Сильвия оставила этот разговор. Пьетро был ей за это благодарен. Возможно, когда-нибудь он будет в состоянии открыть ей правду, но пока хватит и этого. — Моя ассистентка недавно принесла пакет, — сказала жена, когда они уже закруглялись. — Я хотела дома с тобой поговорить, но раз уж ты позвонил… — Что за пакет? — встревожился Джербер. — Кажется, книга: кто-то оставил ее у меня в кабинете для Марко. Он быстро завершил звонок, стараясь не напугать Сильвию. Потом схватил плащ, промчался по лестнице дворца и подозвал такси. Тревога пожирала его: мысль о том, что его сын — его мальчик — может оказаться в опасности по его вине, делала его беззащитным и в то же время переполняла яростью. Он назвал таксисту адрес яслей и попросил ехать как можно скорее. Тем не менее путь показался ему нескончаемым. На что бы вы были способны пойти, чтобы защитить своего сына? Ханна Холл сказала «защитить», не «уберечь». Может, слово было выбрано случайно. Но ему казалось, что ни один сигнал, исходящий от этой женщины, не является случайным. Подъехав к яслям, он расплатился с таксистом и бросился к двери. Переступив порог, остановился, изумленный и растерянный. Ощущение бессилия внезапно овладело им. Его встретил серебряный звон десятков колокольчиков. Он пошел на звук по длинному коридору до общей комнаты с лабиринтом туннелей, горок и надувных матрасиков, где его наконец встретила одна из нянечек. — Это папа Марко, — узнав его, сердечно проговорила та. — Вы так рано пришли за ребенком? Джербер увидел сына, который играл с другими детьми: карабкался на модули, ползал по туннелям. У всех на щиколотках были красные атласные ленточки. А на ленточках — маленькие колокольчики. Психолог порылся в кармане и вытащил тот, который ночью снял с ноги сына. Заколдованную штучку, которая, если верить Ханне Холл, возвращает из земли мертвых. — Это такая звуковая игра, мы уже несколько дней ее проводим, — объяснила нянечка, не дожидаясь вопроса. — Детям очень весело. Но Пьетро Джербер не знал, испытывать ли ему облегчение. 13 — Если Ханна Холл видела колокольчик на щиколотке Марко, значит она, будучи под гипнозом, солгала, придумала эту деталь. — Суть в том, что эта женщина видела нашего сына, — раздраженно бросила Сильвия. — Это значит, что она наблюдает за нами на расстоянии, а может, даже и выслеживает. — Зачем бы ей понадобилось намеренно вставлять выдумку в свой рассказ, зная, что, со всей вероятностью, я это обнаружу? — Может, затем, что она психопатка? — подсказала жена. Но Пьетро Джербер не успокаивался. Повторялась история с листком, на котором было написано имя Адо. Странность за странностью: тайна вокруг Ханны Холл сгущалась, и это сводило психолога с ума. Едва сдерживаясь, Сильвия выслушала рассказ мужа о том, что приключилось с ним за время общения с Ханной Холл, с самого начала. Как он и предполагал, жену встревожил оборот, который начала принимать эта история. Они уже целых полчаса спорили в гостиной, даже не стали ужинать: обоим было не до еды. Слишком сильное напряжение. Они должны были поскорей найти какой-то выход, пока не сделалось слишком поздно. Сидя на диване, Сильвия продолжала листать книжку, которую Ханна подарила Марко. «Веселая ферма». Не было там ничего веселого, сразу сказал себе Пьетро Джербер, быстро проведя аналогию с фермой Штрёмов. Ханна снова послала ему будоражащее послание, поддававшееся тысяче истолкований, многие из которых были таковы, что и помыслить страшно. Какая-то жестокая игра в загадки: едва психолог делал попытку разгадать одну, как обнаруживал, что в самой разгадке кроется другая, в которой еще больше тайных смыслов. — Не нравится мне это дело, — проговорила Сильвия. — Может быть, Ханна Холл просто пытается сказать мне что-то, чего я не в состоянии понять, и это моя вина? Сильвия резко вскочила с дивана, уронив книжку сказок на пол. — Почему ты выгораживаешь ее? Неужели не можешь принять тот факт, что она тобой манипулирует? Жена была в бешенстве, и Джербер не мог ее за это упрекнуть. — Ты задаешься вопросом, не придумала ли она эпизод с колокольчиком, но не хочешь предположить, что вся ее история может быть враньем. Это нелепо. — Ее воспоминания слишком яркие и живые, чтобы быть плодом воображения, — возразил он. — Боже правый: я видел, как она чуть не задохнулась, когда поверила, что лежит в сундуке, засыпанном землей. Джербер поймал себя на том, что слишком повысил голос, и, поскольку Марко уже спал, умолк на мгновение, опасаясь, что разбудил его. Но из комнаты сына не доносился плач, все было тихо. — Послушай, — сказал Пьетро, придвигаясь к жене. — Если она обманщица, мы это скоро узнаем: женщина-психолог, наблюдавшая ее в Австралии, наняла частного детектива, чтобы тот собрал о ней информацию. Это напомнило ему, что Тереза Уолкер обещала также прислать по электронной почте аудиозапись ее первого и единственного сеанса с Ханной, но до сих пор не сделала этого. — И еще одно, — добавил он серьезно. — Вначале я думал, что история о ребенке, которого она убила, когда была маленькой, — ложное воспоминание, созданное нестойкой, больной психикой женщины, которой отчаянно не хватает внимания… Теперь я уверен, что Ханна Холл сказала правду. Сильвия вроде бы несколько успокоилась. — Если она, по-твоему, не лжет, как ты объясняешь произошедшее? — Помнишь дело матери, которую в пятидесятые годы осудили за убийство собственного ребенка? — Да, на экзамене по криминологии в университете был такой вопрос. — Может быть, помнишь также мою концепцию относительно данного случая? — Ты полагал, что старший сын убил брата, а мать взяла вину на себя, чтобы его спасти. Что лучше: считаться матерью-убийцей или матерью убийцы? Пьетро Джербер, задавая себе этот вопрос, воображал, какие сомнения мучили ту женщину. — Что ты этим хочешь сказать? — Ханна Холл утверждает, что убила Адо, когда была еще слишком мала, чтобы осознать всю тяжесть поступка… Думаю, Адо был ее братом. Сильвия начинала понимать. — По-твоему, родители скрыли факт убийства и, чтобы у них не забрали дочь, стали переходить с места на место? Он кивнул. — И все время меняли свою идентичность, поскольку находились в бегах: если бы какой-нибудь приставала и спросил у Ханны, как ее зовут, она бы назвалась очередной принцессой. — Но это еще не все, — заявил Джербер. — Как ты знаешь, память нельзя стереть иначе, как только повредив мозг. В отличие от других жизненных коллизий психологические травмы оставляют невидимые, но глубокие следы: воспоминания, погребенные в области бессознательного, рано или поздно выходят на поверхность, иногда принимая другие формы… Женщина, жертвующая собой ради сына, думая этим спасти его, на самом деле оставляет на свободе убийцу, который заархивировал память о своем поступке, не понимая всей его тяжести, всего смысла, а значит, может повторить его в любой момент. При мысли о том, что Ханна снова может совершить преступление, он содрогнулся. — Родители Ханны знали, что жить в бегах, таская с собой труп, недостаточно… — подытожила Сильвия. — Они должны были скрыть произошедшее прежде всего от дочери, — подтвердил психолог. — И вот готова история о «чужих», а потом и о семействе, пропавшем на ферме Штрёмов. — Постановка. — Нечто вроде промывания мозгов, — поправил ее Джербер. — Похоронить ее живой входило в их терапию. Дабы убедить дочь, что это делается ради ее блага, мать заставила ее поверить, будто она — «особенная девочка». Сильвия бессильно упала на диван, настолько была потрясена. Пьетро было приятно, что жена согласилась с ходом его мыслей, но более всего порадовался тому, что Сильвия снова встала на его сторону. — Ты постараешься держать ее подальше от нас, правда? — спросила она, сама не своя от тревоги. — Конечно, — успокоил ее Джербер. Ему самому вовсе не хотелось, чтобы Ханна и дальше вмешивалась в их жизнь. Сильвия успокоилась. Тогда Пьетро ненадолго оставил ее, чтобы подобрать с пола «Веселую ферму». Падая, книга раскрылась, легла обложкой вверх. Джербер поднял ее, но, прежде чем закрыть, рассеянно взглянул на иллюстрацию. К такому удару он не был готов. Стал лихорадочно листать подарок Ханны Холл, ища смысл этой новой абсурдной головоломки. — Господи боже… — только и удалось ему произнести.