Я так и стою под ивами. Сама не знаю, сколько времени. Мочевой пузырь разрывается, но я не схожу с места. Наконец заря занимается на небе, проскальзывает между листвой, находит меня. Я знаю, что должна вернуться, но не знаю, что меня там ждет, что я обнаружу там. Наконец набираюсь смелости и пускаюсь в обратный путь, моля бога, которого не знаю, избавить меня от горя, не дать мне потерять все. Подходя к церкви, издалека вижу папу, на кладбище, возле каменного ангела. Он заново запечатывает смолой сундучок Адо. Я подбегаю к нему, вижу, что один глаз у него опух. — Где вы были? — кричу я в отчаянии. Папа ласкает меня. — Нас связали, затащили на колокольню, но теперь они ушли, — печально повествует он. Потом замечает у меня на левой руке царапины от ногтей Черного. — Мама внутри, она тебе сделает примочку. Я не спрашиваю, что случилось до того, как те трое заставили меня выдать, где похоронен сундук, и куда подевались наши собаки. Папа тоже ничего у меня не спрашивает. Я бы хотела что-то узнать о красных крышах и лиловой вдове, но понимаю, что больше мы никогда не заговорим об этой истории. Никогда. — Они вернутся? — Нет, — заверяет меня папа. — Но мы сегодня же уйдем отсюда. 22 Ханна Холл впервые назвала Адо братиком. Там не сокровище. Там мой братик. Джербер это воспринял как огромный прогресс. Пациентка вышла из гипноза на счет четыре, так что даже не нужно было доводить до конца обратный отсчет. Это получилось естественно, почти как освобождение. Рассказ о том, как открыли сундук Адо, потряс психолога. Явление на свет мертвого ребенка вряд ли было приятным зрелищем для сестрички. Особенно если оная сестричка и была виновна в его смерти. Ханна была убеждена, что видела братика нетронутым, что труп его не разложился с течением времени. Тут не что иное, как прием, к которому прибегает психика, пересотворяя то, что девочка видела на самом деле. Джербер представил себе ссохшееся, почерневшее, полусгнившее тельце. Выкинув этот образ из головы, сконцентрировался на том, что записал в блокноте: детали, в которые следует углубиться во время второй половины сеанса. И все-таки сжимал в руке пуговицу, которую дала ему Ханна перед началом: единственное подтверждение того, что на нее ночью напали. — Вы действительно думаете, что ночью на вас напал кто-то из тех троих? Я не вижу тут никакой связи с историей, которую вы только что мне поведали… Ханна ничего не сказала. Просто поддернула левый рукав и показала старые шрамы, следы трех царапин на коже, гладкой, будто слоновая кость. — Прощальная ласка Черного, — сказала она. Потом точно так же обнажила правую руку. Под свитером обнаружились еще три борозды. Кровь на ранах запеклась, но они были нанесены недавно. Джербер старался сохранять спокойствие, хотя и не верил, что эти повреждения мог нанести слепой. — Вы сознаете, что Черный был стариком, когда вы были девочкой? Его, наверное, уже нет в живых. Ханна вытащила из сумки пачку сигарет. — У вас странные отношения со смертью, доктор Джербер, — заявила она, прикуривая «Винни». Он не позволит снова вовлечь себя в разговор о призраках. Надо держать ситуацию под контролем. — А что вы скажете о лиловой вдове? — Вдова была ведьмой, — невозмутимо ответила Ханна. — Она, по словам Черного, искала меня… — Потому что вы были особенной девочкой, верно? — повторил гипнотизер ее слова. Пациентка кивнула, но опять-таки не уточнила, в чем состоял этот ее особенный дар. Джербер, однако же, уже устал от подобных разговоров. — Вы недавно повторили слова Черного: «Много воды утекло с тех пор, как мы все вместе жили под красными крышами», — прочел он в своих записях. — Да, — подтвердила женщина. — Что, по-вашему, могла означать эта фраза? Ханна немного подумала, затянулась сигаретой, выдохнула серый дым. Покачала головой: — Понятия не имею. Гипнотизер не был в этом совсем уверен. — «Красными крышами» коренные флорентийцы называли Сан-Сальви, психиатрическую лечебницу, которой больше не существует. Об этом поведал сыну синьор Б.: когда он сам был ребенком, взрослые говорили — «он отправился под красные крыши», если кто-то сходил с ума. Во времена отцовского детства душевная болезнь считалась чем-то непостижимым. Именно как заклятие ведьмы. Ханна Холл посмотрела ему в лицо, пытаясь понять, к чему он клонит, делая такое уточнение. — Мои родители были сумасшедшими? — спросила женщина. — Вы хотите сказать, что они сбежали из сумасшедшего дома? Психолог подметил несколько раздраженный тон, но сделал вид, будто не обратил на это внимания. — Почему вы не рассказали мне о том, как в Австралии пытались похитить младенца из коляски? Ханна застыла. — Я никогда не совершала ничего подобного, — стала защищаться она. Еще как совершала — подумал Джербер. — Что вы хотели сделать с тем ребенком? — Кто вам рассказал? Уолкер, да? Она заволновалась. Джерберу следовало сохранять спокойствие, проявлять твердость, поддерживать свой авторитет. — Уолкер соврала, — воскликнула Ханна, потом вскочила и принялась в нервном возбуждении ходить по комнате. — Я хотела спасти того ребенка… — Спасти? — Джербера поразила наивность ее самооправдания. — Спасти от чего? — От его матери, — тут же ответила Ханна. — Она причинила бы ему вред. — Как вы можете быть в этом уверены? — Просто знаю, — сказала пациентка, нимало не задумываясь. — Для ребенка семья — самое надежное место в мире. Или самое опасное. Услышав собственные слова, процитированные не к месту, Джербер чуть не взорвался. — Ханна, я хочу вам помочь, — сказал он вместо того, стараясь выразить искреннюю озабоченность ее состоянием. — У вас явные симптомы какой-то формы шизофрении, — попытался он объяснить. — Но, разумеется, другие врачи вам уже об этом говорили… — Они ошибались, — вспылила женщина. — Вы все ошибаетесь. — Но после сегодняшнего сеанса мы знаем, что, по всей вероятности, в вашей родной семье имелась некая наследственная предрасположенность… Теперь мы можем заняться лечением вашей патологии. Ханна курила не переставая и металась по комнате. — Призраков не существует, а синяк на лице и царапины на руке вы нанесли себе сами… — подлил он масла в огонь. — Знаете, что это значит? Это хуже, чем если бы кто-то на вас напал, ведь в вашем случае от врага, преследующего вас, убежать нельзя. Ханна резко остановилась. — От призраков тоже, — заявила она со всей решимостью. Потом устремила на него загадочный взгляд, полный ярости, но в то же время умоляющий. — Ведь для этого ваш отец заговорил с вами, правда? Джербер остолбенел: — При чем здесь мой отец? Ханна подошла к нему вплотную: — Он что-то сказал вам перед смертью… Он вдруг почувствовал себя уязвимым. С леденящей уверенностью, что эта женщина способна читать у него в душе.