Прошло несколько секунд. «Вижу, – сказал Пьетро. – Да, я вижу его, – повторил он, почти ликуя. – Но зачем он туда идет? – спросил он, недоумевая, а потом вскрикнул предостерегающим тоном: – Погоди, постой… Куда ты?» «Куда он идет?» – не отставал синьор Б. «К кустам в глубине сада». Сидя в своем внедорожнике, Джербер вдруг ощутил полное бессилие. Будто черная дыра в памяти. «Дзено идет один?» – спросил отец. «Нет. – (Ответ мальчика Пьетро стал для взрослого Джербера ударом ниже пояса.) – Кто-то ведет его под руку…» И синьор Б. казался взволнованным, когда спросил: «Кто?» «Ишио». Джербера затошнило. Он привалился к рулю «дефендера». Он почувствовал инстинктивное желание немедленно содрать наушники, но, как бы ни хотелось закончить пытку, запись продолжалась. Довольно долго никто ничего не говорил. Слышалась только невыносимая тишина. Джербер ожидал какой-то реакции от отца, но ее не последовало. Почему он так себя повел? И тут Джербера озарило. Он уже знал, вот в чем дело. Ему лишь было нужно, чтобы я подтвердил. Но откуда ему было знать? Чуть позже отец сам ответил на этот вопрос: «Твой кузен нуждается в помощи, Пьетро. Дядя с тетей поэтому отправили его к нам на все лето. Я занимался им, но сейчас уже слишком поздно». Если бы только синьор Б. произнес это с состраданием. Но нет – в его речах звучала обычная отстраненность. В какой же помощи нуждался кузен? В чем заключалась его проблема? Синьор Б. не стал уточнять. «Ты знаешь, что у Ишио был пудель?» Сатурно, припомнил Джербер. Пес умер весной, перед тем проклятым летом. Что хотел сказать отец, упомянув о собаке? Но Джербер-старший не стал продолжать разговор. «Ты забудешь все, о чем мы сейчас говорили, – сказал он вкрадчиво. – Когда настанет нужный момент, твой разум пошлет тебе сигнал, – добавил он. – Это случится через много лет». Вот откуда призрачный звонок в моей голове, подумал Джербер. «Когда это случится, тебе, возможно, захочется узнать правду, а возможно, и нет… Ты сам решишь, что делать…» Пьетро хотел бы возразить, выяснить, за что на него взваливают такую ответственность. Накричать на отца – однако и это уже было невозможно. Но хотя бы пытка, судя по всему, подходила к концу. «Сейчас ты заснешь и будешь долго спать без сновидений. Когда проснешься, не будешь помнить даже, что я был здесь с тобой». 57 Утром, в половине восьмого, дождь лил в три ручья. В такие серые будни мужчина, прикрываясь собственным дипломатом, спешил между многоквартирных домов к своей малолитражке на пустую парковку. Едва узнав его, Джербер пошел навстречу. – Пьетро, – удивился кузен, увидев, как тот возник, словно из-под земли. – Что ты делаешь в Милане? Он мог бы ответить, что ехал всю ночь, отчаянно пытаясь решить, как вести себя по приезде. Пару раз подумывал даже оставить все, как есть, и вернуться. Но теперь произнес только одно слово: – Аримо. – Что? – Аримо, – повторил он на полном серьезе. – Что на тебя нашло? Поиграть захотелось? – заулыбался Ишио, обращая все в шутку. – Ладно, не дури, пойдем в машину, иначе до нитки вымокнем. Но Джербер не сдвинулся с места. – Когда в феврале я позвонил тебе и спросил, вспоминаешь ли ты о Дзено Дзанусси, ты ответил, что вспоминаешь его каждый раз, когда твои дочери пропадают из поля зрения. – Да, так я и сказал, – подтвердил Ишио. – Аримо, – повторил Джербер в третий раз. Ишио понял, что это не шутка. Такого не было никогда. – Я скажу тебе почему… В тебе начала вызревать ярость, необычная и непредсказуемая, и возникла опасность, что она станет неуправляемой. – Я самый кроткий человек на свете, – рассмеялся Ишио. – Это верно, – согласился Джербер. – Но в детстве у тебя отмечалась склонность к насилию. Наверное, она проявлялась в капризах, приступах гнева, деструктивном поведении, отсутствии эмпатии. – Тебе-то откуда знать? – Кузен, похоже, обиделся. – Я видел, как это происходит с моими пациентами. – Тогда почему я этого не помню? – Он уже не на шутку разозлился. – Потому что мой отец решил, что тебе лучше обо всем забыть. Упомянув о синьоре Б., Пьетро волшебным образом успокоился. – О чем забыть? – Теперь уже Ишио испугался. Джербер пристально взглянул на него и произнес в четвертый раз: – Аримо. В дороге он долго думал, какое ключевое слово может разблокировать воспоминания Ишио. Единственным, пришедшим ему на ум, было это самое, согласно правилам кладущее конец игре. Он не был уверен, что слово сработает. – Мой отец в тот день больше всех настаивал на том, чтобы немедленно оповестить силы правопорядка. Я спрашивал себя почему. Оскорбленный Ишио возвел глаза к небу: – Опять эта история с Дзено? Джербер проигнорировал этот комментарий. – И я понял: врачебная тайна помешала ему открыть то, что было ему известно. – О чем ты говоришь? Джербер не имел доказательств, чтобы подкрепить свое утверждение, но оно было единственно вероятным. – Когда Дзено исчез, отец сразу испугался, что с ним могло что-то случиться. И подумал, что за этим мог стоять только ты… – Я ничего не знаю, – пробормотал кузен. Джербер не сомневался, что так и есть. – Синьор Б. видел два выхода: либо ты признаешься сам, либо полиция раскроет дело. Но ни того ни другого не произошло. – Что ты несешь? С ума сошел? – Ишио был растерян, но в то же время разгневан. – Я ничего такого не делал, – защищался он, но уже не так уверенно. – Я тебя видел. Фраза прозвучала как приговор, и кузен умолк. – Синьор Б. заставил меня вспомнить, а потом стер мою память, – продолжал Джербер. – Зачем твоему отцу это понадобилось? – Затем, что синьор Б. нашел третий выход: ты не признался, следствие зашло в тупик, и он решил подвергнуть тебя той же процедуре, чтобы ты мог жить дальше. Ублюдок сделал это не ради тебя, а ради себя самого. Его выбор основывался на простом расчете: для Дзено уже ничего нельзя было сделать, для тебя – да. И поскольку ты тоже был всего лишь ребенком, он подменил собой правосудие… и приговорил нас обоих.