Он вздохнул. Не по своей воле он оказался в такой ситуации. Но по своей вине. Или по вине отца, который никогда его не любил. Он задумался, какой была бы сейчас его жизнь без бремени этого последнего откровения. Тайного слова синьора Б. Из-за него же он расстался с Сильвией. Ведь он никогда не подозревал, что любое проявление нежности со стороны отца скрывало под собой неловкость. Поскольку теперь он не знал, что хуже — ненависть или наигранная любовь, — он под первым попавшимся предлогом отдалился от жены. Ему было необходимо внести ясность в свои чувства, осмыслить их. Ему совсем не хотелось, чтобы Сильвия сама все поняла по прошествии лет. Тогда все, что было в прошлом, обернулось бы для нее притворством. Может быть, поэтому Пьетро Джербер не мог решить, правдив ли рассказ Ханны Холл. Хотя истинная подоплека была совсем другая. Почему он готов был поведать секрет отца посторонней, а не женщине, которую назвал женой? Потому, что Ханна его уже знала, сказал он себе. Он был не в состоянии объяснить, каким образом, но она точно знала окрашенное неприязнью слово, которое произнес синьор Б. и которое перевернуло всю жизнь Пьетро. А тот боялся прямо спросить у нее и обнаружить, что все так и есть. …Ведь для этого ваш отец заговорил с вами, правда?… Джербер заметил в дверях гостиницы знакомый силуэт. Ханна Холл прикурила сигарету и зашагала по мостовой. Психолог вылез из машины и направился к входу в отель. Выждал момент, когда портье отлучится, и вошел. Перегнулся через стойку, чтобы заглянуть в список клиентов и выяснить, в каком номере остановилась Ханна. Найдя то, что искал, снял нужный ключ с доски. Поднялся на четвертый этаж, отыскал нужную дверь и незаметно проник в комнату. Зайдя внутрь, прислонился к стене. Что он делает? Это безумие. Комната почти тонула в темноте, свет исходил только от маленького телевизора, который странным образом оставался включенным. Джербер озирался, ждал, пока глаза привыкнут к темноте. В комнату едва втиснулись полутораспальная кровать, тумбочка и шкаф, слишком большой для такого крохотного помещения. Узенькая дверца вела в тесную ванную. Везде был ее запах. Сигареты, застарелый пот, но опять та же самая сладость, природу которой он не мог определить. Успокоившись, он шагнул вперед. Незнакомец шагнул ему навстречу без предупреждения. Джербер вздрогнул, но тут же понял, что наткнулся на собственное отражение в зеркале, висевшем на стене. Вглядевшись, он только сейчас понял, что одет так же, как вчера, а может, и позавчера. Он подсознательно перенял привычки пациентки. Стал неряшливым, неухоженным, как она. Прежде чем начать искать, он прошел в ванную. Удивился, ибо на полочке над умывальником не было ни косметики, ни духов. Даже зубной щетки. При ближайшем рассмотрении, если не считать чуть затхлого запашка, ничто в этой комнате не говорило о присутствии Ханны Холл. Как будто этой женщины здесь никогда и не было. Призрак, напомнил он себе. Пошел искать чемодан. Вряд ли он окажется в шкафу: там в самом деле пусто. Значит, под кроватью, больше негде. Там Пьетро его и нашел. Схватил за ручку, выдвинул. Старый тяжелый чемодан коричневой кожи. Встав коленями на истертый палас, сунул руку в карман и вытащил маленький железный ключик, найденный в кабинете, торопясь выяснить, подходит ли он к замку-защелке. Но, уже протянув руку, чтобы вставить его, Джербер вдруг без всякой причины успокоился и обмяк. Куда спешить? Он поднялся с колен, рухнул на матрас. Какое-то время сидел, глядя на багаж Ханны Холл, и теплый, прельстительный сумрак обволакивал его. Он вдруг понял, что выбился из сил. Реакция на риталин, хорошо ему известная. К тому же он осознавал, что, если откроет этот чемодан, под его ногами разверзнется бездна, которая поглотит его на веки вечные, неизбежно. По всему тому, что он уже узнал, там вполне мог оказаться мертвый младенец. Он решил дать себе несколько минут на размышление. Откинул покрывало, лег на бок, положил голову на подушку. Задышал ровно. Мало-помалу, сам того не замечая, уснул под музыку и голоса из мультфильма в телевизоре. Ему приснилась Ханна Холл. Приснился синьор Б. Приснилась лиловая вдова и чужие, у которых не было лица. Ему приснилось, что он в сундуке Адо, под землей. И у него внезапно прервалось дыхание. Когда он, задыхаясь, открыл глаза, слабый дневной свет исчез совершенно и в комнату проникали только холодные блеклые отблески неоновых букв с внешней вывески отеля «Пуччини». Он приподнялся, перевел дыхание и обнаружил, что приход непроницаемой тьмы не единственная перемена в комнате. В ней царила непривычная тишина. Кто-то выключил телевизор. Ханна заходила в номер? Пьетро представил себе, как она ложится рядом с ним, спящим. Пристально смотрит загадочными, глубокими голубыми глазами, пытаясь угадать, что ему снится. Джербер машинально нащупал лампу на тумбочке, щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. Никого. Но, повернувшись к соседней подушке, он заметил на наволочке светлый волос. На полу его дожидался кожаный чемодан. На этот раз Пьетро Джербер попробовал ключик. Ошибки не было. Открыв чемодан, застыл в недоумении. Не было там ни мертвого младенца, ни другого чудовищного груза. Только кипа старых пожелтевших газет. Он взял одну и прочел заглавие статьи, анонсированной заранее. Правда оказалась более простой, чем он себе представлял. И поэтому еще более ужасающей. 30 Дождавшись полуночи, он позвонил Терезе Уолкер. После долгих раздумий решил, что это будет самый правильный ход. Он должен был обсудить с Ханной то, что содержалось в газетах из чемодана, но тема была слишком деликатная для прямого разговора. Но ее альтер эго подходило идеально: становясь Терезой Уолкер, Ханна будто бы ставила фильтр между собой и собственной историей. Выступать в роли доктора психологии означало отстраниться от пережитого, отойти от прошлого на безопасное расстояние, избавляя себя от боли. — Вам не спится, доктор Джербер? — бодро приступила Уолкер. — Честно говоря, да, — признался тот. Уолкер проявила понимание. — Что случилось? Вы не заболели? — Сегодня я узнал о Ханне кое-что новое. — Говорите, я слушаю… Джербер сидел у себя в гостиной, в темноте. — Ханна Холл — ее настоящее имя, на самом деле ее никогда никто не удочерял. — Мне не кажется, что это такое уж ошеломляющее открытие, — объявила собеседница. — Я нашел газеты двадцатилетней давности… Там говорится о пресловутой ночи пожара. Из молчания коллеги Джербер заключил, что та ждет продолжения рассказа. — Ханна и ее родители обосновались в деревенском доме в провинции Сиена. Однажды ночью чужие окружили дом голосов. Его обитатели, находившиеся внутри, обнаружили постороннее присутствие. Отец Ханны разработал целую систему, чтобы спрятать семью: в камине был люк, который вел в подземную каморку. Они планировали поджечь дом и спрятаться там, пока незваные гости не уйдут, решив, что вся семья погибла в пламени. — Пьетро сделал паузу. — Перед тем как вторглись чужие, отец Ханны полил пол керосином, а потом бросил бутылки с коктейлем Молотова. Мать тем временем отвела девочку в подпольное убежище. Отцу не удалось присоединиться к ним, поскольку его схватили. — Джерберу было все труднее рассказывать дальше, тем более что на другом конце линии царило молчание. — Мать не имела ни малейшего намерения сдаваться, а главное, отдавать дочь. Она дала девочке выпить половину пузырька и сама осушила вторую… Водичка для забывания. — Что было потом? — спросила Уолкер прерывающимся, полным страха голосом. — В пузырьке был экстракт мандрагоры… Женщина умерла сразу. Девочке удалось выжить. Уолкер несколько секунд приходила в себя. Джербер слышал ее дыхание. — А сундучок с Адо? — спросила она наконец. — В газетах о нем ничего не сказано, поэтому я полагаю, что его не нашли. — Стало быть, мы не знаем, правда ли Ханна Холл убила своего братика Адо… — Думаю, на самом деле Ханна Холл никого не убивала. — Разве это возможно? — засомневалась Уолкер. — Откуда же тогда воспоминания об убийстве? — Ответ кроется в понятии «чужие», — заявил Джербер. — Зато теперь я знаю, что лиловая вдова реально существовала. 11 марта Она провела несколько дней в темном помещении, где ее присоединили к мудреным машинам, каких она никогда не видела: машины дышали за нее, кормили ее и чистили изнутри. А она должна была только отдыхать, это ей бесконечно твердили. Теперь ее перевели на другой этаж. Там была целая комната для нее одной и даже с окном. До сих пор она никогда не бывала так близко к миру чужих. Не привыкла видеть столько людей, слышать столько голосов. Все очень о ней пеклись, особенно медсестры. Окружали ее вниманием, приносили подарки. Одна принесла шоколадное яйцо. Кто знает, какое оно на вкус: до сих пор ей не доводилось такого пробовать. — Начнешь есть самостоятельно, сможешь скушать кусочек, — пообещала медсестра. Твердую пищу ее желудок еще не мог переваривать, только жидкую. Доктор объяснил, что потребуется больше времени, чем они предполагали. Она не очень понимала, чем больна, никто ей этого не говорил. Одно было известно: она вдохнула в легкие слишком много дыма. Видимо, так оно и было: дыша носом, она все еще чуяла запах гари. А ведь огонь не дошел до убежища. Она почти ничего не помнила о пожаре, все исчезло, когда мама дала ей выпить водички для забывания. Она задавалась вопросом, что случилось потом; кто-то, ей рассказывали, нашел ее внизу, прежде чем огонь проник туда, и вынес, когда дом голосов уже готов был рухнуть. Мама, давая выпить из стеклянного пузырька, обещала: «Мы заснем, а когда проснемся, все будет кончено». В самом деле, ей было легче оттого, что она не помнила моментов, когда испытывала страх. С тех пор как попала сюда, она старалась не нарушать пять правил. Она не могла помешать чужим приближаться к себе и сбежать тоже не могла, но не говорила с ними, а главное, никому не сказала, что ее зовут Белоснежка. Она надеялась, что, поступая так, скоро увидится с мамой и папой. Ей ужасно их не хватало, ей хотелось бы сейчас оказаться с ними. Но мир чужих, по правде говоря, был не так уж плох. Может, они не такие и злые, хотя и увезли ее из дома голосов.