Тон его голоса такой резкий, что заставляет меня убрать свою руку с его ноги. — Я не обладаю магией, Антони. Я запускаю пальцы в складки своего платья, раздраженная его мелочностью. — Совсем. Даже тем мизерным количеством, которым обладаешь ты и другие полукровки. Мне следовало остаться на своей лавке. Я начинаю вставать, но он обхватывает мою руку. Шершавый палец Антони надавливает на мою ладонь, заставляя мои пальцы сомкнуться вокруг его руки, хотя я и не уверена, что хочу держать её. — Прости меня? — тон его голоса перестаёт быть язвительным. — За что? За то, что ты напомнил мне о том, какая я бесполезная? — За то, что вёл себя как феерическая задница. И ты не бесполезная. Я смотрю на скользкую грязь, которая заляпала подол моего платья. Если бы я обладала хоть какой-то магией, я бы могла заставить одежду покрутиться в мыльном тазу, который мы использовали для стирки. Вместо этого мне приходится тереть ткань, пока мои ногти не начинают болеть. — Может быть, я могу научить тебя управлять водой? — Мне двадцать два, Антони. Я должна была научиться этому десять лет назад. — Может быть, ты поздно созреваешь? — А, может быть, мне вообще не суждено созреть? Подушечки его пальцев грубые, как и мои, и хотя его это, похоже, не заботит, мне не всё равно. Я пытаюсь забрать у него руку, но он крепко её держит. И затем его большой палец начинает двигаться по линии, которая, по словам Сиб, указывает на то, как долго я проживу. Я надеюсь, что это всё мифы и легенды, потому что она прерывается почти там же, где и начинается. — Ты созрела так, как надо, Фэллон. Я фыркаю. Не могу удержаться. — Не говоря уже о том, что ты выжила после встречи с морским змеем. Может быть, ты и не можешь управлять водой, но ты, явно, можешь управлять сердцами существ, будь то змеи или водяные фейри. Я качаю головой, но его слова поднимают мне настроение. — У тебя такой медовый язык. — Обычно мне говорят это после того, как мой язык прошёлся по женскому телу, а не до. Я искоса гляжу на него, мой желудок сжимается от эля, от его прикосновения, от мысли о том, что его язык проходится по моей коже. Он тянет за мою руку, нежно, словно проверяет, буду ли я сопротивляться. Когда он не встречает никакого сопротивления, он прикладывает ещё больше усилия, пока, наконец, не сажает меня себе на колени. — Я знаю, что я не военный, и знаю, что ты достойна лучшего, чем простой рыбак, но прежде чем ты избавишься от меня и моего сердца, дай мне шанс, Фэллон Росси. Он подносит наши руки к губам и целует костяшки моих пальцев, после чего обвивает меня рукой за шею. Когда он убеждается в том, что я никуда не сдвинусь, он обхватывает пальцами изгиб моей талии, которая кажется ещё более тонкой благодаря моему корсету. Чувство вины, благодарность и эль смешались внутри меня. И хотя я не хочу выходить замуж за Антони, я понимаю, что не против его поцеловать. Я, должно быть, сказала это вслух, потому что на его челюсти начинает дёргаться мускул. — Я тоже хочу тебя поцеловать, Фэллон. А что касается замужества… выкини его из головы. Я прохожусь пальцами по его позвонкам, вдыхаю солёный запах его кожи, нагретой солнцем. — Я целовалась только с одним мужчиной, а ты целовал тысячи женщин. Не знаю, зачем я ему в этом признаюсь. Я виню во всём эль, но всё дело, вероятно, в чувстве незащищенности, укоренившемся глубоко внутри меня. — Твой опыт не имеет для меня никакого значения. А что касается тех тысяч женщин, ни одна из них не заставляла меня так себя чувствовать, Фэллон. — Уязвимо? — Без ума от желания, — хрипло отвечает он, после чего прижимается своими губами к моим губам. Губами, которые принадлежали многим, но которые сегодня принадлежат только мне. Поцелуй медленный и томный, он совсем не похож на тот жаркий поцелуй, что я разделила с Данте. В нём нет ни спешки, ни сопутствующих слёз, ни разбитого сердца. Никто из нас никуда не собирается. И хотя это кажется неправильным, я представляю, что сижу сейчас на коленях Данте, что целую губы Данте. Я представляю, как твёрдое и длинное достоинство Данте упирается в моё бедро. Я раскрываю губы и углубляю поцелуй. Антони аккуратно погружается внутрь. Он как будто боится, что если будет спешить, то спугнёт меня. Но, может быть, он всегда такой нежный? Я пытаюсь вспомнить, что рассказывала о нём Сиб, но при мысли о том, что моя лучшая подруга была на моём месте, всё внутри меня переворачивается. Не думай о Сибилле. И о Данте. Не думай и точка. Я заставляю себя сосредоточиться на Антони, на его податливом языке, который так сильно отличается от его остального тела. Я запускаю пальцы в его растрёпанные волосы, придвигаю его голову поближе к себе, и поцелуй перестает быть нежным. Сегодня мне не нужны нежности. Я хочу такой поцелуй, который отключит мой разум и сердце. Который осветит молнией грозовые облака и нагреет зимние ночи. Такой поцелуй, о которых я читала в маминых книгах. Антони отстраняется и, задыхаясь, произносит моё имя. Я стараюсь снова его поцеловать, но он отрывает от меня свои губы. Я напрягаюсь в его объятиях. Он всё ещё заведён, поэтому предполагаю, что он всё ещё меня хочет, хотя, по-видимому, он больше не хочет меня целовать. — Здесь сдают комнаты. Я не готова к большему, но мои мысли заполняет образ Катрионы, руки которой касаются Данте. А затем руки Берил. И хотя принц ни одну из них не посадил к себе на колени, и не пошёл с ними наверх, он позволил этим рукам ласкать его плечи и шею. Позволит ли он кому-то ласкать его сегодня вечером? Его хотят очень многие, и хотя я думала, что больше всего он хочет меня, я сижу сейчас на коленях другого мужчины в Раксе, а значит, он желает меня недостаточно сильно. — Но нам необязательно… я не должен был… — Антони убирает прядь волос с моего лица. — Мне достаточно того, что я тебя целую, Фэллон. Я оглядываю деревянную таверну, окна которой такие крошечные, что там, наверное, темно и днём и ночью. Затем смотрю на бедную обстановку вокруг. Постельное бельё там, должно быть, меняют не очень часто. Может быть, я и сноб, но я не хочу ложиться с мужчиной в дешевую и грязную постель. И уж тем более в первый раз. — Не здесь. Мой ответ заставляет его руку застыть на месте, и я понимаю, что он ожидает, что я откажусь продолжить наше свидание. — Давай я найду остальных и… Я прижимаю пальцы к его покрасневшим губам. Я не готова возвращаться домой. — Пусть остальные повеселятся. Ночь ещё в самом разгаре, Антони. Я заменяю пальцы на свои губы, чтобы уверить его в том, что заинтересована. Я не хочу, чтобы он увёз нас из Ракса до того, как я найду Бронвен. ГЛАВА 9 Пока я целую Антони, моя голова начинает кружиться, а мочевой пузырь напрягается. Последнее — побочное воздействие эля, но ведь и первое тоже? Или мои мысли так завертелись из-за жара, который запустил в мои вены Антони? Какова бы ни была причина, мне надо облегчиться. Я отрываю от Антони свои губы, моё дыхание такое же прерывистое, как в тот день, когда я встретила Минимуса в портовом рынке. — Скажи мне, у людей есть туалеты? Его глаза блестят, как и его губы. — У них есть выгребные ямы. Я морщу нос. — Не можешь потерпеть? Я качаю головой, а затем снова отрицательно ей качаю, когда Антони настаивает на том, чтобы проводить меня в туалет за таверной. Есть места, куда девушкам лучше ходить в одиночестве. Он следит за мной взглядом, пока я иду до небольшого деревянного сооружения, из которого доносится запах хуже, чем от канала в Ракокки. Желание покрепче сжать ноги до тех пор, пока мы не вернёмся в более цивилизованную часть королевства, очень сильное, но необходимость облегчить мои страдания побеждает. Я открываю расшатанную деревянную дверь, и моё лицо снова обдают резкие пары. Тошнота подступает к горлу, и я резко зажимаю нос, после чего пытаюсь нащупать в темноте шпингалет, который я так и не нахожу. Не отпуская дверную ручку, я разжимаю нос, приподнимаю юбку и приспускаю панталоны, после чего сажусь на корточки над дырой, задержав дыхание. Ох, видела бы меня сейчас бабушка. О, Боже, бабушка! Она, наверное, ужасно волнуется. Надеюсь, она решит, что я пошла в таверну. А что если она сама туда пойдёт? Она обнаружит, что заведение закрыто, и тогда предположит чего-нибудь похуже… что я тайком села на гондолу и поехала в Исолакуори. Я молюсь о том, чтобы она не пошла меня искать. Она редко оставляет маму одну после наступления ночи. Пожалуйста, пусть сегодня будет точно так же. Моему мочевому пузырю уже лучше, но голова продолжает гудеть, когда я вываливаюсь из зловонной кабинки. Я прислоняюсь к стене таверны и закрываю глаза. Из окна рядом с моей головой доносится аромат кипящего жира, и хотя минуту назад меня тошнило, сейчас мой желудок громко урчит. Я уже было собираюсь вернуться на праздник и попросить Антони купить мне еды, как вдруг незнакомый голос произносит моё имя, заставляя меня остановиться, а мою кожу покрыться мурашками. Я ищу говорящего взглядом, но темнота, из которой доносится голос, такая плотная, что я едва могу различить стену из кипарисов, опоясывающих это место.