и захлопала в ладоши. Когда они закончили ликовать, молодая женщина обернулась и заметила, что мяч откатился на пять или шесть метров, к самому берегу озерца. Она туда направилась. Пока шла, думала, какой славный выдался день: наверное, он навсегда запомнится, и они с Дариу будут еще долго обсуждать этот матч – быть может, даже тогда, когда сын вырастет, а мать постареет. Подобрав синий мячик, Элиза обернулась, чтобы спросить у сына: – Что скажешь, если… Но слова замерли у нее на губах, и она тотчас забыла, о чем хотела спросить. Дариу нигде не было. – Дариу! – громко позвала она. Никакого ответа. – Дариу! – повторила мать. Но и на этот раз никто не отозвался. Куда же он запропастился? Она вернулась назад, стала искать сына, но ее окружал неоглядный зеленый простор, лишь кое-где перемежаемый деревьями. Не может быть, чтобы за столь короткое время мальчик успел уйти за пределы видимости, это просто нелепо. Как долго шла она, повернувшись к нему спиной? Секунд десять? – Ладно, ты выиграл, – сказала она, думая, что ребенок спрятался за каким-нибудь стволом, хотя отчаяние подспудно поднималось в ней. Никто не вышел из-за ствола. – Если это шутка, то мне не смешно, – проговорила Элиза, но голос, вместо того чтобы звучать сурово, стал пронзительным от тревоги, которая вот-вот обернется страхом. Он никогда так не поступал, думала Элиза, прочесывая окрестности. Мой Дариу никогда так себя не вел. Он послушный мальчик. Единственное объяснение – земля разверзлась и каким-то образом поглотила его. Тогда, воображая несчастный случай, она пригнулась к траве, высматривая открытый люк или водосток. Но ничего такого не обнаружила. – Дариу! – крикнула она во всю силу легких и, охваченная страхом, побежала к озеру: вдруг мальчик свалился в воду. Тем временем слезы подступали к глазам, и Элиза чувствовала, как силы оставляют ее. Это неправда, этого не может быть, твердила она про себя. Главное, этого не может быть со мной. На мгновение Элиза подумала, что все это время только воображала, будто она мать очень красивого белокурого мальчика трех лет, по имени Дариу. Ибо реальность, представавшая перед ней, была куда хуже любой безумной галлюцинации. Но Элиза Мартиньш прекрасно знала, что не найдет столь легкого утешения. И хотя предвидеть будущее ей было не под силу, она сразу поняла, что ее нынешняя боль – это только начало. Паника, не дававшая дышать и отнимавшая волю к жизни, охватила ее, и тут она припомнила и тень во дворе сегодняшним утром, и таинственную женщину в мини-маркете. Взгляд ее упал на синий мяч, который она до сих пор бессмысленно сжимала в руках. Кто-то оставил его на лужайке нарочно. И принес в парк Эштрела специально для Дариу. В единый миг она постарела на все те годы, какие ей предстояло прожить; Элиза Мартиньш поняла со всей ясностью, кто забрал ее сына вместе с игрушечным телефончиком. Потому что этот синий мячик был подарком дьявола. Молодая женщина еще не понимала, но должна была очень скоро усвоить, что пропавший сын – это куда хуже, нежели сын умерший. Ведь мертвым уж точно никто больше не причинит вреда. Она еще не осознавала, что самым трудным сейчас будет одной вернуться в маленькую квартирку в квартале Моурария, толкая перед собой пустую коляску. Сын, растворившийся в пустоте, – это приговор: весь остаток жизни ей суждено провести в доме без воспоминаний. Вспоминать прошлое невыносимо больно. Думать о будущем бессмысленно. * * * Через витрину кафе Джилли девушка видела, как он идет по улице. Все как обычно: встрепанные волосы, торопливый шаг, заношенный плащ «Burberry». Погружен в свои мысли. До того рассеян, что почти не замечает окружающего мира. И ее в том числе. Ханна Холл знала, что с минуты на минуту Пьетро Джербер появится в поле ее зрения. Она заказала капучино и ждала, сидя за столиком. Ханна вернулась во Флоренцию в феврале, но так и не набралась смелости, чтобы явиться перед ним. Слишком многое осталось непроясненным полтора года назад, слишком многим чувствам они не дали волю. Все это время она спрашивала себя: что же это за чувства? А главное, чувствует ли Пьетро то же самое? Она исчезла в тот момент, когда психолог больше всего в ней нуждался. Нуждался в ответах. Но ей не хотелось продолжать в том же духе, без конца задаваясь вопросом, хорошо ли будет дать волю тому, что они испытывали друг к другу. Особенно после той истины, что ему открылась. После дома голосов… Она осознавала, что перевернула всю его жизнь, разрушила брак, вдребезги разбила семью. Но что она могла поделать? Может, и дальше хранить секрет, но у него и так были счеты к синьору Б. за всю ту ложь, которой отец пичкал его с самого детства. Истории не должны оставаться непроясненными, твердила себе Ханна Холл. Иначе их тени будут вечно скользить у нас под ногами. И впитывать яд. Недосказанные истории со временем становятся токсичными. И отравляют все вокруг. Но Ханна не предвидела, что, после того как она расскажет историю их общего прошлого, они могут влюбиться друг в друга. Об этом она совсем не подумала. Итак, она вернулась, чтобы понять и вместе с Пьетро выяснить все до конца. Сняла номер в отеле и решила не спешить, дождаться подходящего момента. Если такового не представится, она уедет, а он так ничего и не узнает. Что она почувствует, снова увидев его? Вначале было достаточно смотреть на него издали. Увидев в первый раз, как Пьетро идет по улице к себе в кабинет, она совсем растерялась. Будто вся ее сила внезапно испарилась. Не отдавая себе отчета, девушка расплакалась. От счастья. Но когда робкий внутренний голосок затвердил, что пора бы себя обнаружить, случилось нечто. Она заметила в Пьетро перемену. Все произошло внезапно – в тот миг, когда прибыл новый пациент. В белом комбинезоне, в наручниках, в сопровождении охранников в форме. И это был ребенок. С того момента Пьетро Джербер стал понемногу преображаться: с каждым днем проявлял все больше беспокойства, тревоги и озабоченности. Ханна пыталась понять, что происходит. Думала подойти к нему, спросить, что не так. Но, тысячу раз решаясь и все откладывая, отказалась от своего намерения и снова затаилась в тени. Хотя однажды вечером, рядом с собором Санта-Мария дель Фьоре, он ее заметил. Ее лицо отразилось в витрине, и взгляды пересеклись. Судьбе было угодно, чтобы группа священников и монахинь помешала их встрече, и Ханна исчезла, прежде чем он мог понять, что сейчас могло произойти благодаря ее оплошности. Истории не должны оставаться непроясненными, вновь повторила Ханна Холл. Но была и другая причина, по которой она скрывала свое присутствие. Не она одна следила за Пьетро Джербером. То же самое делал какой-то мужчина. Ханна обнаружила это ненароком. Наткнувшись на него по меньшей мере три раза подряд, сказала себе, что вряд ли это случайность. Между ней и незнакомцем имеется какая-то связь. Улеститель детей. Таинственный преследователь носил элегантные костюмы и выглядел безупречно. Может быть, чтобы люди обращали меньше внимания на старые шрамы, покрывавшие руки, шею и часть лица. Следы ожогов, сразу догадалась Ханна. Как будто он давно пострадал при пожаре или при взрыве. По правде говоря, и Джербер видел его десятки раз – на улице или в других местах. То и дело сталкивался с ним, не узнавая и не задаваясь вопросом, почему этот тип вечно маячит поблизости. Позже Ханна поняла, что не рассеянность тому виной. Казалось, будто человек, покрытый шрамами, изыскал способ всегда выпадать из поля зрения психолога.