– Как в зеркало смотрите, да? Она оскалилась при виде его ступора и добавила: – Разумеется, я только начала. – Понятно. – Вот только никак не разберу, какой оттенок чёрного у вас. Мужчина двинулся к выходу. Ольга не глядя стряхнула пепел, ветер разнёс его по комнате. У двери Томпсон обернулся. – Скажите, почему на «жаворонка» вы сказали «кровь»? Ольга помолчала, затягиваясь. – По утрам у нас берут кровь. И ковырнула кистью в чёрной краске. – Ах, вот оно что. Для анализа… Женщина, чей халат закрывал лишь плечи, снисходительно произнесла: – Какой к чёрту анализ! Вы их видели? Они же её пьют! Томпсон в ужасе уставился на неё. Ольга рассмеялась. 5 Патрик рубил дрова. Керосиновая лампа, что висела на гвозде под козырьком, давала тусклый колеблющийся свет. Облака наглухо заволокли диск луны. Патрик больше ориентировался на привычку. Он чётко знал, где края, а где середина чурбака. Работа отдаляла всякие мысли, но вскоре он вспомнил, как Ольга при всех показала ему грудь. В этот момент он промахнулся и ударил топором о колоду. – Проклятье! Патрик вернул поленце на место и разрубил его с двойной силой, злясь на Ольгу – та поставила его в идиотское положение перед доктором и всеми остальными. Тихо шёл снег. С этой стороны задувало меньше, чем с других. Да и колка дров не оставляла морозу шансов. Патрик взмок. Он выпрямился, отдышался. В этот момент раздался звук, будто с высоты в снег упал какой-то предмет. Донеслось вроде бы из-за дома – его отсюда было плохо видно, здание обозначал лишь неяркий свет из нескольких окон. Выждав минуту, Патрик снова взял топор, но не успел замахнуться на очередное полено – где-то у дома заскрипел снег. Кто-то шёл, очень медленно, осторожно. И было неясно, откуда и в какую сторону. Патрик сделал несколько шагов вперёд. – Эй! Кто здесь? Скрип оборвался. – Ма? Ответа не было. Всё смолкло – шаги, эхо. Патрик прищурился. – Это не волк, – старался он успокоить себя. – Сюда он не сунется. Ещё несколько глубоких вздохов он прислушивался. Никого. Тишина. 6 Бульденеж покачивал головой над «Латинским квадратом» (он обнаружил забытую с утра газету), когда в оранжерею вошла Урсула. Старик поглядел на неё поверх пенсне. На Урсуле была красная ткань, накинутая, словно кимоно. Собранная причёска отдалённо напоминала симаду. На лице – белила, губы густо обмазаны красным. – Это что-то новенькое, – пробормотал Бульденеж. Урсула поприветствовала его кивком и кроткой улыбкой. – Здравствуйте, дорогая, – мягко сказал он. Новоявленная гейша что-то сказала на языке, который Бульденеж принял за японский. – Значит, мистер Томпсон нашёл вас вслед за мной? В ответ прозвучала ещё одна тарабарщина на восточный манер. Старик кивнул. – Конечно, конечно, милая. Вы меня не понимаете. Вы – из другой далёкой страны. Урсула поклонилась. Затем грациозно, словно и впрямь владела навыками гейши, села на пол у ног Бульденежа. – Кажется, я догадался. Вы прятались в кабинете забора крови. Там вы сняли эту штору, взяли цинковые белила… «Бедняжка, – сказал про себя Бульденеж, – если бы ты только могла меня слышать». Он стал гладить её по голове, словно кошку. Урсула сидела покорно, не шевелясь. В её волосах блестел гребень. – Скажите, между нами, а вы белая гейша или опрокидывающаяся? Женщина что-то ответила. Не слышит. – А хотите анекдот? Прячусь я, значит, за кадкой с фикусом. И слышу – клац! Ключик в замке повернулся. А замок тот не простой – кабинет доктора стережёт. Знаете, кто туда вошёл пятью минутами ранее? По комнате покатился сиплый шёпот: – Туда вошла наша Сара! Пожилой мужчина с хрипотцой рассмеялся. Урсула долго не реагировала. Только когда старик успокоился и вздохнул, продолжая наглаживать её причёску, она открыла рот и запела. Очень тихую заунывную мелодию. – Бедняжка… Старик устало покачал головой и вернулся к газете. Вскоре, когда мотив вырисовался во что-то знакомое, он начал кивать. – Так вот вы кто, милая… 7 Томпсон обнаружил Адама Карлсена. Он прятался во мраке на лестничном пролёте, ведущем к чердаку, сидя под деревянной укосиной. – Это здесь держали Урсулу? – спросил Томпсон. – Да. – Интересно, что там.