— Полагаю, двадцать лет назад Ханну забрали у родителей, возможно, сохранились документы, объясняющие причину. И может статься, кто-нибудь еще занимается убийством братика. — Эта история — вранье! — вспылила судья. — Очнись, Пьетро: не было никакого убийства, эта женщина морочит тебе голову. Но Джербер не отступался, упорно продолжал гнуть свое. — Родные отец и мать позволяли ей самой выбирать себе имена, поэтому, пока она жила в Италии, ее звали по-разному. Ханна Холл — идентичность, которую она обрела, только прибыв в Австралию. Вот я и предполагаю, что в возрасте десяти лет ее удочерила семья из Аделаиды. — Что ты здесь делаешь в такой час? — перебила его Бальди. — Почему не идешь домой, к жене и сыну? Но Пьетро не слушал. — Разумеется, это всего лишь предположение. Чтобы выяснить все досконально, мне нужен допуск к документам для служебного пользования, которые хранятся в архиве суда по делам несовершеннолетних. Так называемый «Модуль 23», самые деликатные дела по усыновлению. Судья это прекрасно знала. Бальди глубоко вздохнула, потом подошла к старинному письменному столу. Взяла ручку, что-то набросала на листке бумаги, протянула его Джерберу: — Покажи это в канцелярии, тебе предоставят любые документы, какие ты захочешь. Психолог взял листок, сложил его и сунул в карман. Распрощался со старой знакомой, просто кивнув ей, не осмеливаясь что-либо добавить или посмотреть в глаза. Когда он вышел из дома Бальди, дождь прекратился. Ледяной туман поднимался над Арно, расползался по опустевшим улицам, так что за три-четыре метра уже ничего нельзя было разглядеть. Где-то наверху старинный колокол башни Арнольфо пробил полночь. Удары следовали один за другим, отдаваясь от древних стен, пока не растворились в безмолвии. Джербер ступил на Понте Веккьо. Его шаги звенели металлом в глухой тишине. Ювелирные лавки были закрыты, вывески погашены. Фонари появлялись и исчезали, словно тускло светящиеся миражи, — только они, будто старые-старые, услужливые души, показывали дорогу в белой пустоте. Улеститель детей следовал за ними, чтобы не заблудиться, и даже испытывал искушение их поблагодарить. Перейдя по мосту, он очутился в лабиринте проулков исторического центра. Сырость проникала под одежду, расползалась по коже. Чтобы уберечься от холода, Джербер плотнее запахнулся в «Burberry», но это не помогло. Тогда, чтобы согреться, он ускорил шаг. Сначала издалека донеслись разрозненные ноты. Но по мере приближения Пьетро начал их между собой сопрягать, и в уме стала складываться приятная мелодия, вроде бы знакомая. Он пошел еще быстрее, чтобы лучше расслышать. Кто-то поставил старую пластинку. Игла скользила по виниловым дорожкам. Пьетро Джербер остановился. Теперь звуки появлялись и исчезали порывами. Вместе с ними два голоса, немного искаженные, но знакомые. Медведь Балу и Маугли пели «Простые радости». Шутка дурного тона. Или просто дурная шутка. Пока стужа проникала до самого сердца, Пьетро прикинул, кто бы мог такую шутку сыграть. Огляделся: тот, кто насмехался над ним, прятался в молочно-белом забвении. Он тут же вспомнил отца. И из глубин ада всплыли последние слова, к нему обращенные, — горькая отрыжка умирающего. Но не успел он осмыслить происходящее, как музыка внезапно смолкла. Однако тишина не принесла избавления, ибо теперь Пьетро Джербер боялся, что песня звучала только у него в голове. 20 Он поднимался по лестнице суда, держась за железные перила, еле передвигая ноги после нескольких бессонных ночей. Уже по меньшей мере пару дней он забывал побриться, но понял это только по реакции сына, когда попытался его поцеловать перед уходом. Когда он направлялся к двери, Сильвия проводила его взглядом, в котором читалось растущее беспокойство. Немой вопрос в глазах жены был правдивее любого зеркала. Утром, закрывшись в ванной, он принял десять миллиграммов риталина в таблетке, пытаясь справиться с последствиями бессонницы. В результате ходил пришибленный, буквально спал с открытыми глазами. Некоторые врачи называли это «эффектом зомби». В канцелярии Джербер сразу узнал сотрудницу, она обычно присутствовала на слушаниях, которые вела Бальди: женщина лет пятидесяти, невысокая, с безупречно уложенными светлыми волосами и в очках с диоптриями на золотой цепочке. Пьетро показал листок, который накануне вечером ему вручила судья. — Дело рассматривалось примерно двадцать лет назад, — объяснил он. — Безымянная десятилетняя девочка, получившая имя Ханна Холл. Ее должна была удочерить семья из Аделаиды в Австралии. Сотрудница изучила записку судьи, потом подняла взгляд на усталое лицо Джербера. Может, задавалась вопросом, не болен ли он. — «Модуль двадцать три», — произнесла она с некоторой опаской. — Да, — подтвердил психолог, не пускаясь в дальнейшие разъяснения. — Проверю в базе данных, — заявила женщина и исчезла в соседней комнате, где хранились судебные дела. В ожидании Джербер сел перед одним из столов, прикидывая, сколько времени займут поиски. Он пришел очень рано, надеясь быстро решить вопрос. И действительно, долго ждать не пришлось. Женщина явилась через десять минут, но с пустыми руками. — На это имя не значится «Модуль двадцать три», — объявила она. Это не укладывалось у Джербера в голове, он был убежден, что после «ночи пожара» Ханну отдали на удочерение за границу. — Вы хорошо проверили? — Конечно, — даже немного обиделась сотрудница. — У нас не значится никакой итальянской девочки, которую препоручили иностранной семье и которая стала зваться Ханной Холл. Пьетро Джербер почувствовал, что совсем обессилел. Вечерний визит к Бальди оказался совершенно бесполезным. Более того, к сплетенной из тайн паутине, которая опутывала пациентку, прибавился новый узел. Похоже, прошлое Ханны Холл оставалось секретом, хранимым только в ее памяти. Желая узнать его, психолог должен был снова погрузиться во тьму ее сознания. Выйдя из здания суда, психолог решил сразу отправиться к себе в центр. На лестничной площадке остановился. Кто-то ждал его, скрываясь в полутьме. Он тихо подошел и увидел Ханну Холл: она, скорчившись, сидела в углу рядом с дверью, прямо на полу. Женщина спала, но на мгновение Джерберу показалось, что она лишилась чувств. В заблуждение его ввел синяк, покрывавший правую сторону лица, пострадали глаз, висок и часть щеки. Джербер заметил также, что ремешок сумки порван. Одежда тоже пострадала, и сломался каблук. — Ханна, — позвал он вполголоса и осторожно встряхнул. Та мгновенно проснулась, широко раскрыла глаза и отпрянула в ужасе. — Не бойтесь, это я, — попытался он ее успокоить. Женщина не сразу поняла, что опасности нет. — Извините, — сказала она, торопясь привести себя в порядок, явно смущенная тем, что ее застигли в таком состоянии. Тыльной стороной ладони отерла слюну, скопившуюся в уголках губ, поправила упавшие на лоб волосы, на самом деле всячески стараясь скрыть кровоподтек. — Что с вами случилось? — спросил психолог. — Не знаю, — ответила она. — Кажется, на меня напали. Изумленный, Джербер вдумался в услышанное. Кто мог сотворить такое и почему? — Это случилось утром, по дороге сюда? — Нет, вчера вечером, после одиннадцати. Джербер понял, что женщина провела здесь всю ночь. Он не стал задаваться вопросом, почему она не вернулась в гостиницу, ибо вспомнил старую пластинку, которая звучала на пустынных улицах Флоренции. «Простые радости». — Не хотите рассказать мне, как это произошло? — Я вышла из отеля «Пуччини», у меня кончились сигареты, хотела найти автомат. Опустился туман, густой-густой, и я, наверное, заблудилась. Немного погодя услышала рядом чьи-то шаги. Кто-то схватил меня, толкнул, опрокинул на землю. Я ударилась лицом, думала, что меня хотят ограбить, но нападавший убежал. Больше я ничего не помню. — Она помолчала. — Ах да, — добавила она, спохватившись. — Когда я пришла в себя, у меня в руке было это… Она раскрыла ладонь и показала Джерберу маленький предмет. Черную пуговицу. Психолог взял ее в руки, пристально рассмотрел. На ней даже оставалась оборванная нитка. — Нужно пойти в полицию, — сказал он. — Нет, — тотчас же ответила Ханна. — Пожалуйста, не надо, я не хочу! Джербера поразила такая реакция, явно чрезмерная. — Ладно, — согласился он. — Но давайте пройдем ко мне: нужно что-то сделать с этим синяком. Он помог Ханне подняться, отпер дверь и повел ее по коридору. Вдобавок к шишке на голове Ханна хромала. Более того, складывалось впечатление, будто она до сих пор в шоке. Поддерживая ее, Джербер оказался очень близко, он чувствовал теплый запах, исходящий от неизменного черного свитера. Совсем не противный. В глубине, под дешевым мылом, потом и табаком, в нем таилась какая-то сладость. Пьетро усадил Ханну в кресло-качалку. — Тошнота, головная боль? — Нет, — отвечала она. — Тем лучше, — заключил он. — Поищу что-нибудь, чтобы приложить к лицу. Он спустился в бар на углу и вскоре вернулся с колотым льдом, завернутым в салфетку. Ханна курила свою первую «Винни», но, когда она подносила сигарету к губам, Джербер заметил, что рука у нее дрожит больше обычного.