Чужие забирают людей. Так сказала Ханна во время одного из сеансов. И в самом деле, чужим не только удалось забрать ее из единственного мира, который она знала, разлучить с семьей, где она научилась любить и быть любимой, но и навязать себя вдобавок ко всему как «маму и папу». Но это отходит на второй план для людей, которым дороже то, что «все жили долго и счастливо». В конечном итоге кому до этого есть дело? В результате сейчас перед Пьетро Джербером сидит женщина с истерзанной психикой. — Значит, я не убивала Адо, — сказала Ханна. Она, казалось, испытывала облегчение, но не была убеждена до конца. Джербер остановил метроном: настал момент прояснить и этот вопрос. — Адо никогда не существовал, Ханна, — приступил гипнотизер со всей возможной деликатностью. — Женщина, которая похитила вас, была бесплодна. Она, однако, не хотела верить. — Зачем тогда мои родители выдумали эту ложь? — Чтобы оправдаться в том, что сделали Холлам. — Оправдаться перед кем? — Перед вами, Ханна. И перед самими собой, чтобы чувствовать свою правоту. — Он помолчал. — Око за око — самое древнее правило в мире, — заключил он, вспомнив те пять правил, которые внушили в детстве его пациентке. — Око за око? Мои папа и мама похитили меня из мести? Вы ошибаетесь: мои родители никогда бы не причинили зла Холлам. — Не Холлам конкретно, — согласился Джербер. — Против Холлов они ничего не имели, другое дело — общество. К сожалению, доказано, что люди, подвергавшиеся насилию, более расположены платить злом за причиненное зло, чем те, к кому всегда относились благосклонно. Вряд ли в Сан-Сальви хорошо обращались с теми двумя подростками, вот они и решили, что внешний мир перед ними в долгу… А именно задолжал им семью. Типичное для преступников поведение, припомнил психолог. Однако женщина не сдавалась. — Но мой отец сказал в тюрьме, что Адо умер, когда они уносили его из-под красных крыш, да и я хорошо помню, как видела его труп в сундуке: несмотря на прошедшие годы, он хорошо сохранился. — Вы смотрели в тот сундук, находясь под сильным стрессом, — напомнил ей Джербер. — Вы рассказывали мне, что сидели на коленях у Черного и не знали, где ваши родители. К этому нужно добавить, что в таком юном возрасте вы не могли постичь смысла того, что было у вас перед глазами, из-за элементарного отсутствия опыта; наконец, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что прошло уже много лет: воспоминание неизбежно исказилось за столь долгий срок. — Но я все вспомнила благодаря гипнозу, — возразила Ханна. Эту часть своей работы, когда приходилось разочаровывать пациентов, Джербер ненавидел. Он решил прибегнуть к тому же примеру, какой использовал с детьми. — Объясняю: цель нашей памяти не только в том, чтобы накапливать сведения о вещах… В раннем детстве, впервые прикасаясь к огню, мы испытываем боль, о которой уже никогда не забудем: стало быть, всякий раз, увидев пламя, мы будем осторожны. — Мы помним прошлое, чтобы быть готовыми к будущему, — подтвердила Ханна, поняв, как это работает. — Следовательно, мы забываем все, в чем не нуждаемся, — продолжил Джербер. — Гипноз не в силах восстановить некоторые воспоминания по той простой причине, что, сочтя их бесполезными, наша память их необратимо стерла. — Но папа сказал, что Адо был жив, а после умер… — Я знаю, что он сказал, — перебил ее Джербер. — Но это неправда. Ханна нахмурилась: — В самом начале вы обещали выслушать девочку, которая живет во мне… Но никто не хочет по-настоящему услышать то, что хотят сказать дети, — повторила она фразу, которую произнесла под гипнозом. Пьетро Джербер почувствовал к ней бесконечную жалость. Ему хотелось встать, подойти, обнять ее покрепче, чтобы эта боль поскорее прошла. Но Ханна удивила его: она вовсе не собиралась сдаваться. — Вы хотите, чтобы я возненавидела моего отца только потому, что вы ненавидите своего, так? — яростно проговорила она, испепеляя психолога взглядом. — Вас коробит, что я храню о своем добрую память, только потому, что вам не терпится свести счеты… Кто перед вами в долгу, доктор Джербер?… Око за око. — Вы заблуждаетесь, мне никто ничего не должен, — ответил он, уязвленный. Но Ханна еще не закончила: — Скажите, чувствуете ли вы еще щекотку смерти, как тогда, у больничной койки, когда ваш отец шепнул вам на ухо правду? Джербер невольно отпрянул, откинувшись в кресле. — Одно слово, — продолжала Ханна уверенно. — Ваш отец произнес одно только слово, и такой малости хватило, чтобы вы утратили чистоту… Что лучше: фантазии девочки, которая верит в ведьм и призраков, или уверенность в том, что существует только этот мир, циничный и рациональный, где смерть действительно знаменует собой конец всему и где каждый решает, что для нас хорошо или плохо, даже не спрашивая нашего мнения? Может быть, я и правда сумасшедшая, раз верю в некоторые истории, но иногда вопрос в том, как посмотреть на реальность, вам не кажется? Не забывайте: люди, которых этот ваш мир называет монстрами, для меня были мамой и папой. Джербер потерял дар речи. Он не верил своим ушам, он чувствовал свое бессилие. — Адо существовал. — Ханна встала и взяла сумку. — Он до сих пор погребен в сундуке, под кипарисом, возле дома голосов. Ждет, когда кто-нибудь придет забрать его. И она направилась к двери, намереваясь уйти. Гипнотизер хотел бы ее остановить, что-нибудь ей сказать, но ничего не приходило в голову. На пороге женщина остановилась и обернулась к нему. — Тайное слово вашего отца — это число, не так ли? Под гнетом истины Пьетро Джербер всего лишь кивнул. 22 октября — Ну же, Пьетро, смелей, вперед… До тех пор он ни разу не входил в лес, насаженный отцом. Всегда останавливался на пороге, любуясь деревьями из папье-маше, их золотыми кронами и длинными лианами, соединявшими стволы. То было место для «особенных детей», всегда говорил синьор Балу. Это имя тоже было особенным, Пьетро не позволялось так называть отца. — Зачем мы сюда пришли? — спросил он растерянно. — Затем, что тебе сегодня исполнилось девять лет, — торжественно возгласил отец. — И я хочу сделать тебе подарок. Но Пьетро как-то не верилось. Это скорее походило на наказание, хотя он пока не понимал, в чем оно заключалось. Может быть, дело в несъеденном мороженом и в той женщине, с которой он вел себя невоспитанно в прошлое воскресенье? У отца он боялся спросить, так что приготовился стоически принять любую кару, ему предназначенную. — Подарок — сеанс гипноза, — несколько неожиданно заявил синьор Балу. — Зачем это нужно? — Я не могу тебе это объяснить, Пьетро, это слишком сложно. Но однажды ты сам поймешь, обещаю. Он попробовал представить себе, что можно понять в какой-то далекий день, не поняв сейчас, но ничего не пришло на ум. Тогда он перешел к более практическому вопросу: — А что, если я не проснусь? Отец рассмеялся. Пьетро даже обиделся на него за это. Но синьор Балу потрепал его по волосам. — Это волнует многих, все мои маленькие пациенты задают тот же самый вопрос. И знаешь, как я их успокаиваю? Пьетро покачал головой, уже не чувствуя себя таким дураком. — Говорю им, что загипнотизированный на самом деле может проснуться в любой момент, это зависит только от него. Поэтому, если что-то пойдет не так, тебе будет достаточно посчитать в обратном порядке, а потом открыть глаза. — Ладно, — согласился Пьетро. Отец взял его за руку, и они вошли под сень рукотворных деревьев. Находиться там было приятно. Отец предложил ему лечь на лужайку-палас, даже подложил мягкую подушку под голову. Потом пошел к проигрывателю, который стоял в углу на столике. Элегантными, скупыми движениями вытащил пластинку из обложки, поместил на диск, потом поднял рычаг, и игла автоматически опустилась на бороздку. Песня «Простые радости» оживила лес голосами медведя Балу и Маугли. Отец лег рядом. Они лежали бок о бок, навзничь, сложив руки на животе, и любовались небом в белых облачках и блестящих звездочках. Спокойные, безмятежные. — Возможно, ты когда-нибудь меня за это возненавидишь, однако надеюсь, что нет, — сказал отец. — Дело в том, что мы с тобой одни на свете, а я не смогу жить вечно. Прости, что выбрал такой способ, но иначе у меня не хватило бы духу. И потом, так будет правильно. Пьетро по-прежнему не понимал, но решил довериться отцу. — Ну что, готов? — Да, папа. — Тогда закрой глаза… 35 Джербер вернулся в свой опустевший дом в середине дня. У него уже не получалось проводить сеансы с другими пациентами. Не хватало внутреннего покоя, чтобы их выслушать и исследовать психику под гипнозом. Поэтому он отменил все встречи. С дикой головной болью прошел в спальню. Упал в подушки, не раздеваясь, даже не снимая башмаков, и закутался в плащ, поскольку почувствовал, что совсем замерз. Побочный эффект риталина. Лежал в позе зародыша, ожидая, когда пройдут раздирающие наплывы мигрени, волны, изнутри размеренно бьющие в стенки черепа. Едва приступ утих, как он погрузился в сон. Перед ним завертелся калейдоскоп бурных сновидений. Он плавал в темной бездне, где обитали светящиеся рыбы, а кроме того, создания, не отбрасывающие тени, о которых рассказывал синьор Холл. Морские призраки, которые, приспосабливаясь к враждебной среде, сделались прозрачными.