Исчезнувшие деньги… что ж, у меня набралось много вопросов. — И манеры по-прежнему оставляют желать лучшего… я устала, — капризно произнесла она, раскрывая темный веер, расписанный той же вишней. — Пусть твои девки подадут чай… — Они не девки. — А кто? Такие же неудачницы, как ты сама. Боги, я должна была родить мальчика. Я верила, что рожу сына, и все говорили, что будет именно так, но, наверное, духи-уно подменили младенца в утробе. Мне действительно не следовало смотреться в то зеркало… старуха предупреждала… Матушка чувствовала себя… как дома? Нет, пожалуй, я в этом доме не позволяю себе подобного поведения. — Еще не разродилась? — поинтересовалась она, ткнув пальцем в живот Юкико. — Тебе не следовало принимать ее, все-таки какая-никакая репутация оставалась… а эта до сих пор ведет себя непотребным образом? — Зачем ты пришла? Я встала перед матушкой, не позволив ей войти в покои Кэед. Та бы вряд ли стала молчать, а ссора… я еще не поняла, во что обошлась бы нам эта ссора. Правда, с каждым словом я все яснее понимала: конфликта не избежать. — Ты их разбаловала. — Матушка пропустила мои слова мимо. — И сама… сын всенепременно позаботился бы о бедной матери… но ты… мое величайшее разочарование… не особо красива, не слишком умна… — Но выкуп ты за меня взяла неплохой. Я наступила на горло ярости. Не сейчас. Матушка лишь отмахнулась: — Ты могла бы получить много больше, если бы хватило ума повлиять на мужа… На того уверенного в своей правоте ублюдка? Дышать надо. Глубоко и спокойно, вспоминая темную гладь ручья. — …но ты оказалась слишком слаба, беспомощна и к тому же пуста… позор на мою голову! — Она коснулась прически тонким пальцем, который сперва показался мне неправдоподобно длинным, но память Иоко подсказала, что дело не в пальце, а в накладках для ногтей. Длинные. Тонкие. Изящные. Расписанные то ли цветами, то ли змеями… как и шпильки в ее волосах. — …тебе следовало бы отправиться за мужем, чтобы спасти имя семьи, но… Покрытые черным лаком зубы. И рот, в который я смотрю неотрывно. Этот рот кажется мне вратами в бездну. Вот сейчас она раззявится и проглотит меня целиком, а потом и остальных, и дом, и даже город… Я моргнула, избавляясь от наваждения. — Я просто последовала твоему примеру, мама, — сказала я, и слова эти, к огромному моему удивлению, дались просто. Более того, я ощутила огромное облегчение. Не мое. Иоко? Или то, что осталось от нее? Что бы ни было, но оно помнило удушающую заботу этой женщины, которая притворялась любящей матерью, а на деле… Может, и вправду подменили ее зеркальные духи? Это ведь случается с особо самовлюбленными красавицами, а Иоко не заметила. Матушка замолчала. И молчала как-то нехорошо… лязгнули ноготки, и показалось, что с огромным удовольствием полоснули бы они по моей щеке. Или горлу? Я прикрыла шею ладонью. — Не сравнивай нас! У меня на руках осталась маленькая дочь и хозяйство… …и двадцать три тысячи золотых монет, которые ныне спокойно обретаются в хранилище. А еще пара лошадей, повозка и два десятка слуг. И это не считая всяких мелочей вроде серебряной посуды или коллекции нефритовых фигурок, которые отец вырезал удовольствия ради, но… — Впрочем, чего еще ждать от столь неблагодарной особы? — Матушка сложила руки, и рукава кимоно сомкнулись, скрывая и ладони, и металлические когти. — Надеюсь, когда-нибудь боги пошлют тебе просветление… Уже послали, иначе, нежели божественным вмешательством, я свое появление в этом доме объяснить не способна. — …а мне покой… — Тоже очень на это надеюсь… …и не слишком огорчусь, если покой этот будет вечным. Матушка молчала. И я не спешила продолжать беседу, как не предлагала пройти на террасу. Чаепитие? С нее станется яду в чай плеснуть… а может… надо бы выяснить, не появлялась ли матушка накануне моей болезни. И если так, то… Подозрения. И с тем колдуном, силами которого я поправилась, встретиться стоило бы, вот только подозреваю, что без денег он со мной говорить не захочет. А с другой стороны, попытка — не пытка. — Я жду. — Матушка первой потеряла терпение. — Чего? — Денег. — Каких? — Что ж, кое-что стало проясняться. — Болезнь лишила тебя остатков разума? — Матушка позволила проскользнуть насмешливым нотам. — Памяти. — Что? — К сожалению, я очень плохо помню то, что происходило со мной в последнее время. — Я все же направилась к террасе. В доме слишком много… не то чтобы любопытных, но эти женщины не слишком обрадуются, узнав о моей амнезии. — А потому действительно не понимаю, дорогая матушка… — получилось слишком уж насмешливо, — о каких деньгах ты говоришь. — О тех, которые ты обязалась платить мне. — За что? — За дом. Вот как… за дом, стало быть… и не только за дом. И неужели Иоко была настолько наивна, что действительно давала ей деньги? Давала. И не только свои… но все равно не понимаю. Матушка отнюдь не бедствует. И даже если она каждый день будет приобретать новое кимоно, что слишком расточительно — по натуре она довольно скупа, — ей хватит золота на многие годы, а она… Или не в золоте дело? Не в тех крохах серебра, но в ее желании контролировать несчастную дочь? В чем-то большем? Кому-то настолько мешает не сама Иоко, но ее затея? Кто-то из девочек? Сложно. Но я разберусь. И с головной болью тоже. — …и мне, безусловно, жаль говорить такое, но вряд ли ты найдешь дом в месте столь приличном и удобном дешевле… — Матушка говорила, разглядывая то ли сад, то ли собственные ногти. — А цены ныне выросли и… — Денег не будет. — Что? — Не будет. — Я потерла виски, отрешаясь от тягучей этой ноющей боли. — Ни сейчас. Ни завтра. Ни вообще. Мы ведь договорились, что я оставляю себе этот дом и… — Обстоятельства изменились. Я… Я приложила палец к губам, призывая к молчанию. И видно, подобное поведение было настолько нехарактерно для Иоко, что матушка ее и вправду замолчала. — Скажи, матушка, что ответит мне почтеннейший Гихар, прозванный Справедливым, если обращусь я к нему с просьбой показать мне тот свиток, в котором мой почтенный отец изъявил свою волю… — Неблагодарная! Этот визг разбудил кошку и спугнул воробьев, слетевшихся к пруду.