Почти двадцать минут неподвижно стоял под горячими струями, смывая с себя давно копившееся смятение. Закончив, посмотрелся в зеркало, висевшее над раковиной. Сквозь патину пара проступило исхудалое лицо ветерана, вернувшегося с поля битвы, выжившего среди ужасов войны, но потерпевшего поражение. Он протянул руку и пальцем нарисовал дикобраза на влажной поверхности. Пока они возвращались в город на «дефендере», он всю дорогу думал, как рассказать Майе о последнем откровении Эвы. Но он уже не был так уверен, что рисунок на оконном стекле имел отношение к браслету с дикобразами, который носила синьора Ваннини. И даже не мог утверждать, что голос, который он слышал во время единственного телефонного разговора с матерью девочки, был на самом деле искусно измененным голосом домоправительницы. Я – Беатриче Онельи Кателани… Я вас не слышу… Да ведь и Майя Сало не узнала голос, хотя и чаще разговаривала с ней по телефону. Как это вообще возможно? Достаточно было бы отправиться в Сан-Джиминьяно, поискать пресловутого мужа и троих детей. Или попросить Гульельмо Онельи Кателани описать бывшую жену и получить доказательство, что она и домоправительница – одно и то же лицо. Но правда заключалась в том, что Пьетро Джербер предпочел пребывать в сомнении. Даже если узнать наверняка, это ничего бы не изменило. И он принял решение, которое казалось ему наиболее мудрым и безопасным. Ничего не говорить Майе. Он показал ей рисунок Эвы, где из-под каракулей еле выступало неопознаваемое лицо, и огорчился, что девочке не хватило времени закончить портрет. Но он принял наилучшее решение. Даже получи он нужную информацию, пришлось бы ее утаить, и тоскливое чувство бессилия обрушилось бы на него и только на него, добавляясь ко всему тому, что и так его мучило. Грузом больше, грузом меньше – какая разница. Он научился игнорировать и куда худшие переживания. Жить дальше, несмотря ни на что. Ведь стоит только позволить этой идее укорениться в мозгу, как возникнет тысяча новых вопросов. Когда ночью в имение явились нежданные гости, он попросил Майю выиграть время. И Майя, конечно, подумала, что он собирается позволить девочке закончить портрет. Но на самом деле он просто хотел остаться с Эвой наедине. …Теперь я открою тебе один секрет… Джербер полагал, что истории никогда не должны оставаться незавершенными. Иные развязки даже и не нуждаются в словах, их можно отлично постичь и в молчании. Но бывают исключения. И той ночью психолог должен был сделать выбор. Заставить Эву закончить рисунок, чтобы положить конец истории, в которую он ввязался, или дать ей надежду самой освободиться от навязанного ей затворничества. «Теперь я открою тебе один секрет… В твой восемнадцатый день рождения, когда ты станешь достаточно взрослой, в твоем разуме откроется маленькая дверца. И ты вспомнишь обо мне. И снова переживешь то, что происходит сейчас. И станешь искать меня». Да, он поступил правильно. Выйдя из ванной в трусах-боксерах и футболке, с мокрыми, зачесанными назад волосами, Джербер расположился на диване в гостиной, где валялся старый плед. Улегся в темноте, натянул его на себя. Заложив руки за голову, устремил взгляд в потолок, которого не мог видеть. Холодный рассудок ему подсказывал – у него нет доказательств того, что Эвой кто-то манипулировал. Всего лишь нить счастливых, блестящих, но в конечном итоге бесполезных умозаключений. И, насмешка из насмешек, он даже не мог окончательно вынести за скобки неизвестную величину: а вдруг девочка и в самом деле обладает каким-то особым даром? Хотя Джербер и не хотел в это верить, неисполненный долг перед Дзено Дзанусси мешал ему раз и навсегда отринуть вероятность того, что существуют явления, выходящие за пределы логики и человеческого рассудка. Но сейчас, в тишине своей квартиры, он хотел только, чтобы дающий забвение покой снизошел на него из окружающей тьмы, подарив короткую передышку, хотя бы на одну ночь. Надеялся на глубокий сон без скверных сновидений, которые таились в подсознании, дожидаясь своего часа, готовые нагрянуть, едва он задремлет. Услышав, как босые ноги шлепают по полу, приближаясь к дивану, он закрыл глаза. Он почувствовал ее тело и позволил ей действовать. Раздеть себя. Ласкать повсюду. Позволил поцеловать себя и ощутил ее горячее дыхание. Излишне говорить, как он этого желал, как это было ему необходимо. Он сам не знал, какие чувства испытывает к Майе Сало: в данный момент то была прежде всего благодарность. Возможно, они потянулись друг к другу по разным причинам. Это было не важно. Впервые за долгое время Пьетро Джербер позволил кому-то облегчить свою ношу. Потом усталость одолела их, и они уснули, обнявшись. Истошно заверещал смартфон. Джербер проснулся и увидел его на столике перед диваном: аппарат настоятельно требовал к себе внимания. Майя погрузилась в ласковые глубины сна. Прежде чем настырный звук заставит ее вынырнуть, Джербер выскользнул из ее объятий, чтобы ответить, спрашивая себя, кто бы это мог звонить посреди ночи. Взял телефон, взглянул на экран. Кем бы ни был звонивший, он озаботился скрыть свой номер. На экране высветилась надпись: «номер не определен». Джербер похолодел. Что-то подсказывало ему, что этот звонок – особенный. В кромешной тьме свет от экрана создавал вокруг него и Майи некий грозный ореол. Он снова повернулся к девушке, которая спала, ни о чем не ведая. Он позавидовал ей. И вдруг понял, что боится отвечать. – Алло? – все-таки произнес он вполголоса. Чье-то дыхание. Неторопливое, размеренное, без сбоев. Как то, что он слышал на автоответчике Пьетро Дзанусси. Мы это заметили только потому, что со временем люди забыли о Дзено и перестали оставлять сообщения. Но только не этот таинственный абонент: он один помнил о нас и соблюдал традицию. – Алло? Кто это? Алло? – Джербер почти уже перешел на крик. А звонивший продолжал молчать. Но вот уже семь лет он больше не звонит… Человека в очках не существует, твердил себе Джербер. Это вымысел, силой внедренный в разум девочки. Тогда кто же стоит за этим молчанием? Через несколько секунд звонок внезапно прервался. Майя спала как ни в чем не бывало. 50 Они назначили встречу после полудня, на так называемом углу Дьяволенка, там, где на торце палаццо Веккьетти, выходящем на улицу Строцци, сидит бронзовый демон и ухмыляется, насмехаясь над прохожими. Статуя напоминает об одном темном эпизоде флорентийской истории, когда в 1245 году монах Пьетро да Верона увидел, как сбросивший узду вороной конь выскочил на рыночную площадь, где клирик проповедовал Евангелие. И святой человек узнал в этом коне дьявола. Чтобы изгнать его, монаху достаточно было рукой начертить в воздухе крест: конь исчез именно за этим углом в облаке дыма, издававшего запах серы. Вспоминая легенду, которую синьор Б. рассказывал ему в детстве, Джербер подумал, что ничуть не удивился бы, появись человек с карманными часами точно таким же образом. И к великому своему изумлению, заметил, как тот приближается, с привычной черной сигаретой в зубах, тоже окутанный серым облаком дыма, но табачного, с анисовой отдушкой. – Вы на диво хорошо выглядите, – поприветствовал его Калиндри довольно фамильярным тоном. Я это заслужил, подумал Джербер. Ведь с тех пор, как они встретились в первый раз, психолог демонстрировал лишь самые депрессивные свои черты. Пытаюсь изо всех сил, хотел бы ответить он. И добавить, что это нелегко. Но уже почти месяц причину того, что он носит чистую одежду и следит за собой, звали Майя Сало. – Пойдемте, я угощу вас обедом, – предложил частный сыщик. Говорят, что «Бука Лапи» – самый древний ресторан во Флоренции. Он расположен в старых подвалах палаццо Антинори, а название его – «дыра», или «отверстие», – происходит от окошек на уровне тротуара: через них зажиточные владельцы виноградников продавали вино в разлив по ценам ниже, чем в остериях, и тем самым пополняли свои сундуки, не слишком выставляя торговлю напоказ и отмежевываясь от тех, кто получал доход от такого порока, как пьянство. Единственным предписанием для таких погребков было предлагать на закуску исключительно хлеб без соли, чтобы не пробуждать у пьяниц жажду. Именно поэтому во Флоренции и во всей Тоскане подавали только пресный хлеб. После закуски из ветчины и гренок сотрапезники набросились на сочный флорентийский бифштекс на гриле с гарниром из фасоли с оливковым маслом. Все это они запивали вином «Брунелло» 2015 года. – Вы так и не спросили, что я делал в той пустой квартире, – заметил Джербер, припомнив, как сыщик вытащил его, полубесчувственного, из комнаты для спиритических сеансов в доме на улице Торнабуони. – И не собираюсь, – пожал плечами тот, вонзаясь зубами в кусок мяса с кровью. Но Джербер не сдавался. – Вы слышали когда-нибудь латинский девиз Audire Discere Videre? Калиндри на мгновение задумался. – А. Д. В., – пробормотал он с набитым ртом. – Что? – не расслышал Джербер. Но сыщик не стал повторять аббревиатуру, а, проглотив кусок, спросил насмешливо: – Не хотите ли дать мне еще одно поручение? – Нет, – сразу ответил психолог, улыбнувшись в ответ. – Не могу себе этого позволить. Правда, иногда он не мог отделаться от мыслей об Эве. Где она? Как она? Хорошо ли с ней обращаются? – Наконец-то вы едите как следует, – заметил частный детектив в конце роскошного пира. В самом деле, Джербер снова начал регулярно питаться. В этом тоже была заслуга Майи: она, хоть и не блистала кулинарными талантами, но прилежно изучала рецепты и каждый вечер готовила. Вбила себе в голову, что он должен поправиться, набрать вес. – Это женщина, моя подруга, – неожиданно признался Джербер. До сих пор они болтали о пустяках, но теперь настал момент приступить к истинной цели назначенной встречи. И разговор о кардинальных изменениях в его личной жизни казался необходимым вступлением к тому, что Калиндри собирался ему сообщить. – Стало быть, я должен предположить, что вы больше не встречали особу, разыскать которую мне поручили, – действительно приступил к делу Калиндри, определенно имея в виду Ханну Холл. – Я не поручал вам разыскать ее, – в который раз уточнил Джербер. – Только проверить, в самом ли деле она преследует меня. Калиндри взвесил его слова. – Вы уверены, что хотите это знать? – Почему нет?