Сторож в задумчивости покачал головой. Джербер решил дать ему подсказку. — Женщина, светловолосая, много курит… — Курит, говорите? Может быть… Джербер уже хотел просить сторожа высказаться яснее, но тот продолжил сам. — Здесь иногда происходят странные вещи… — заявил он, хотя, как было видно по лицу, боялся, что ему не поверят или, того хуже, примут за сумасшедшего. — Не поймите меня превратно, я не псих и прекрасно знаю, что об этом думают люди… Но если ты работаешь в заброшенном дурдоме и распространяешь подобные слухи, над тобой начинают смеяться. — Что вы видели? — прямо спросил психолог, показывая, что готов выслушать непредвзято. Сторож заговорил робко, вполголоса: — Иногда я слышу, как они плачут в корпусах… А то смеются… Или беседуют друг с другом, только слов ни за что не разобрать… Еще им нравится двигать стулья: обычно они расставляют их перед окнами, с видом на сад… Джербер никак это не прокомментировал, но должен был признать, что рассказ задел его за живое. Может быть, само место оказало такое воздействие. Да и его здравый смысл в последнее время неоднократно подвергался испытанию. — Почему вы мне все это рассказываете? — спросил он, догадываясь, что слова старика — всего лишь предисловие. — Пойдемте, я вам кое-что покажу… — сказал сторож. Он привел Джербера в зал музея, где целую стену занимала фотография, датированная тысяча девятьсот девяносто восьмым годом. Четыре ряда мужчин и женщин в белых халатах выстроились перед объективом. — Этот снимок сделали в день закрытия. Здесь последние, кто работал в Сан-Сальви: психологи, психиатры, врачи разных специальностей… Вчера как раз здесь, перед этой фотографией, я нашел на полу три окурка. — Не помните, какой марки? — тут же спросил Джербер, подумав о «Винни» Ханны Холл. — Нет, к сожалению; я их выбросил, не рассмотрев хорошенько. Гипнотизер спросил себя, зачем пациентка задержалась именно перед этой огромной фотографией. Начал вглядываться, как, возможно, делала она, и узнал знакомое лицо. Он видел эту женщину всего дважды. Воскресным днем в кафе «Виволи», когда он, девятилетний, сидел, надувшись, перед порцией мороженого, которое так и растаяло зря. Потом в больнице Кареджи, в отделении кардиологии, где она в зале ожидания оплакивала неминуемую кончину человека, которого, возможно, всю жизнь любила. Теперь, увидев эту женщину в третий раз, Пьетро Джербер с изумлением понял, что для Ханны Холл она тоже что-то значит. На старой фотографии было видно, что на ее халате не хватает черной пуговицы. 24 Возвращаясь домой, Пьетро размышлял, как бы отыскать таинственную подругу отца. Раз уж Ханна втянула ее в свою игру, Джерберу было интересно знать, какую роль она ей назначила в этом тщательно подготовленном представлении. Но выйти на нее будет не так-то просто. Пьетро не знал ее имени, да и не был уверен, что женщина до сих пор жива. С наступлением темноты снова пошел дождь, и дворники разгоняли по стеклу мелкие капли, образуя сверкающие полосы, в которых отражались огни реклам. Все еще погруженный в свои мысли, за несколько метров до цели Пьетро Джербер заметил нечто аномальное и насторожился. У дома светились два ярких огня: проблесковые маячки. Психолог инстинктивно надавил на газ, обуреваемый мрачным предчувствием, что присутствие полиции имеет какое-то отношение к нему. Он припарковался, вышел из машины, поспешил к парадной. Побежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, все время поглядывая вверх, сквозь перила, чтобы понять, на каком этаже остановились агенты. На пятом. Именно у его квартиры. Дверь была открыта, он тут же уловил плач Марко и голос Сильвии, которая разговаривала с полицейскими. Бросился туда. — С вами все в порядке? — спросил он, запыхавшись, стремглав вбегая в квартиру. Жена держала сына на руках, оба еще были в пальто, видимо, тоже только что пришли. Сильвия казалась взволнованной. Агенты, завидев его, обернулись. — Все хорошо, — успокоил его один из двоих. — Ничего страшного не случилось. — Тогда почему вы здесь? Он подбежал к жене, обнял ее, поцеловал в лоб, чтобы успокоить. Марко потянулся к нему, хотел на ручки к отцу, и Джербер прижал к себе сына. — Синьора утверждает, что кто-то проник в дом, — объяснил полицейский. — Это не я утверждаю, а все так и есть, — запротестовала та, потом повернулась к мужу. — Я пришла и обнаружила твои ключи в замке, подумала, что ты вернулся раньше и забыл их вынуть. Джербер невольно стал шарить в карманах плаща и в самом деле не нашел ключей. Он и правда забыл ключи в замке или кто-то их похитил? — Вошла, а тебя нет, — продолжала жена. — Свет горел только в гостиной. Я пошла туда и увидела это… Она указала на что-то в комнате, за диваном. Джербер шагнул вперед, рассмотреть, что там такое. На полу валялся старый семейный альбом в кожаном переплете. Фотографии были рассыпаны повсюду. Кто-то взял на себя труд вытащить их из ячеек и разбросать. Казалось, постарался призрак. Разгневанная, неугомонная душа. Снимки относились к его детству. На самых ранних еще появлялась мать, остальные отображали одиночество овдовевшего отца и единственного сына. Каникулы, рождественские праздники, с вечным ощущением недостающего звена, скорбной пустоты. Глядя на фотографии, Джербер осознал, что не видел их долгие годы. Многие не рассматривал вообще, просто припоминал тот или иной момент, когда они были сделаны. Проявленные, отпечатанные, их положили в альбом, и никто больше не взглянул на них. Почему сейчас вернулись все эти воспоминания? Казалось, будто кто-то добивается его внимания. Синьор Б.? Ему пришли на ум слова Ханны Холл: …Когда он говорил с вами на смертном одре, вы слышали уже голос призрака, ведь так?… — Вы держите дома деньги, драгоценности, часы? — спросил один из агентов. Заметив, что муж слишком ошеломлен, чтобы реагировать, Сильвия ответила сама: — Моя шкатулка с украшениями — в спальне. — Не проверите, все ли на месте? — попросил полицейский. Жена пошла посмотреть, а Пьетро Джербер усадил Марко на диван и пристроился рядом. Мальчик стал теребить его пальцы, но отец, удрученный, этого даже не замечал. Хотя был уверен, что из квартиры ничего ценного не пропало. Но сама мысль о том, что посторонний вторгся в область самых дорогих для него чувств, приводила психолога в исступление. — Ничего не пропало, — вскоре объявила Сильвия, входя в комнату. — Раз так, я не вижу оснований для возбуждения дела, — выступил один из полицейских. — Что? — Сильвия не верила своим ушам. — Речь даже не идет о взломе, ведь ключи уже находились в дверях. — А это? — указала она на фотографии, разбросанные по полу. — Может, кто-то решил над вами подшутить. — Подшутить? — повторила Сильвия с нервным смешком. Она не могла смириться с мыслью, что виновный останется безнаказанным. — Я не хочу сказать, что дело пустячное, но это самое правдоподобное предположение, синьора. Вы кого-нибудь подозреваете? Когда полицейский задал вопрос, Сильвия устремила взгляд на мужа. Джербер отвел глаза, чувствуя себя виноватым. — Нет, никого, — отвечала она, но было ясно, что женщина что-то скрывает. Полицейский, наверное, тоже это заметил. — Такое случается нечасто, но иногда акты вандализма — это только начало, — заявил он. Его слова явно были предупреждением. — Начало чего? — встревожилась Сильвия. Полицейский секунду помолчал, прежде чем ответить: — Если в первый раз им это сходит с рук, они обычно предпринимают другую попытку. После ужина, под предлогом того, что нужно уложить ребенка, Сильвия пошла спать, не дожидаясь мужа. Она все еще была расстроена и, наверное, сердилась на него, и Пьетро не мог ее в этом винить.