Карлсен освободил проход к чердачной двери, сказав: – Полагаю, там кровать. Томпсон покрутил ручку. – Закрыто. – Ничего удивительного. Они спустились на первый этаж и прошли в оранжерею. Бульденеж живо их поприветствовал. – Вот и вы! А где же наша русская птичка? Куда-то забралась, куда-то далеко на этот раз? – Ольга у себя, – сказал Джеффри Томпсон. – Она рисует. – А! Вдохновение! Томпсон с интересом поглядел на Урсулу. – Скажите, а вы китайская гейша или японская? Урсула ответила, её никто не понял. Рука Бульденежа взмыла в протестующем жесте. – В Китае нет гейш, голубчик, в Китае коммунизм, – сказал он. – Ну что ж вы, дорогой мой, в самом деле, не узнали? Ведь это сама мадам Баттерфляй! Мадам кто? – Помните, сына её звали Боль, и она планировала переименовать его в Веселье, когда муж вернётся… Томпсон мысленно пролистал страницы памяти, раздел странных слов. Среди вагитуса, теллермины и вермахта мадам Баттерфляй нигде не промелькнула. Старик давал подсказки: – Брак с инородцем, обращение в христианство… Нет? Нет. Джеффри Томпсон пристыженно пожал плечами и отвернулся к окну. Он ничего не знал об искусстве, кроме того, что искусство было не для всех. Зато мог разобрать и собрать винтовку «ли-энфилд» за три с половиной минуты в ледяном поле в безлунную ночь. За его спиной полилось пение – печальное, тихое. Пела сиротка, просившая кроху со стола богача. Томпсон неловко глянул через плечо. Адам Карлсен сидел в кресле и слушал. Обычно его беспокоило, когда отсутствовала логика, когда что-то лежало не на своём месте, когда домашняя еда готовилась не дома, а опера пелась слабым, тоненьким голосом. При этом оперу он не любил. Ноздри старика раздулись, глаза закрылись. – Клянусь, – шептал он, пока звучала песня, – я слышу, как звенит роса в саду предателя в память о чистой душе. Томпсон улыбнулся и спросил: – О чём она хоть поёт? Бульденеж в умилении покачивал макушкой. – О том, что муж её обманул, уехал в свою далёкую страну и женился на другой. – А, понятно. Томпсон вернулся к разглядыванию ночи. Свет из комнаты падал на снег цветной мозаикой. В пёстром ковре красок мужчина поначалу не заметил тела. Лишь простояв пару минут, он неожиданно понял – в сугробе лежал человек. Джеффри судорожно вытер сухой рот. …звенит роса в саду предателя… – Карлсен, – произнёс Томпсон негромко. – Взгляните. Молодой человек встал рядом. – Вы что-нибудь видите? Карлсен вглядывался, его отвлекал ноющий голос за их спинами. Через мгновение, разжав напряжённые губы, он прошептал очень недовольно: – Это должно было случиться. Глава 7 1 – Что вы там разглядываете? Мужчины обернулись. – Что там? – вопрошал Бульденеж. – Там человек, – сообщил Карлсен. – Человек? Лицо Бульденежа перекосилось. Стало серовато-зелёным. Руки затряслись. – Вы в порядке? – войдя, спросила Сара. Горло старика вздрогнуло – он силился сглотнуть. Она постучала его по спине. При виде Урсулы девушка просияла. – А вы добрая гейша или злая? Я слышала, что в их мире цветов они делают себе сэппуку и прочие ужасы… Бульденеж наконец смог сказать: – Кто он? Что он там делает? – Лежит в снегу, – сухо констатировал Карлсен. Песня за его спиной оборвалась. Позвоночника Томпсона коснулся холод. Норвежское равнодушие его потрясло. Остальные тупо молчали. – То есть как это лежит? – встрепенулась Сара. – Ну-ка, отойдите. Карлсен и Томпсон расступились, Сара прильнула к окну. – Но… это же халат Ольги… – Похоже, она выпала из окна, – предположил Адам.