— Да, ваш отец вам что-то сказал, — настаивала она. — И это вас потрясло. Как она узнала тайну, которую они с синьором Б. разделили у его смертного одра? Их никто не слышал. А Пьетро не признался никому, даже Сильвии. — Никогда не следует иметь тайн от тех, кого любишь, — заявила Ханна Холл, каким-то образом прозревая, что он подумал о жене. Он хотел бы ответить, что не верит в ее сверхъестественные способности, что столь тщательно подготовленная мизансцена могла бы завлечь такую, как Тереза Уолкер, но уж конечно не его. — Тут нет никакой тайны: отец выбрал тот момент, чтобы признаться, что во всю свою жизнь он никогда меня не любил. Ханна покачала головой: — Неправда: этот вывод сделали вы… Когда он говорил с вами на смертном одре, вы слышали уже голос призрака, ведь так? Джербер промолчал. — Ну же, что именно он сказал вам? Ханна была крайне уверена в себе. У Пьетро Джербера сложилось впечатление, что никакой ответ не утолит любопытства, ненасытного и наглого, с каким эта женщина пыталась копаться у него в душе. И он решил попросту сказать правду. — Слово, — ответил он. — Только одно… Но я никому не стану его повторять. Улеститель детей вдруг понял то, что до сих пор от него ускользало. И это до смерти перепугало его. Ханна Холл здесь не для того, чтобы получить от него помощь. Эта женщина убеждена, что явилась сюда, чтобы помочь ему. 23 Клиника Сан-Сальви состояла из многих корпусов, и каждый обозначался буквой, от А до Р. Долгое время это была самая большая в Европе психиатрическая лечебница. Ее основали в 1890 году, и она занимала немалую площадь в тридцать два гектара. Современная планировка построек, расположенных в обширной зеленой зоне, до сих пор считается образцом городской архитектуры. Воздвигнутый в местности, которая столетие назад была пригородом Флоренции, комплекс во всех смыслах представлял собой город в городе: здесь было все, от водоснабжения до электростанции, от столовой до церкви и кладбища. Пьетро Джербер хорошо помнил описание больницы, приведенное в одном из университетских учебников, где, однако, опускалась одна подробность. Сан-Сальви была сущим адом. И несмотря на избранную им профессию, Джербер никогда не посещал этого места. Флорентийцы называли свой сумасшедший дом «красными крышами», потому что именно так выглядел издалека этот обособленный мирок. Никто не знал, что в точности там творилось, ведь человек, попавший туда, больше оттуда не выходил. Много воды утекло с тех пор, как мы все вместе жилипод красными крышами… Фраза Черного говорила о многом. Он, Телок и Искорка — бывшие пациенты больницы. Именно там они познакомились с родителями Ханны Холл. То, что и эти последние содержались в психиатрической клинике, не удивляло Джербера: странное поведение, паранойя, мания преследования — явные симптомы душевного расстройства. После встречи с Ханной гипнотизер решил отправиться в Сан-Сальви, намереваясь выяснить, не осталось ли каких-то следов пребывания там матери и отца женщины. Он подъехал на машине к главному входу, оглядывая мрачный парк, простиравшийся за оградой: плотная стена деревьев и кустов, призванная скрыть от так называемых умственно здоровых вид этого места. Он позвонил в домофон, и кто-то разомкнул автоматически запирающиеся ворота. Пьетро включил мотор и двинулся по асфальтированной дорожке, уходящей в лес. Где-то через километр показалось первое здание, расположенное посередине овальной площадки. Когда Джербер выключил мотор и вышел из машины, его встретила безотрадная тишина. Кроме бродячих псов, здесь уже много лет не было обитателей. В 1978 году вышел закон, предписывавший закрыть все заведения, где содержались душевнобольные, исходя из предположения, что пациенты подвергаются там бесчеловечному и унизительному обращению. Наконец кто-то вышел из караульной будки. Сутулый мужчина в синей униформе, с огромной связкой ключей, которая звякала у него на поясе. — Я думал, вы сантехник, — пожаловался старый сторож. — Но вряд ли вы приехали из-за прорвавшейся трубы, откуда уже который день хлещет. — Нет, — сердечно улыбнулся психолог. — Я пришел посмотреть. — К сожалению, музей закрыт: нечем было платить тому, кто держал бы его открытым. — Что за музей? — Джербер даже не знал, что в Сан-Сальви существовало нечто подобное. — Музей, посвященный истории этого места, — разъяснил сторож. — Разве вы не за этим пришли? — Меня зовут Пьетро Джербер, — тут же представился посетитель, боясь, что его прогонят. — Я детский психолог. В былые времена практикантов направляли в Сан-Сальви, чтобы они набирались опыта. Выдерживали немногие, прочие обычно меняли профессию. Но когда Пьетро получал диплом, больницу уже закрыли. — Психолог? — растерялся сторож. Чувствуя на себе изучающий взгляд, Джербер вдруг понял, насколько непрезентабельно выглядит. — Да, — подтвердил он. — Что вы ищете? — с подозрением осведомился сторож. — Истории болезни пациентов… Мне интересно, куда подевались архивы. Сторож расхохотался. — Туда же, куда и все остальное, — ответил он, показывая на царящий всюду разгром. — В тартарары. Джербер невольно опустил взгляд на пиджак сторожа. — Вы потеряли пуговицу, — сказал он, тыча пальцем в пустое место. Сторож скосил глаза. Потом ткнул пальцем в Джербера. — Вы тоже. Джербер наклонил голову: в самом деле, не хватало пуговицы и на его «Burberry». Жаль, что ни та ни другая не были похожи на ту, которую Ханна, по ее словам, оторвала от одежды нападавшего. «Что со мной такое?» — спросил он себя. Он вдруг стал замечать детали, на которые при других обстоятельствах просто не обратил бы внимания. В этом тоже проявлялось наваждение, которое Ханна Холл умудрилась наслать на него. — Вы сюда приехали зря, — заключил старый сторож. — Хотя, если хотите, я устрою вам эксклюзивное посещение музея… Не часто приходит кто-то, с кем можно немного поболтать, а мое дежурство сегодня никак не кончается. Выудив нужный ключ из связки, которая болталась у него на поясе, сторож открыл тяжелую железную дверь и повел Пьетро по длинному коридору, куда падал свет из высоких окон, забранных решетками. Вдоль стен стояли стенды, полные фотографий. Черно-белых и цветных. Свидетельства о пациентах, когда-то живших здесь. Выставленное напоказ человеческое страдание, мужчины и женщины, опустошенные, вечно несущиеся по воле бурных волн и терпящие крушение. Они влачились в этой нежизни под надзором крепких санитаров. Психиатры же наблюдали за ними сверху, с переходов, соединявших корпуса, точно как в зоопарке. В отсутствии необходимых психотропных средств лечение состояло в неумеренном употреблении инсулина и электрошока. — Их разделяли на тихих, пришибленных и буйных, — объяснил сторож. — Потом были склонные к насилию, а еще больные и паралитики. Были и эпилептики, и нечистые, которые вели беспорядочную половую жизнь. Старики жили в пансионате. Джербер знал, что в подобные места попадали не только те, кто действительно имел психическую патологию, более или менее серьезную. Но также и люди с различными увечьями, не имевшие родных, которые могли бы о них позаботиться. Несколько десятилетий тому назад в таких лечебницах содержали алкоголиков, лесбиянок и гомосексуалистов, ибо считали, что они недостойны составлять часть гражданского общества. На самом деле было нетрудно угодить в такое место, как Сан-Сальви. Особенно женщине. Достаточно было ей вести себя раскованно или быть обвиненной в нарушении правил общепринятой морали, и ее отправляли туда с благословения родственников. Большая часть диагнозов шла вразрез с медико-санитарными требованиями. Поэтому одиноких неимущих стариков привозили сюда и оставляли умирать. Сан-Сальви был сущим адом для бедняков, которым даже не было позволено своевременно отправиться в настоящий ад. Постоянная экспозиция музея представляла собой лицемерную попытку залечить рану на теле Флоренции, каковой являлся этот скорбный дом. Поэтому Джерберу не терпелось уйти. — Я ошибся, — заявил он. — Сан-Сальви закрыли в семьдесят восьмом, но люди, которых я ищу, в то время были детьми и никак не могли здесь оказаться. Это пришло ему на ум только сейчас. Черный соврал Ханне, когда сказал, что познакомился с ее родителями под красными крышами. Или, что более вероятно, Ханна соврала ему. Но тогда зачем она его сюда направила? — Погодите, — остановил его сторож. — Это не так… Об этом не говорят, но психиатрическая больница продолжала функционировать еще лет двадцать. Ведь нельзя же было выкинуть на улицу тех, кто большую часть своей жизни провел в этих стенах. Это не держали в секрете, просто люди ничего не хотели знать. Сторож был прав, Джербер об этом не подумал. — Родственники не желали забирать сумасшедших, а бедолаги не знали, куда идти. — Стало быть, сюда поступали пациенты и после семьдесят восьмого года… — Сюда всегда свозили человеческие отбросы… Закон — хорошая вещь, но человеческие сердца не изменит какая-то бумажка. Сторож опять был прав, хотя никто открыто не признал бы такой правды. И тут на Пьетро снизошло озарение. — На днях кто-нибудь посещал музей? — Вы первый за этот год, — моментально ответил сторож. — Никто не приходил, не задавал вопросов?