Папа способен безошибочно определить, когда начнется следующее время года. Ему достаточно взглянуть на корни растений. Или он чует, чем пахнет ветер, и предвидит, когда наступит лето или пойдет снег. Иногда по ночам он смотрит на небо и по расположению некоторых звезд указывает маме, какие семена лучше посеять в огороде. Нам не нужно ни часов, ни календаря. Поэтому мы не знаем, сколько мне в точности лет. Я сама решаю, когда у меня день рождения: выбираю день и сообщаю об этом. Мама готовит торт из хлеба и сахара, и мы празднуем. Стоит весна, мы недавно перебрались в эти края. Меня зовут Шахерезада, и дом голосов окружают плодовые деревья. Сад. За ним давно никто не ухаживал, но деревья не погибли, а разрослись на воле, так что все лето мы едим фрукты. Дом стоит на вершине холма. Он невелик, но и с такой высоты можно много чего разглядеть. Стаи птиц, то взмывающие в небо, то парящие над землей, словно в размеренном танце. Облачка пыли, грозно преследующие друг друга между рядами деревьев. Иногда по ночам можно увидеть вдалеке необычное зарево. Мама говорит, что это фейерверк, люди запускают его в небо, чтобы отметить какое-то событие. Я спрашиваю, почему мы не там, вместе с ними. Ответа не получаю. Прямо посередине дома выросла черешня. Такая высокая, что пробила крышу. Папа решил положить Адо под ней, пусть корни его оберегают. Но я думаю, что есть и другая причина: так Адо будет ближе к нам. Я люблю, когда мы все вместе, да и маме с папой это нравится. Весна — хорошее время года, но лето еще лучше. Я жду не дождусь, когда наступит лето. Погода какая-то странная. То солнечная, то дождливая. Когда идет дождь, я обычно читаю. Но я уже прочла все книги, некоторые даже по нескольку раз, и мне скучно. Папа обещал, что найдет еще, но пока не нашел. Такая тоска. Тогда я решаю, что уже прошло достаточно времени с моего последнего дня рождения, вечером вхожу на кухню и торжественно объявляю, что завтра — мой праздник. Родители улыбаются мне, кивают, как обычно. На следующий день уже все готово. Мама растопила дровяную печь, но не только затем, чтобы приготовить пресловутый торт из хлеба и сахара. Она настряпала столько всякой вкуснятины. Вечером нас ждет невероятный ужин, стол будет ломиться от еды, когда вернется папа, который ушел, чтобы поискать мне подарок. День проходит быстро, и я так счастлива, что никогда его не забуду. Меня волнует больше всего именно подготовка к празднику. Само ожидание торжества, когда все вокруг становится краше. Моей радости сопричастен весь мир. Ради праздника мама зажгла много свечей вокруг черешневого дерева и привязала на ветки цветные лоскутки. Расстелила покрывало, чтобы разложить еду, поставила даже кувшин с лимонадом. Папа играет на гитаре, и мы распеваем наши баллады. Я ему аккомпанирую, стучу в бубен. Потом он кладет свой инструмент в сторону, только я отбиваю такт, а он тем временем подхватывает маму за талию и увлекает в танце. Она смеется, следует за ним. Только папа может так ее рассмешить. Юбка развевается, открывая щиколотки, ее босые ноги на голой земле такие красивые. Она смотрит папе в глаза, и папа не может отвести от нее взгляда. Только мама может вызвать в нем такое чувство. Я настолько счастлива, что хочется плакать. Потом наступает время подарка. Мне не терпится, я вне себя. Обычно мне не дарят слишком большие вещи, будет трудно забрать их с собой, когда мы снова пустимся в путь. Папа мне делает рогатку или вырезает что-нибудь из дерева: однажды я получила очень красивую фигурку бобра. Но на этот раз все по-другому. Папа на мгновение выходит из дома и возвращается с велосипедом. Мне просто не верится. Велик — мне, и только мне. Он не новый, немного ржавый, и колеса у него разные. Но какая разница? Это мой велик. У меня никогда не было велосипеда, этот первый. Я так рада, что даже забываю, что не умею ездить на нем. Научиться недолго. Папа преподал мне несколько уроков, и, пару раз свалившись, я катаюсь без остановки. Изо всех сил кручу педали между рядами деревьев; мама говорит, что пыль, которую я поднимаю, видна из дома. Мы договорились, что этот велосипед я оставлю, когда настанет время уходить, но папа пообещал, что у меня будут другие. Но такого уже не будет. Никакой другой велосипед не сравнится с первым. Волосы у меня сильно отросли, доходят до середины спины. Я горжусь моими волосами, они такие же длинные, как у мамы. Та сказала, что, если я не хочу стричься, нужно их, по крайней мере, как-то скреплять. И дала мне одну из своих заколок, ту самую, с синим цветком, которая так нравится папе. Я знаю, как мама дорожит этой заколкой, и ни за что на свете не сломаю ее. Но однажды вечером я возвращаюсь с очередной прогулки, и заколки больше нет в моих волосах. Я настолько огорчена, что никому ничего не говорю об этом. И хотя мама с папой за ужином замечают, что настроение у меня неважное, я предпочитаю молчать. Вот только на следующий день оказывается, что заколки нигде нет. Я повторяю тот же путь, что и накануне, снова и снова, туда и назад, но без толку. Этот сад — настоящий лабиринт. Здесь легко заблудиться, говорю я себе. И собираюсь обшаривать его, пока не найдется мамина заколка. На четвертый день, когда я занимаюсь поисками уже довольно далеко от дома, происходит очень странная вещь. Что-то внезапно бьет меня по лицу. Я торможу, вдавливая пятки в щебенку, оборачиваюсь. На земле лежит заколка с синим цветком. Откуда она прилетела прямо мне в лицо? Ветер тут ни при чем, на деревьях не дрожит ни единый листик. От изумления я не могу сдвинуться с места. Чувствую, что задыхаюсь, но не в силах сделать вдох. Я возвращаюсь домой с заколкой, но никому не рассказываю о том, что произошло. Я должна найти объяснение, поскольку чувствую, сама не знаю почему, что в этом моя вина. Пока не знаю какая. Но — моя. Ночью мне не заснуть. Думаю наутро снова отправиться на то же место. Да, так и сделаю. Ибо невероятно, чтобы это было правдой, так не бывает, просто с ума сойти. Утром после завтрака я тут же уезжаю прочь. Я помню, где нашла заколку, к тому же на земле остались следы резкого торможения пятками. На этом месте стоит странная тишина. Ни насекомых, ни птиц, ничего живого: будто все земные существа внезапно исчезли. Размышляя, с чего это вдруг, я оглядываюсь и вижу нечто такое, чего вчера здесь не было. Или я не заметила. На коре дерева кто-то вырезал стрелку. Я растеряна, смущена. Что еще за шутки? Это все не взаправду. Правило номер четыре: никогда не приближаться к чужим и не позволять им приближаться к тебе. Но я не уверена, что это подстроили чужие. Внутренний голос говорит мне, что они тут ни при чем. А значит, я могу пойти туда, куда указывает стрелка. Смотрю в том направлении: там нет ничего, только деревья. Кладу велосипед на землю, иду проверить, в чем дело. Через каких-нибудь десять шагов нахожу еще один знак. На этот раз стрелка вырезана на коре персика. Следую за ней, нахожу третью, на миндале. Потом четвертую, пятую, шестую. Просто охота за сокровищем. Я так разгорячилась, что забыла о страхе. Я молодец, я иду в заданном направлении, и, по правде говоря, меня мало интересует, какая награда меня ждет в конце. Я даже об этом не думаю, может быть, потому, что впервые играю не одна. Ведь только это и очевидно: стрелки вырезал кто-то другой. Выхожу на полянку. К моему великому изумлению, последняя стрелка описывает круг. Что за ерунда? Где мне теперь искать? Я вдруг чувствую себя полной дурой. Надо мной просто подшутили. Вовсе не смешно. Но происходит что-то странное. Я оглядываюсь: такое ощущение, что я здесь не одна. Кто-то наблюдает за мной. Я почти вижу чьи-то глаза, устремленные прямо на меня. — Эй! — кричу я в густую поросль. — Эй! — отвечает эхо. — Выходи! — Выходи! — Ты там? — Ты там? — Знаю, ты там… — Знаю, ты там… Я знаю: там кто-то есть. Эхо отвечает вроде бы моим голосом… но это не мой голос — я почти уверена. Мурашки бегут по спине. Нужно вернуться к велосипеду. Нужно ехать домой. Я думаю об этом весь вечер. Сижу за столом, ем овощи, а сама рисую пальцем среди хлебных крошек круговую стрелку, такую же, как на последнем дереве. Мама с папой ничего не замечают. Мою посуду после ужина, а сама не перестаю ломать голову, что означает эта стрелка. Ложусь в постель, но не могу заснуть. На следующий день возвращаюсь на ту полянку. Руки у меня влажные от волнения. Но я должна пойти до конца, иначе не успокоюсь. Только на одно может указывать этот последний знак. Только это одно и пришло мне на ум. Знаю, это немного глупо, но больше мне ничего не придумать. Я набираю в грудь побольше воздуха и широко раскидываю руки. Потом начинаю кружиться. Сначала медленно, потом все быстрей, быстрей. Кружусь и кружусь, глядя по сторонам. Деревья крутятся вокруг меня, будто карусель на полном ходу. Все пуще и пуще. Еще пуще. Я изо всех сил пытаюсь сохранять равновесие. Поднимается легкий ветерок, развевает мне волосы. Теперь деревья крутятся вместе со мной. И вот среди стволов показывается лицо. Я пытаюсь остановиться, но спотыкаюсь и падаю на спину. Звонкий девчоночий смех. У меня сильно бьется сердце, я задыхаюсь от усталости и от волнения. Солнце слепит глаза, но все-таки я различаю, как ко мне приближается какая-то тень. Я быстро вскакиваю на ноги, хотя голова все еще кружится. Наконец я ее вижу. — Привет, — говорит она. — Привет, — говорю я. На ней платьице в желтых пчелках и белые сандалии. Длинные светлые волосы куда лучше причесаны, чем мои, и кожа белая-белая. А я загорела под летним солнышком. Я всегда спрашивала себя, как выглядят другие дети. Теперь я это знаю: они вроде бы не слишком отличаются от меня. Я понятия не имею, как вести себя в подобных случаях. — Как тебя зовут? — спрашивает она. Правило номер три: никогда не называть чужим своего имени. — Я не могу тебе это сказать… — Почему? — Не могу, и все. — Я уже нарушила четвертое правило, хватит с меня неприятностей. — Ладно, никаких имен. — И никаких вопросов, — торопливо прибавляю я: в таком случае мне кажется, я не слишком нарушу наш уговор с мамой и папой. — Никаких имен, никаких вопросов! — соглашается она и подает мне руку. — Хочешь увидеть волшебство? Я колеблюсь, не знаю, доверять ли ей. Но испытываю нечто такое, чего раньше никогда не испытывала. Страх перед последствиями не так силен, как стремление преступить пределы. Я крепко сжимаю ее руку, иду вместе с ней. Я никогда никого не касалась, только мамы и папы. Странное, новое осязательное ощущение. Для другой девочки это, должно быть, нормально, думаю я непонятно почему, ведь, по сути, я ничего о ней не знаю. А я, просто прикоснувшись к ней, уже чувствую, что изменилась. Мы внезапно останавливаемся, она поворачивается ко мне и велит: — Закрой глаза. Раз я уже дошла до такого, значит могу пойти и дальше, говорю я себе. И подчиняюсь. — Вот, можешь открыть. Я так и делаю. Передо мной белый простор. Похоже на снег, но это маленькие маргаритки. Тысячи, миллионы цветов. Я сразу понимаю, что попала в особое, драгоценное место, где, кроме нас, никто никогда не бывал. И раз моя новая знакомая захотела поделиться со мной секретом, значит и я — особая, драгоценная. Мне не хочется произносить это вслух, но слово так и вертится в голове. Я стесняюсь, жду, пока она произнесет это слово. — Мы подруги? — спрашивает она.